Fires Far

      Горят огни вдали, я иду на них, как крохотный мотылек летит на свет закопчённой лампады, бесцельно, просто следуя инстинкту. Я не знаю, что ждет меня в конце пути, я даже не уверен, когда и где он начался, но я все-таки иду по забрызганной кровью, занесенной пылью тропе, что ведет к местам, где заперты призраки прошлого, что и распространяют по еще не зачумленным землям миазмы проклятия. Старуха-отшельница сказала, что остановив распространение проклятия, я верну себе и всем, не успевшим полностью сойти с ума от "голода душ", как это прозвали священники незараженных земель, человеческий облик. Еще она про какой-то трон обмолвилась, но я, услышав про возможность спастись, уже не мог усидеть на месте и прослушал почти все, что старушка сказала после.       Это было то-ли вчера, то-ли год назад, не могу сказать точно, ибо в Дранглейке нет такого понятия, как время, но, проведя тут многие часы? дни? недели?, полные мучений, я сохранил память о голосе отшельницы, напоминающем скрип старой половицы, и выражении ее исполосованного морщинами лица: она словно не верила в то, что говорит, повторяя заученную наизусть старую сказку. О да, она не верила ни в одно свое слово, ведь спасения из этого королевства непрерывной боли просто нет! Никто не отменял того, что можно добраться до конца, убить того, кто распространяет проклятие, но шансов на это у меня нет - слишком много препятствий на пути, слишком много порождений воспаленного ума того сумасшедшего демиурга, что в один прекрасный день высморкался этим адом на нашу землю, одновременно поразив наш мир чумой и скрыв лекарство от нее в глубинах, я уверен, своего подсознания, ибо ни чем другим, кроме как бредом сошедшего с ума бога, это место быть не может! Приведу в пример последний случай: я решил в этот раз направить свои измученные стопы в Драконье Гнездо, надеясь найти там хоть соломинку, за которую можно уцепиться, падая в пропасть безумия, хоть самую крошечную ниточку, что привела бы меня к властителю всия этого паскудства, которому я с невероятным наслаждением загоню между ребер свою катану - одну из немногих сохранившихся в этом аду красивых вещей, хотя нет, не убью я его так быстро, сначала я оглушу его, потом закую в цепи, которые специально для этого ношу в своем заплечном мешке уже долгое время, а когда эта собака очнется, я начну его резать, методично, отсекая палец за пальцем, кусочек кожи и мышц за кусочком, я нежно проведу плоской стороной лезвия катаны по кровавой культе на месте отрубленной кисти руки поганца, а потом размажу его же собственную кровь по лицу этого существа, которое к тому моменту превратится в безвольный и рудиментарный комок чистой боли, он будет визжать, да, визжать, как свинья, которой соседский мальчишка случайно пробил бок рыболовным гарпуном, как я, когда та гигантская сволочь с дырой, зияющей на месте лица, сначала раздробила мне левую ногу, случайно наступив на нее, а потом правую, от удара могучей кисти вывернувшуюся идеально назад, под конец проткнув мое тогда не обжегшееся еще в океане безграничной боли, не готовое к такому тело насквозь своим длинным, как слега, пальцем.       Погруженный в мечтания я не заметил спикировавшую передо мной виверну, которая сию же секунду сбила меня с ног и попыталась разорвать мне живот своими острыми, как лезвие косы, зубами. Я успел откатиться и вскочить на ноги, даже катану из-за пояса вытащил и нанес удар, но это совершенное со всех точек зрения оружие, искромсавшее в лоскуты самых страшных тварей, из тех, что я здесь находил, ПРОСТО ОТСКОЧИЛО ОТ ЧЕШУИ ЭТОЙ МРАЗИ! Этого не могло случиться, это оружие остро, как ничто на свете, в такой же степени прочно и твердо, но чешуя какой-то вшивой виверны, даже не являющейся демоном, спокойно выдержала проверку на прочность. Само-же жуткое подобие птицы незамедлительно ударило меня хвостом, сломав при этом пары три ребер, острые сколы которых порвали мне легкие и высунулись, разрезав кожу мою, а следом и кожу, из которой была сделана моя одежда, из моего изломанного тела. Но я был еще не мертв, в угасающем разуме свребела единственная мысль " Я возрожусь, найду оружие, что этой уродине не по зубам и прикончу ее! Она посмела помешать мне идти дальше, за что и будет убита! ". Последний вздох, и вот, уже который раз, я умираю, получая десяти-пятнадцати минутную передышку в черном ничто, нигде и никогда.       Ну и как с таким бороться? Никак конечно-же! Вот я и смирился: делаю бессмысленные вылазки на все круги этого ада, собираю души, отдаю их Изумрудному Вестнику - девушке, ставшей одним из немногих лучиков надежды, что освещали мой путь сквозь непроглядные грозовые тучи. Она-же передает души божествам этого сумасшедшего мирка, которые в награду делают меня чуточку сильнее, быстрее и жизнеспособнее в той мере, в какой вообще можно быть жизнеспособным тут. Лелею в крохотном оставшемся у меня осколке своей собственной души надежду пройти когда-нибудь этот путь до конца и убить распространителя проклятия, о котором пока-что вообще ничего не знаю, хотя историю замороженного во времени королевства успел неплохо раскопать во время странствий, веду долгие задушевные беседы с рыцарем по имени Солден, который уже совсем потерял надежду и занимается бессмысленным созерцанием океана, окружающего Дранглейк, который, к слову, действительно красив.       -Вдохните-же жизнь в опустошенную Чашу Возрождения, жалкие божки этого бредового мира, ведь именно этой капли, именно этой никчемной крохи вашей убогой воли не хватает мне, дабы донести Перерождение до сошедшего с ума мира! Услышьте меня! -, выкрикнул я в сочащееся дождем небо над замком Дранглейк, ведь теперь я знал, куда мне идти и кого отправить на тот свет для спасения оставшихся в мире жалких крох Человечности, теперь огни горели отнюдь не вдалеке, а в песне Сестер Милосердия я слышал уже не просто сладкозвучное переплетение слов непонятного языка, а четкое указание места последней моей стычки с этим миром, с его непоколебимой, но все-таки побежденной одним единственным воителем, волей.