* * *
Чародей и воин верхом пробирались к озеру Авалон через лес по заповедной тропинке, известной только тому, кто уже проходил по ней. Мерлин знал, что цель поездки близка и, пользуясь её неспешностью, усердно надувал щёки в попытках наиграть на губной гармошке песенку, которую когда-то давно пел с приятелями в Эалдоре. Какое-то время подбор правильных звуков забавлял его спутника, но на середине пути начал порядком надоедать, ибо прогресс мага был весьма сомнителен. — Откуда у тебя эта штуковина? — От Сандриэли. Она их любит, сохранила несколько штук в память о родине, а одну вот мне подарила. — Она дала её тебе, чтобы меня мучить. Я знал, противная ведьма придумает что-нибудь в отместку, — Гвейн потёр висок так, словно его терзала головная боль. Мерлин фыркнул, но гармонь убрал. — Вовсе она не противная. Добрая, милая девушка. — Она нравится тебе? — иронично поинтересовался воин. Волшебник мечтательно улыбнулся, словно вспоминая о чём-то приятном, а потом энергично закивал: — Да! Да, Сандриэль мне очень нравится. Как человек. Рыцарь хмыкнул: — Ну, разумеется. И чем же? — Хотя бы тем, что не строит из себя неизвестно кого, не швыряет в меня вещи, не отрабатывает на мне боевые приёмчики, не считает меня идиотом… Гвейн хохотнул: — Другими словами, она нравится тебе только тем, что она не Артур? Так смени злого господина на добрую госпожу. — Она держится не госпожой, скорее добрым другом. — Да брось. Она ведёт себя, как принцесса датского двора. — Правда? Я не заметил. — К чему тогда все эти «сэр», «лорд» и прочие расшаркивания? — Откуда Дункхардам знать, что ты не переносишь намёков на титулы? Это ещё не повод обзываться. — Во-первых, с Уэйном в этом смысле значительно проще. А во-вторых, обзывать и называть вещи своими именами — далеко не одно и то же, — не слишком убедительно возразил воин. — Не ответ, — Мерлин хитро прищурился. — Что-то ты темнишь. — Да не темню я, не темню. Просто... сам не знаю, зачем так поступил. Вспылил. Ты доволен? — А, может, это тебе она нравится? — волшебник уже вовсю хихикал. — Знаешь, Мерлин, во многом я с Артуром не согласен, но есть один пункт, по которому я готов признать его безусловную и окончательную правоту. — По какому? — Ты балбес!* * *
Над королевством Артура, где той ночью мало кто спал спокойно, плыла ровная, как лунный свет, чистая, как горный лёд, простая, как душа поэта, песня. Сандриэль сидела на выступе крепостной стены и баюкала растревоженный город колыбельной, которую пела ей мама, когда та была совсем маленькой. В незамысловатый мотив гармоники грудной, печальной секстой вплелась ясеневая трель. Старший брат услышал её. Он шёл не на звуки песни, но на эхо тоски по отчему дому, по родителям, по чайкам и бесхвостому псу под крыльцом. Сандриэль встрепенулась. Вместе они не вспоминали этой мелодии много лет, потому что со смерти мамы Уэйн бросил заниматься музыкой. Но его вистл она не перепутала бы ни с чем. И от того, что он ничего не забыл и тоже сберёг дудочку, сердце защемило только сильней. Одной рукой играть было непривычно, присоединять вторую – больно, и скоро сирмериец сбился. — Не идёт у меня в Камелоте, — грустно улыбнулся он. — Воздух что ли не тот… — Или время, — откликнулась сестра. — Ты как сюда вскарабкалась? — С большим трудом. Без левитации как без рук, — честно призналась девушка. — Полезай ко мне? — Двигайся. Уэйн на удивление ловко (к вопросу о «без рук» и без магии) взобрался на парапет. Оглядел лесные раздолья и тяжело вздохнул. — А мне здесь нравится, — ответила его мыслям ведунья. — Тебе везде нравится, потому что ты нигде не бывала. — Да и ты толком нигде не был. — А Мёрсия, Карлеон, Лаэртдейл, Немет уже не в счёт? — Ла-адно. Ты повидал больше, — легко уступила Сандриэль. — То-то же, — Уэйн снисходительно потрепал рыжие волосы сестрёнки. Та послушно стерпела. — Впрочем, ты тоже права. Здесь не так уж плохо. Но от воспоминаний о доме, кажется, и в раю станет тошно. — Вот бы пережить всё это, вернуться и возродить утраченное. — Не трави душу. — Прости. Сандриэль принялась рисовать пальцем невидимые круги по ещё тёплой поверхности камня. Внизу приятно стрекотали кузнечики. Дункхард подобрал какую-то сухую травинку, повертел её и принялся жевать. Потом сплюнул. — Горькая. — Знаешь, что я припомнила, сидя здесь, наверху? — Что? — Нашу старую игру. Когда к папе приходили гости, и мы, подглядывая с балкона, отгадывали, кто из них добрый, а кто злой. — Хорошая была игра, — улыбнулся Уэйн. — Только мне больше по душе вторая её часть, когда ты всеми правдами и неправдами добываешь какой-нибудь экзотический гостинец у одного из самых нелюдимых посетителей. — А ты нарочно выбирал угрюмых бирюков. Знаешь, как страшно было к ним подходить? И как потом папа ругался, — Сандриэль забавно наморщила нос, чем только подзадорила брата. — Однако с пустыми руками ты не вернулась ни разу. Чем ты покоряла их, маленький жулик? За жулика Уэйн немедленно получил щелбан, но его азарт не улёгся. — Знаешь, а давай поиграем! Как в старые добрые времена. Немножко подумав, младшая согласна кивнула. — Ладно. Чур, я начинаю. Что ты думаешь о короле? — Что с ним трудно договориться. Как правитель, он гораздо лучше Сенреда, но если что-то решил, переубеждать бесполезно. — В этом вы похожи, — со смехом заметила девушка. — А что этот Мерлин? — Он славный. С Мерлином легко; наверное, потому что ему самому приходится очень непросто. Представляешь, одновременно быть слугой короля и… «…И великим волшебником», — хотела сказать девушка, но осеклась. Она всецело доверяла брату, но ведь это была не её тайна. — И? — И племянником придворного лекаря. Редко кто помогает другому с такой же готовностью и охотой, как Мерлин своему дядюшке. Вообрази, каково успевать и здесь, и там. — А этот лекарь, какой он человек? — Гаюс? Потрясающий. У него золотые руки, мудрость лесного филина и удивительно чуткое сердце. Безоглядно предан тем, кого любит, а любит он практически всех. — Ничего себе. Это ты за один вечер узнала? — Он довольно долго был со мной. Эй, ты сбил очередь! — Ага, попалась, рыжая? — обрадовался Уэйн. — Кто ещё из нас жулик! — понарошку возмутилась сестра. — За нарушение будешь отвечать на блиц. Расскажи про рыцарей. — Что, про всех? — А ты можешь? — Некоторых запомнил. Персиваль — здоровяк, не болтлив, поэтому об уме судить сложно. Говорят, он простолюдин, как и Элиан, тот сын кузнеца. Да ты сама видела, как он владеет мечом. Самый рассудительный, пожалуй, сэр Леон. Он же наиболее опытный воин. Бомейн добродушный парень, Гарет и Грэтхэм похожи, как две капли воды, хотя они не братья. Не знаю, как их остальные различают, по мне – типичные саксонцы: оба жилистые, высокие и мрачные, как грозовые тучи. Уэйн изобразил выражения лиц описываемых воинов. Сандриэль прыснула. — Ну, и, конечно же, чемпион сегодняшней гонки на выживание — сэр Гвейн. Во всём Камелоте я не встретил более неоднозначного человека. Он никогда не унывает, довольно дерзок, но по натуре благороден и храбр до безрассудства. Я, когда он выскочил из перелеска, поначалу подумал — засада — и понёсся дальше как можно быстрее. А потом увидел, какую свалку он устроил. Пришлось вернуться. При упоминании о Гвейне Сандриэль улыбнулась одними уголками губ и отвернулась, будто смутилась. — Уэйн, можно я прилягу? Подвинься чуть-чуть. — Тут вообще-то и сидеть тесно. — Но у меня так спина ноет… — А, железная леди всё-таки заметила, что не здорова. Я уж начал беспокоиться: как это так, наша плакса внезапно повзрослела. Ладно, ложись, — он подстелил плащ и помог ей устроиться удобнее. — Не называй меня больше плаксой, я и правда стала взрослой. — Не то слово. Вон как бедного Гвейна отбрила. — Что я такого сказала? Наоборот, хотела как-то загладить тот момент. — Зачем? Он же у тебя на голове гнездо свил. — Я этого не видела. — Другая бы при одном намёке истерику закатила. — Спасителю? Если она не знает благодарности, возможно. И спровоцировала бы на новые пакости. Я этого не хочу. — Неужели тебе ни капли не обидно? Юная колдунья поджала губы: — Было немного. — А теперь нет? — Не могу долго сердиться. — Эх ты, чудо в перьях. — Это уже не оригинально. — Зато справедливо. — Вся в тебя, — Сандриэль по-детски обхватила обеими руками его мозолистую ладонь. — Вся в маму, — Уэйн с плохо скрываемой нежностью легонько ущипнул её за нос. — Смотри мне. Если действительно обидит, голову снесу. — Мою? — Ты прекрасно знаешь, чью. — Не нужно. Сэр Гвейн не станет. — Мне бы твою уверенность. — Ты и так уверен. Вы уже почти друзья.* * *
В это же время из цитадели, минуя постовых и избегая встреч с кем бы то ни было, выскользнула тёмная фигура. Человек в плаще скрывал лицо под капюшоном, но его высокий рост и широкие шаги навели бы старых придворных на определённые подозрения. Однако ему посчастливилось ни с кем не встретиться и сохранить своё инкогнито. Незнакомец направлялся в лес. Времени был мало, и путник тропился, как мог. Вскоре он достиг лесной лачуги, в которой обитал жестокий враг Камелота, верховная жрица старой религии, леди Моргана. Скрип старой покосившейся двери застиг колдунью врасплох. Та встретила союзника, как злейшего неприятеля — паньярдом к горлу. — Агравейн! Ты снова напугал меня! — Моя леди, есть новости. — Эмрис? — Нет! Моя леди, отпустите, прошу вас! Моргана прищурилась и ослабила хватку. Агравейн выдохнул с неимоверным облегчением. — Что произошло? Артура хватила кондрашка, и ты пришёл предложить мне престол, принадлежащий мне по праву? — Не совсем, моя леди. Но события не менее значимые. Камелоту объявлена война. — Кем? — Колдуньей, леди Рагнелл. Это великолепная возможность! Мы можем объединиться с нею, а когда она с армией галлов захватит Камелот, объявить её вне закона и, наконец, возложить корону на вашу голову, Моргана! Ведьма изящно — дворянка есть дворянка — подошла к чаше медиума, к которой нередко обращалась с вопросами о грядущем, взяла её в руки и подула на воду. Поверхность покрылась мелкой рябью, искажая отражение молодой зеленоглазой женщины с исковерканной судьбой. — Рагнелл… Я помню её, хотя была совсем крохой. Красивая была девушка. Интересно, какая она сейчас. — Вы её знали? — Её брата-великана убил Утер. Как и многих во времена Великого Очищения. Рагнелл бежала на континент с друидами. Что с ними стало, никому не было известно. Как видно, жажда мести помогла ей выжить, но бедняжке стоило поторопиться. С Утером уже поквитались без её участия. — Стало быть, мы заключаем союз? — Ты в конец из ума выжил? — Простите, моя леди, я вас не понимаю… Агравейн был совершенно обескуражен. Моргана поджала губы и ужасным психопатическим шёпотом спросила: — Как ты думаешь, зачем она идёт на Камелот, если старого короля уже нет? — Чтобы отомстить сыну. — Чтобы захватить власть! — зарычала Моргана. — Это мой трон! И моя семья! Камелот падёт только по моей воле, Артур умрёт только от моей руки и только тогда, когда я, Моргана Пендрагон, этого захочу!* * *
— Вот и Авалон. — Наконец-то! — Будь осторожней, постарайся не потревожить ши, они вредный и коварный народец. Гаюс рассказывал, — спешно добавил чародей под пристальным взглядом Гвейна. Рыцаря устроило это объяснение, и он тронул поводья. Кромка озера серебрилась, подкатывала лёгкие волны к самой траве, у которой уже нарождался предутренний туман. У спуска рыцарь спешился и достал из седельной сумки небольшой глиняный пузырёк, сплошь покрытый непонятными руническими символами. «Здесь начертано заклинание, впускающее силу первородной стихии в сосуд и удерживающее её до перехода в ауру. Не разбейте его ни до, ни после, сэр Гвейн, иначе мы вас больше не увидим», — вспомнилось ему напутствие волшебницы. Она довольно подробно ему рассказала о возможных испытаниях владычиц, обитающих в тёмных глубинах, но он мало что понял, ибо не воспринимал её всерьёз. Усвоил только одно: ни при каких обстоятельствах нельзя пользоваться оружием. Нельзя так нельзя. Гвейн и без оружия может за себя постоять. Уверенными шагами рыцарь сошёл к озеру, присел на корточки и небрежно поболтал в воде рукой. Тут же возле его уха мелькнуло что-то маленькое и золотистое. Воин обернулся, но ничего не увидел. Через секунду странность повторилась, потом ещё и ещё. Гвейн никак не мог разглядеть, что же это такое. Зато разглядел Мерлин. — O, lagad, gweloute prim! Заклятье ускорения зрения сработало, юный волшебник увидел тех, о ком предупреждал воина, — злобные феи ши витали вокруг, замышляя недоброе. — Кто он такой? Чего хочет эта орясина? Зачем он явился в наше царство? Прогоним его! Прогоним, прогоним! — пищали они противными голосками. «Ничего у вас не выйдет», — подумал благополучно не замеченный ими маг и принялся незаметно отвязывать от подпруги своего коня завёрнутый в полотно жезл, тот самый, с помощью которого много лет назад уничтожил Олфрика и Софию, изгнанных из Авалона за убийство. Мерлин подозревал, что снова столкнётся с ши, и захватил артефакт с собой, проявив редкую предусмотрительность. Тем временем надоедливые золотистые мошки стали дёргать за волосы, жалить и щипать Гвейна, безуспешно пытавшегося отмахнуться от них. Не мешкая, Мерлин начал плести одно заклинание за другим: сначала отгораживающее воина от маленьких вредителей, затем позволяющее двигаться так же быстро, как видеть, и, наконец, серию испепеляющих, для которых ему и понадобился жезл. Рыцарь мог только удивляться той скорости, с какой мелкие твари одна за другой рассыпаются сверкающими искрами. Но долго наблюдать ему не пришлось: из глубин озера раздался загадочный потусторонний призыв. — Гвейн! Гвейн! Ты пришёл к нам. Ты пришёл по своей воле. Войди же в озеро. Войди. Оркней прислушался к нежным, бархатным голосам — в них что-то настораживало. Зов становился всё ближе, всё настойчивей, околдовывал, перебарывал способность рыцаря к сопротивлению. Заворожённый, он медленно поднялся и двинулся вперёд, с каждым шагом погружаясь всё глубже. Вскоре он ушёл под воду целиком. Ещё не ощущая нехватки воздуха, воин увидел, как со всех сторон к нему подплыли таинственные полупрозрачные женщины-духи, окутанные зеленоватым сиянием. Их руки обвились вокруг его тела, голоса томно повторяли его имя. — Ты пришёл к нам рыцарь. Ублажи нас, рыцарь. Останься с нами. Останься. «Опасайтесь русалок, сэр Гвейн. Это души утопленниц-самоубийц, коим разбила сердца мужская неверность. Они ненавидят мужчин, особенно если в их сердце нет любви. Не дайте им околдовать вас»… — совет леди Дункхард запоздало всплыл в памяти воина. Как же быть? Гипноза как не бывало, но он уже на глубине, доспехи тянут на дно, а эти милашки вряд ли захотят ему помочь. Гвейн непроизвольно схватился за эфес меча, но русалки ощерились жуткими оскалами, и он убрал руку. Враждебное шипение прекратилось, однако духи не отступали. Внезапно Гвейн заметил, что глиняный флакон, по-прежнему зажатый в его ладони, стал странно отсвечивать голубым, и призраки утопленниц избегают этого свечения; он поднёс его к глазам и увидел, как одна за другой наполнились неземным сиянием руны заклинания. Безумная идея возникла в уже мутнеющем сознании воина. Говорить Гвейн не мог, но в его разуме мелькнула отчаянное обращение к призракам: «Отпустите меня! Я не желаю вам зла!» Русалки услышали: — Нет, рыцарь. Ты останешься. Ты пришёл по своей воле, ты не можешь уйти. Ты не хочешь уходить. Тебе будет хорошо с нами. «Отпустите, или будет худо!» Гвейн дёрнулся, вырываясь из бесплотных, но отчего-то вполне ощутимых и удивительно цепких лап. Ему удалось освободить руку и выставить волшебный предмет перед собой. Духи отпрянули, но выплыть на поверхность всё равно не дали. Легкие разрывало, от недостатка кислорода сильно кружилась голова, в нос начала проникать вода. Воин мысленно попрощался с друзьями и даже попросил прощения у Сандриэли за незаслуженную обиду и свою последнюю неудачу, как вдруг тихий, доверительный голос властно повелел: — Оставьте его. Он пришёл за помощью. Призраки замерли, точно не решались ни повиноваться приказу, ни ослушаться. Медленно к Гвейну приблизился точно такой же голубоватый источник света, как и пузырёк в его руке, но гораздо крупнее. Постепенно он обрёл чёткие контуры: русалок отпугивал силуэт девушки, необыкновенно красивой и молодой. Она коснулась теряющего сознание рыцаря, и у того словно открылось второе дыхание — удушье и головокружение мгновенно прекратились, вернулась способность говорить. Враждебные духи таяли, и вскоре вовсе растворились. — Кто ты, прекрасная спасительница? — Меня зовут Фрейя. Я одна из сестёр-владычиц Авалона, Леди Озера, так же, как и та, ради которой ты пришёл. — Я пришёл ради Камелота. Фрейя улыбнулась ему, как улыбаются матери ничего не смыслящим в жизни чадам. — Пусть будет так. Камелоту нужна сила сестры, сила создания царства бессмертных, и мы дадим её при одном условии: ты, Гвейн Оркнейский, заплатишь за это самую высокую цену. Молодой воин цинично хмыкнул. — Стоило ли меня спасать, если всё равно придётся убить? — Ты имеешь право отказаться, я должна дать тебе возможность выбрать: твоя жизнь или шанс, только шанс Камелота на спасение. Рыцарь гордо поднял голову, поразмыслив над ответом всего пару секунд. — Я лично не вижу никакого выбора. Прошу лишь об одном, сделай это быстро, иначе инстинкт вынудит меня защищаться. В руке Фрейи сверкнул ледяной кинжал. Воин закрыл глаза и развёл руки в стороны, открывая грудь для удара.