О феврале, ослах и Вселенной

- Да, мама. Да. Конечно. Слушая надтреснутый старческий голос, раздающийся из динамиков зажатого между плечом и ухом мобильника, Ольга быстро стучала по клавиатуре. Черт бы побрал экономность ее начальства, которое вот уже который год упорно не желает тратить средства на подключение интернета к служебным компьютерам. Да-да, психиатрические лечебницы тоже нуждаются в доступе ко всемирной паутине, но отдел здравоохранения предпочитает закрывать глаза на этот прискорбный факт. Всю информацию приходится искать дома. Естественно, в нерабочее время. И чаще всего в последний момент. Женщина взглянула на часы в углу экрана. На работу она пока еще не опаздывала, но поторопиться все же следовало. - Ну да, заедем, само собой. В субботу. Вместе с Лерой. Отхлебнув кофе, Ольга бегло просмотрела несколько страниц открывшегося медицинского сайта. Интернет отчаянно тормозил. А ведь еще нужно было скачать несколько выпусков журнала «Современная неврология». - Что? Кот? Одну минутку, подожди, - Ольга оторвалась от монитора, перехватила трубку и, прикрыв ее другой рукой, крикнула в коридор: - Лер, ну сколько можно? Одевайся! В школу давно пора! Телефон вновь перекочевал к уху, а ладонь нащупала гладкую поверхность мышки. - Да, мама, я слушаю. Так что с котом? Женщина на мгновение замерла, но тут же, нахмурившись, вернулась к материалам сайта. - Перестань. Нет, я все понимаю, но это ведь просто животное, в конце концов. Даже любимые коты рано или поздно умирают. Ну не плачь только. Перестань, слышишь? Он был всего лишь котом, а не близким родственником. Сохранение архивов журнальных номеров медленно, но верно подходило к концу. Облегченно вздохнув, Ольга на ощупь потянулась к чашке. Пальцы неловко скользнули по стеклу, и в следующее мгновение изящный предмет из любимого сервиза уже стремительно летел по направлению к полу. Осколки брызнули во все стороны. Неопрятная кашица кофейной гущи украсила ковер причудливым пятном, достойным самого Сальвадора Дали. - Вот черт… - пробормотала женщина. – Нет, мам, это я не тебе. Ты извини, я позже перезвоню. Затирая шедевр сюрреализма, впитавшийся в ворс ковра, Ольга услышала копошение в прихожей – судя по всему, дочь обувала кроссовки. - Лерочка, забыла сказать. В пятницу после уроков не задерживайся – ты будешь нужна мне на весь остаток дня. Я обещала тете Любе, что мы поможем ей с ремонтом. - Ну ма-а-ам, - протянул из коридора возмущенный девичий голосок. – Какой еще ремонт?! Ты как хочешь, а его делать не буду. - Валерия, - устало закатила глаза Ольга, не переставая орудовать тряпкой, - я не так часто тебя о чем-нибудь прошу. Неужели так сложно хоть раз пойти мне навстречу? - А тебе что, так сложно хоть раз посоветоваться со мной? – взвилась дочь. – У меня, вообще-то, тоже свои планы есть! Ребята из нашего класса собираются в кинотеатр. Я уже договорилась, что тоже там буду! Справившись, наконец, с пятном, женщина вышла в прихожую. Худенькая четырнадцатилетняя валькирия по имени Лера встретила ее взглядом, исполненным праведного гнева. - Безусловно, - строго начала Ольга, - развлекаться с друзьями намного веселее, чем помогать собственной матери. Но иногда нужно и совесть включать. Ты всегда можешь пойти на другой сеанс. А с одноклассниками вы и так видитесь каждый день. Просто извинись перед ними – я уверена, никто не обидится. Продолжая говорить, она повернулась, чтобы положить в кармашек сумки флешку: - Видишь, все вопросы очень легко решаются, так что закроем эту тему. Подожди, пожалуйста, пока я обуюсь - вместе из дому… Дверь за Ольгиной спиной с грохотом захлопнулась. - … выйдем, - мрачно договорила женщина в пустоту прихожей. День начинался просто восхитительно. * * * - Юль, напомни, кто там у нас еще сегодня? Молоденькая медсестра положила на край стола стопку личных карточек. - Кузьмин. Из третьей палаты, Ольга Сергеевна. Поступил на прошлой неделе. Я скажу ребятам, чтобы привели? - Да, конечно. Ольга устало потерла виски. Кузьмин Павел Терентьевич. Черепно-мозговая травма. Она помнила этого тихого, немолодого уже человека, постоянно бормочущего что-то монотонное. В принципе, если внимательно не прислушиваться к его речи, создавалось впечатление, что присутствуешь на некой довольно скучной, но, без сомнения, глубокомысленной научной лекции. Однако любая попытка вникнуть в смысл сказанного тут же развеивала призрачную иллюзию. Абсолютно правильно построенные фразы при более детальном рассмотрении оказывались составленными из совершенно бессмысленных словосочетаний. При всем этом пациент разговаривал спокойно, внятно и даже почти вдумчиво, время от времени вновь возвращаясь к словесным конструкциям, использованным им ранее – казалось, он действительно рассуждал, а не нес бездумную ахинею. Это явление называлось шизофазией. Страдающий от такого недуга человек имел разорванное мышление – отсюда и возникала его неспособность логично свести воедино обрывки собственных идей. А уж попытки донести их до окружающих и вовсе терпели фиаско. Дверь распахнулась. Санитар осторожно ввел в кабинет пациента из палаты номер три. Усадил на кушетку, застеленную традиционной больничной клеенкой насыщенного оранжевого цвета. Ольга взглянула на щуплого, лишенного эмоций мужчину в халате и домашних тапочках. Тот смотрел в пол и беззвучно шевелил губами, даже сейчас ведя какой-то бесконечный монолог на границе слышимости. - Павел Терентьевич? – мягко, но отчетливо проговорила она. Мужчина прервал бормотание и, подняв голову, сфокусировал на психиатре взгляд своих выцветших глаз. - Да, - отозвался он. – Я пытаюсь решить проблему многофункциональной зависимости количества февральских осадков от качества кулинарной техники. Ольга внимательно наблюдала за поведением своего пациента, не забыв включить диктофон перед беседой. Записанная пленка позже будет подвергнута тщательному анализу. - Что конкретно вас волнует? Обретя слушателя, Кузьмин несколько оживился. В силу особенностей своего заболевания он мог говорить постоянно, не нуждаясь при этом ни в каких собеседниках вообще. Однако в присутствии постороннего человека, готового слушать, речь Павла становилась чуть более выразительной. - Мне, знаете ли, в феврале пришлось родиться. Нет, конечно, будь моя воля, я бы лучше в опере… ну или в рубашке. А так пришлось в феврале. Как и всем. Это не слишком объективно, хоть и молекулярно правильно. Понимаете? Вот взять хотя бы луну. Попробуйте испечь из нее толковый словарь и сразу увидите, что ничего не получится. Кроме осла в остатке, конечно. Все очень просто. Только вот никто об этом не задумывается. А ведь любой ребенок знает – если разделить Вселенную, допустим, на искомое количество ослов, то получится неправильная дробь. Вот и выходит, что Вселенная у нас дробится. На клетки, значит, делится. И каждый осел во Вселенной, стало быть, в своей клетке сидит и только ею и занят. Это же школьная программа, вы меня понимаете? Не понимаете. Об этом и речь. Где же пониманию взяться, когда стены без окон. Глухие стены у клетки, глухие по всем правилам физики. Глухота – она ведь такая… постоянная величина. Не способствует пониманию. И беды все потому, что февраль. В феврале из-за холода и метафизических колебаний окна не больно-то и распахнешь. Больно ведь. Боли все боятся, это пространственная аксиома в квадрате. Потому из окон извлекают стекло, квадратный корень, а потом удаляют их насовсем. А стены опять глухие. В глухоте и состоит корень зла – только его никогда не извлекают. И лунные фазы опять же… Луна на небе одна, сама по себе. Ослы тоже каждый сам по себе, но луну они не понимают. И меня не понимают. И Вселенную, и даже друг друга. А в чем корень зла и как его извлечь – тем более. Вот в чем проблема, видите? Естественно, с точки зрения рентгеновских показателей углеводов эту проблему никак не решить. Точки соприкосновения при таких условиях не просматриваются. Можно, конечно, воспользоваться толковым словарем… но испечь его из луны никак не получится, вы же знаете. Поэтому будет глухота. И февраль. Все очень просто - словарь нужно найти в голове, и держать его там постоянно. А окна нужно держать открытыми. Тогда можно будет понять луну. И Вселенную. И даже каждого осла. Ольга сама не заметила, в какой момент перестала анализировать текст и начала просто слушать его. Как исповедь. Или притчу. Что-то отзывалось в ней на эти несуразные нагромождения слов – дикие, странные, но почему-то правильные. Болезненно правильные. И невесть откуда в сознание пробиралась абсурдная уверенность - услышанный бред не просто наполнен смыслом, в нем заложена идея, которая ей сейчас жизненно необходима. Потрясенная непривычными ощущениями, женщина не сразу обратила внимание на то, что внезапно замолчавший пациент, чуть склонив голову набок, почти изучающее ее рассматривает. Однако стоило ей встретиться с ним взглядом, как промелькнувшая в глазах Павла искорка интереса угасла. Опустив голову, он беззвучно зашевелил губами. - Женя, - обратилась к санитару Ольга, пытаясь сбросить с себя марево зачарованности, - прием окончен. Отведи, пожалуйста, пациен… кхм… Павла Терентьевича в его комнату. Парень послушно кивнул. Приблизился к мужчине в халате, помог ему подняться и, не торопясь, повел к выходу. Тот, казалось, перестал реагировать не внешние раздражители, машинально подчиняясь чужой воле и возобновив свое бормотание. Ольга смотрела на удаляющихся визитеров. Сейчас за ними закроется дверь, и она сможет получше во всем разобраться. Сейчас. Уже готовый переступить через порог Павел вдруг остановился. Медленно обернувшись, он неожиданно осмысленно поймал взгляд психиатра. - Вы меня понимаете? Все просто. Ведь понимаете, да? И глядя в два бледно-голубых отчаянных омута, она кивнула, сама не зная почему. * * * Квартира встретила Ольгу пронзительными руладами Адама Ламберта. Упиваясь томными придыханиями, певец все никак не мог выяснить, чего же хочет от него неведомая возлюбленная. Женщина, до сих пор пребывающая в некоторой задумчивости, прошла в гостиную и приглушила звук бумбокса. - Вообще-то я слушаю музыку, - мрачно сообщили ей с дивана. Не отреагировав на упрек, Ольга подошла к лежащей среди подушек дочери и, чуть подвинув Лерины ноги в ярких полосатых носках, присела рядом. - Кренделек, ты извини, что так получилось. Мне действительно нужно было сначала посоветоваться с тобой. - Не называй меня крендельком, - приглушенно буркнула уткнувшаяся в подушку девочка. - Эта встреча с друзьями очень важна для тебя? Лера молчала. Адам затянул новое песнопение, наполненное сетованиями на собственный лунатизм. После долгой паузы дочь все же ответила: - Да ладно. Ничего интересного. Туда всего несколько человек пойдет. Три девчонки и два мальчика. И… Ладно, какая разница. Внезапно Ольгу озарила простая, но оглушительная догадка. - Среди них будет, - она старалась подбирать слова как можно осторожнее, - кто-то… особенный? Девочка, наконец, вынырнула из груды подушек. - Нет. То есть… Да так, не важно, - чуть помолчав, она тихо продолжила: - Среди них будет Игорь. Мой одноклассник. Это он пригласил меня пойти со всеми. Мы вообще-то не слишком часто в школе общаемся. Мне неловко первой заговаривать, а он… Думала, ему все равно. Но тут он меня позвал. И я подумала, что, может быть… Лера сморщилась, будто от зубной боли, и снова повторила: - Да так, не важно. Со странной смесью изумления, стыда и нежности Ольга смотрела на сидящую перед ней притихшую девочку. Да как же так? Как же это могло случиться, что она, взрослая женщина, целитель чужих душ, не заметила, не рассмотрела, не почувствовала эту весну, ворвавшуюся в сердечко ее собственной дочери? - Игорь? Но почему ты никогда о нем не рассказывала? - Рассказывала. Только ты тогда была слишком занятой – неприятности на работе, да еще бабушкин кот колготки разорвал… Ну а потом как-то случая подходящего не было, чтобы разговор продолжить. Да, действительно. Слишком занятой. Постоянно слишком занятой – своими проблемами, своими эмоциями, своими успехами и падениями. Ольга улыбнулась мягко и немножко горько. С каким же поистине ослиным невежеством она умудрялась быть занятой только своим узким, крохотным мирком, тесной клеткой, в которую сама же себя и заперла! - Лер. А знаешь что? С ремонтом тети Любы мы и без тебя как-нибудь справимся. Иди в свой кинотеатр, - женщина придала лицу серьезное выражение: - Но если этот Игорь полезет обниматься… - Мама! – возмущенная, но донельзя счастливая Лера, подскочила на диване. – Кроме нас в зале будет куча народу. И вообще, даже если и полезет – мне уже четырнадцать! Ольга, смеясь, отбила летящую в нее подушку. - Хорошо, хорошо. Но если он полезет обниматься особенно сильно… Град подушек не дал ей договорить. * * * Ольга стояла у окна, опершись локтями о подоконник, и рассеянно смотрела на ночной город. Она только что закончила разговор с мамой. И то, что еще утром казалось причудой пожилого человека, вдруг раскрылось, распахнулось в бесконечное полотно грусти. Старый, рыжий кот, когда-то названый Флибустьером за несусветную наглость и разбойничий характер, был намного больше, чем «просто животное» - он был другом. Извечным собеседником, идеально умеющим слушать. Практически членом семьи. Посоветовавшись, Ольга и Лера решили не ждать до субботы. Они поедут к бабушке завтра же, как только освободятся от школьных уроков и служебных обязательств. Заодно и на ночь в гостях останутся. «Поразительно, - думала женщина, перебирая звенья наручных часов. – Человечество в наше время практически поголовно больно шизофазией. Мы слушаем друг друга, но не понимаем ровным счетом ничего из сказанных нам слов. Просто потому, что предпочитаем не вдумываться в чужие переживания, погрязнув в своих собственных. В каком странном веке мы живем, если разобраться. В веке глухоты, одиночества и холода». Из-за оконного стекла на нее смотрела Вселенная. И чтобы понять этот мир, нужно было всего лишь распахнуть настежь окна своей души. Ольга осторожно повернула ручки, удерживающие обе рамы – те подались на удивление легко, впустив в комнату свежесть полуночного ветерка. Женщина улыбнулась, подставляя ему лицо.