Двенадцать встреч

Условие — Они не продаются, — голос Чхве Сынхёна звучит ровно, он вежливо в пятнадцатый раз повторяет простые три слова, которые до Джиёна доходят с трудом. — Я заплачу любую цену. Любую, так что просто скажите сколько, — он не привык проигрывать, именно поэтому с завидным упорством спрашивает о стоимости проклятых стульев. У всего есть цена. У Джиёна есть толстый кошелек и безлимитная кредитная карта, а еще золотые цацки, которые он гордо демонстрирует несговорчивому коллекционеру Чхве, как бы случайно покручивая массивное кольцо на пальце. Будь все проклято, Чхве Сынхён лишь улыбается, уголки его губ приподнимаются, и он дотрагивается рукой до руки Джиёна, заставляя того поперхнуться своим «назовите цену». — Зачем вам эти стулья? — спрашивает коллекционер, не отнимая руки. Джиёну кажется, что он, и не без того проигрывая Чхве Сынхёну сантиметров десять в росте, уменьшается еще на добрых двадцать, от того, что тот нависает над ним. Он собирается его ударить? Чхве не собирается. Он выдыхает, улыбка, ленивой кошкой, сползает с губ: — Слушайте, Джиён-ши, — все еще вежливо, — продать их вам, то же самое, что и добровольно отдать табун породистых лошадей на скотобойню просто так. — Что? — Квон выдирает руку и делает шаг назад. — Что вы хотите этим сказать? — Вы не коллекционер, вы даже не просто поклонник антикварной мебели, из того, что я понял касательно вас, вы всего лишь в вечной погоне за современными тенденциями. Этой коллекции стульев более двухсот лет, зачем она вам? Вы все равно не способны это оценить. Просто купите себе нечто ультрамодное и будьте счастливы. Джиён потирает руку. Чхве кажется ему законченным психом. Настоящим сумасшедшим. Но Квон не привык проигрывать — это не для него. — Вы хотите их продать, я хочу их купить, в чем проблема, коллекционер Чхве? Я бегаю за вами уже месяц, упрашиваю продать мне стулья, а вы воротите нос. Может, вам просто нравится дурачить людей? — потихоньку взрывается Джиён. — Я прекрасно знаю, что я не единственный желающий, уже второй год, как вы выставили их на продажу, а теперь говорите, что они не продаются. Может, вы просто не хотите их продавать? Вам нравится, когда за вами бегают и упрашивают? А, может, хотите, чтобы я встал на колени? — Причина, по которой я все еще не продал стулья, в том, что никто не согласился на мои условия или не справился с ними, — спокойно отвечает Чхве Сынхён. — А деньги мне не нужны. Квон Джиён смотрит коллекционеру прямо в глаза. Секунда, острой леской, растягивается в бесконечность. Он с усилием моргает, руки сжимаются в кулаки. Он не привык сдаваться только потому, что какой-то упертый сукин сын сказал «нет»: — И что же вам нужно? — с нажимом спрашивает Джиён. — Если поймете это за двенадцать встреч, то я отдам вам всю коллекцию. Если нет, или если не согласны на мое условие, то всего хорошего, Квон Джиён-ши. — Я согласен. Это будет просто, — уверенная улыбка во все тридцать два зуба. — Можете начинать упаковывать стулья. Я пришлю вам адрес для доставки. Чхве Сынхён молчаливо отворачивается. Джиёну не нравится, что коллекционер при этом улыбается, словно точно знает, что сам Джиён уже проиграл. Первая встреча Джиёну не нужны эти стулья. Ему давно плевать, как они будут смотреться в гостиной или еще где, ему важна их недоступность. Ужасно хочется переломить Чхве через колено, забрать коллекцию и ровным будничным тоном пожелать всего хорошего. Квон сжимает губы. Коллекционер опаздывает уже на полчаса. А Джиён все продолжает сидеть в кафе под открытым небом, пить вторую чашку кофе и ждать. Мобильный телефон лежит рядом, но ни одного звонка, ни одного смс-сообщения с предупреждением о том, что Чхве Сынхён застрял в пробке или просто поздно вышел из дома. Джиён ждет. Он почти что в библейском ожидании. Спустя еще полчаса, спустя еще одну чашку кофе и эклер, Квон, наконец-то, решается позвонить первым. Небо над Сеулом безоблачное, день яркий и теплый, легкий ласковый ветер гладит волосы, Джиён слушает гудки. Они напоминают ему о том, как он глуп. Короткие, почти что нежные выкрики «идиот-идиот-идиот-идиот, тебя кинули, идиот», эти «пи-пи-пи», а потом и они замолкают. Вызов автоматически прекращается. Джиён не знает, почему он еще не ушел сорок пять минут назад, а сидит здесь, накачиваясь кофе, смотрит, как проезжают мимо машины, как проходят люди, во что они одеты… Изначально он просто хотел обновить мебель. Когда она ушла в очередной и последний раз, сказав, что у него маленький член, и он совершенно ни на что не годен в постели, когда сказала, что он лишь богатенький уродец, у которого нет ни грамма души за милой мордашкой, да и она ей надоела. Ей нужны деньги, слава, фото в модных журналах. Из этого списка у Джиёна только деньги и ни грамма души. Возможно, если бы у него был свой модный журнал, она бы задержалась в его жизни чуть дольше? А если бы она, хоть раз, захотела узнать его по-настоящему, то смогла бы остаться навсегда? Джиён выкинул все, что напоминало о ней. О её длинных ногах, о хрупкой фигурке, о трогательных острых лопатках. О том, как они занимались сексом на столе, как она позволяла овладеть ей на полу, выкинул все стулья по той же причине. Избавился от всего. Джиён помнит запах дерева, помнит ощущения тепла, вкус терпкого вина на языке, совершенно не помнит лица, только прикосновение рук к своим щекам, а еще губы. Это было давно, совершенно другое воспоминание. Ему было лет шестнадцать, он отдыхал с родителями в Италии, они отправились в гости к одной корейской семье, которая уже несколько лет как жила в Неаполе. Он провел в чужом доме всего лишь два дня, которые прочно ассоциировались в его памяти с бесконечным счастьем. Те стулья, которыми владеет Чхве Сынхён, они напоминают ему об Италии, Неаполе, тепле, искрящихся чувствах, о счастье. Джиён отчаянно нуждается в последнем. Смс очень короткое и холодное: «Не смогу приехать, встретимся завтра на этом же месте в двенадцать. Чхве Сынхён». Джиён выдыхает, допивает остывший кофе и на секунду прикрывает глаза. Он не видит лица, но помнит запах свежеспиленного дерева, помнит инструменты, названия которых не знает, помнит опилки, разбросанные под ногами, бесконечные пускай и немного застенчивые вопросы. Только они вдвоем и живой интерес друг к другу, в котором не грамма лжи и фальши. Он молод, чист, а сердце не дорогое скучное и из стекла, а живое и горячее, бешено бьется, жжет в груди. Вторая встреча Им не о чем разговаривать. Они просто молчат, мимо проезжают машины, ходят люди, официантка улыбается и спрашивает, что они еще будут заказывать. Чхве Сынхён смотрит на Джиёна, сквозь темное стекло очков, выбор падает на соджу. Хватит с него кофе. — Ни о чем не хотите меня спросить, Джиён-ши? — А вы мне ответите, какая цена у стульев? — А вы мне скажите, чего я хочу? — Все хотят примерно одного, — выдыхает Джиён. — Они хотят стабильности: стабильно просыпаться каждое утро, идти на скучную работу, встречаться с друзьями, стабильно срываться в отпуск, говоря, что они устали, предаваться мечтам, но практически ничего не делать для их осуществления, пытаться быть довольными своей жизнью и цепляться за её стабильность. Наши желания совсем не наши, разве не общество диктует нам их? Они говорят, что мы должны вставать каждое утро и идти на работу, мы должны хотеть работу получше, а когда устаем, должны хотеть отправиться в отпуск за границу, поэтому что это престижно и вроде бы как здорово. Опять же семья, у нас должна быть семья, родить и воспитать хороших детей, чтобы отдать их в престижное учебное заведение, отправить учиться за границу, и опять же дать им стабильность… Немного тошнит от этого. — Так чего же хочу я? Джиён пожимает плечами. — Вы не хотите денег, может быть, хотите секса? Вам случайно не нравятся какие-нибудь крайности? — Вроде бы нет, — Чхве Сынхён разливает соджу по стопкам. — Я довольно обычен в этом вопросе. У меня не возникает желания связать вас, пихать в вас посторонние предметы, просить называть «папочкой» или еще что. — Это хорошо. — А что тогда бы отказались от коллекции или крепко задумались? Джиён пьет залпом. — Не любите проигрывать? — спрашивает коллекционер Чхве, не давая возможности ответить на предыдущий вопрос. — Не люблю. — А что вы любите? — Разве мы должны говорить обо мне? — Ах, да… Ваша цель. Что ж, похвально, что вы не отступаете от неё, — Чхве Сынхён снова разливает соджу по стопкам. — Если вам не нужны деньги, секс, значит, это власть? — У вас странная пирамида ценностей, Джиён-ши. Третья встреча Благотворительный вечер в самом разгаре. Джиён без энтузиазма наблюдает за тем, как Чхве Сынхён покупает на аукционе стол с наверняка богатой историей, но потертой столешницей и треснутой ножкой. Он не спрашивает зачем, лениво потягивает шампанское, от пузырьков которого щекочет в носу. Сынхён выглядит счастливым. Это не притворная радость от того, что ты сделал благое дело и не тупая гордость за себя, как за добропорядочного члена общества. А просто человеческое счастье, которого Джиён не видел так давно. Он рад радостью мальчишки получившего в подарок желанную машинку с радиоуправлением, или новый футбольный мяч. Совершенно искренне. Джиён удивленно и завистливо вскидывает брови. — Вы прямо весь светитесь, не хуже люстры под потолком. — А вы выглядите так, словно вас сейчас стошнит. Что за кислый вид? — Воздуха не хватает. Сынхён берет его за руку, ладонь горячая. Джиён беспрекословно идет за ним следом, сквозь толпу к выходу. На улице темно и тихо. Джиён делает глубокий вздох. Ему действительно лучше, но не намного. — Зачем вам этот поломанный стол? — спрашивает он. Коллекционер Чхве смотрит на него прямо. Он стоит перед ним весь такой из разряда — протяни руку, дотронешься — обманчивая близость. Чхве Сынхён абсолютный знак вопроса. Чего хочет этот человек? У Джиёна нет ни малейшего понятия. Он лишь может смотреть в его лицо, как в лицо неба, или гладь воды. — Джиён ши, чем вы занимаетесь помимо того, что пытаетесь заполучить мои стулья? — Я богатенький прожигатель жизни. Сынхён вздыхает. Он делает это шумно и с ощутимой горечью. — Куда делось твое желание жить? — границы резко падают с этим грубым неуместным переходом на «ты». — Не знаю. Просто я однажды проснулся, а его нет, — Джиён опускает взгляд. Небо прячет звезды среди черных туч. Четвертая встреча Соленые брызги летят в лицо. Джиён щурится и улыбается. Он действительно любит море. Коллекционер Чхве подворачивает брюки, босыми ступнями ступает по ковру из песка, обнимающему кромку воды. Сынхён расставляет руки в стороны, позволяя ветру обнимать его. Джиён чувствует отзвуки чужого счастья. Он сам расставляет руки, подобно птице, но ветер лишь нещадно трепет его футболку, бьет по лицу, а море, хохоча, плюется в него брызгами. А ведь он так любит его. Почти как её. Несмотря на то, что Джиён поменял все замки. Выбросил всю мебель, её одежду, сменил номер телефона и избавился от фотографий… боль не уходит. — Сука, — говорит он. — Какая же ты сука. Сынхён встает перед Джиёном, заслоняя от ветра и моря. Он слышит лишь шум волн набегающих на берег. Он видит лишь лицо Сынхёна, его высокие скулы, губы, хорошо очерченный подбородок. Взгляд чуть выше. Глаза. Красивые, прекрасные, не хуже океана, не хуже звездной ночи. А может и лучше. Сынхён обходит Джиёна по дуге, встает за спину и легонько толкает вперед. Волна набегает на берег. Пенная вода касается босых ступней. Джиён с облегчением чувствует её теплоту. Пятая встреча Второй кусок пиццы. Забегаловка, гордо именуемая себя итальянским рестораном. Здесь яблоку некуда упасть. Все столики заняты, в основном студентами. Все жуют и болтают, громко и заливисто. А еще делают селки прямо посреди разговора или просто копаются в телефонах, но в перерывах сочатся разговоры. Все пахнет оливковым маслом и тонким тестом. Джиён расслаблен. Ему тепло, то ли от вина, то ли от компании и обстановки. Откинулся на спинку диванчика, вытянув руки в стороны, приобнимает спинку вместо подружки. Коллекционер Чхве сидит напротив. В толстой роговой оправе красного цвета и джинсах под цвет он похож на студента, подходит обстановке. — Вам нравится итальянская кухня? — спрашивает Чхве. — Я люблю пиццу, — отвечает Джиён. — Здесь лучшая в городе. — Лучшую я ел в Италии. — Вы были в Италии? — Когда мне было шестнадцать. Чхве Сынхён кивает. Джиён наклоняется вперед: — В прошлый раз вы спросили, куда делось мое желание жить? С чего вы так решили, что я больше не хочу? — Разве вы сами не назвали себя прожигателем жизни? Пассивным самоубийцей? — Я так сказал? Сынхён кивает. Он не выглядит серьезным или обеспокоенным, лишь таким же расслабленным, как и сам Джиён. Никакого осуждения, которое иногда проскальзывает во взглядах матери и отца. Никакого презрения и желания сделать больно, как с ней. Тягучая расслабленность, которая тянется от Сынхёна к Джиёну не хуже сыра, тянущегося за ножом. — Почему вы все время переводите тему на меня? Разве мы не должны разговаривать о вас, чтобы я смог понять чего вы хотите. Вашу цену для этих чертовых стульев. — Вы сказали, что это будет легко, — Чхве Сынхён улыбается. У него ямочки на щеках. Джиён задумчиво щуриться. — Вы не хотите денег, секса, власти, полагаю, что славы в том числе. Вы странный человек. — Неужели? Почему ваша подружка ушла от вас? Джиен сжимает губы. Коллекционер Чхве наводил о нем справки? Или у него просто на лице написано, что он гребанный неудачник, которого бросили и теперь он страдает. — У меня маленький член и я плох в постели. Лицо Сынхёна вытягивается от удивления, а потом он запрокидывает голову назад и хохочет, прикрывая рот ладонью. Его кадык истерично движется вверх и вниз. Джиён и сам смеется. — А какая неофициальная версия? — Она еще хуже и печальнее. Трагедия фарса и абсурда, — Джиён закрывается, складывая руки на груди. Сынхён смотрит на него долго и задумчиво, прежде чем наклоняется вперед: — У тебя улыбка красивая, — снова перескакивает на «ты». — Тебе не идет грустное выражение лица. Твои губы созданы для того, чтобы улыбаться от уха до уха. Не порть задумку вселенной. Джиён больше не слышит шумной толпы за соседним столиком, ненавязчивая музыка, окутывающая все вокруг, тоже смолкает. Сердце выдает лишний удар. Шестая встреча Это уже шестой раз, хотя на самом деле пятый, когда они встречаются. А Джиён все еще ничего не знает ничего об этом человеке, кроме общеизвестных фактов: что он коллекционер, весьма уважаемый. Разве только то, что Сынхён его на год старше, что у него ямочки на щеках, он тоже любит пиццу и потрепаться о разном. А еще между ними своеобразная сделка. У Квон Джиёна нет ни малейшего понятия, как победить. В конечном итоге, когда они поднимаются в горку с велосипедами, когда Джиён замечает бисерины пота, блестящие на лбу Чхве и его живой радостный взгляд, то понимает, что результат не так уж и важен. Чхве Сынхён ему не друг, но странный приятель на двенадцать раз, которому можно сказать, что тебя бросила девушка спустя три года, потому что ты плох в постели. Ну, и член маленький. Джиён впервые за долгое время чувствует себя живым. Это первый раз, когда за бесконечность встреч к нему не заглядывают в кошелек, а просто интересуются им самим, пускай иногда совершенно беспардонным образом. Джиён чувствует себя теплым, простым, человечным. Как раньше. Возможно ли, что он снова сможет мечтать?.. — В детстве я хотел быть художником или музыкантом, — говорит Квон Джиён, откидывая непослушную челку со лба, заодно самостоятельно избавляясь от лишних барьеров. — А ты? — Мне всегда нравилась мебель. Я мечтал, что у меня будет своя мастерская, где я буду делать мебель, как отец. — И что в итоге? Она у тебя есть? — Периодически я занимаюсь реставрированием. Так что да, она у меня есть. — Последний раз я рисовал лет пять назад, и я не умею играть ни на одном музыкальном инструменте, и голос у меня гнусавый, — Джиён улыбается. Он бездарно просрал все свои мечты под натиском повседневности, под натиском кучи бездушных людей, подруг, выжимающим из него все соки. — Тебе всего двадцать шесть, можешь мне не верить, но вся жизнь впереди. Чего ты хочешь сейчас? — Хочу вернуться на десять лет назад. В Италию. Сынхён останавливается. — Было два дня, — говорит Джиён, щурясь на солнце. — Там в Италии, в Неаполе, когда я был счастлив. Я хотел бы их вернуть. А у тебя были свои «два дня» или они еще впереди? Коллекционер Чхве поправляет солнечные очки и задумчиво проводит свободной рукой по волосам. Велосипед падает на асфальт с грохотом от того, что Чхве не сумел его удержать одной рукой на наклонной плоскости. — Было «два дня», когда я был полон любви… — Она была красивая? Горячая штучка? — Она? — переспрашивает Сынхён, улыбаясь и поднимая велосипед. — Я не говорил, что это была она. — Мужчина? — Джиёну просто интересно. — Ты не очень-то похож на гея. Никогда бы не подумал. — Тогда был первый и последний раз, когда я влюблялся в парня. С тех пор я лишь в погоне за этим чувством, я хотел бы его повторить. Это как сто процентное вдохновение. Знаешь, когда ты горишь так, что не жалко и сгореть. — Значит, ты тоже гоняешься за прошлым вместо того, чтобы думать о будущем, — Джиён закусывает нижнюю губу. — Оказывается, мы чем-то похожи. Седьмая встреча Стол, который Сынхён купил во время аукциона. Джиён замечает его не сразу. Он в самом дальнем углу, похоже, Чхве еще не добрался до него. Голова немного кружится от того, что обстановку напоминает ту, что была в Неаполе. Инструменты, названия которых он не знает, запах дерева, лака, стружка, аккуратно сметенная в угол. Даже вино есть. Сынхён разливает его по бокалам. Они пьют, терпкий вкус на языке, Джиён смакует его, отдаваясь во власть воспоминаний, что делают его счастливым и смущенным одновременно. Он помнит горячее прикосновение ладоней к своим щекам, помнит губы, их нежность и жадность. Помнит, как они потом переплетали пальцы рук, что ему не было стыдно, или страшно. Из-за обстановки воспоминания когтями кошки, царапают его изнутри. Джиён закусывает губу и несколько раз подряд моргает, от того, что ему кажется, что сейчас он расплачется. Просто зарыдает как маленький ребенок. Ну, что такого особенного было в те два дня? Почему он так зациклился на них? Почему после тех губ все остальные кажутся холодными? Он всю теплоту мира мерит этими губами. Всю жизнь — теми разговорами. Он тогда жил, мечтал, сердце бешено колотилось в груди, сердце — огненный мотор, он был способен покорить весь мир. Тогдашний он никогда бы не выбрал такую как она: холодную и не настоящую, за всеми своими помадами и тенями — бездушную. И что с ним стало? Бежит за тем, чего не вернуть. Конченный придурок. Сынхён подставляет ему плечо. Джиён с благодарностью утыкается в него носом. — Расскажи мне о себе еще, — просит Квон. Восьмая встреча — Видишь, как у меня пусто в доме? Они сидят на полу перед телевизором — единственный предмет мебели в гостиной. — Помимо стульев тебе нужно еще кучу всего, — предупреждающе говорит Сынхён. — Ты только что переехал? — Я живу здесь уже пять лет. — Зачем нужно было избавляться от мебели? — Не хочу, чтобы что-нибудь напоминало о ней… Сынхён понимающе кивает головой: — Может, тогда стоило продать квартиру? — Квартиру я люблю, — сухо отвечает Джиён. — Ладно, так уж и быть, после реставрации подарю тебе стол. — А стулья? — Не наглей, — Сынхён указательным пальцем тычет Джиёну в лоб со всей силой, так что тот вынужден отклонить голову назад. — Хён, — тянет Квон. — Хён? Ты первый раз называешь меня хёном, с чего вдруг, пытаешься подлизаться? Дома пусто, из еды лишь фисташковое мороженое в банке. А у Джиёна улыбка от уха до уха. — Думаю, я могу обставить тебе квартиру, конечно, за твои деньги, если хочешь, — Сынхён неожиданно щедрый. — Я никогда не спрашивал тебя, но почему тебе приглянулись те стулья? — Они напоминают мне о двух днях в Италии, — говорит Джиён, все еще улыбаясь. — А еще они недоступны, это придает им особый шарм. Не хочешь мне их отдать просто так? Лицо Сынхёна близко. Джиён встречается взглядом с его губами, которые чуть приоткрыты. Секунды замедляются, вселенная перестает вращаться. У Джиёна комок в горле, сердцебиение учащается. Ладони потеют. — Расскажи мне о тех двух днях… — негромко просит Сынхён. — Мне было шестнадцать. Мы путешествовали по Италии, и в Неаполе нас пригласила к себе в гости одна корейская семья. У них был сын примерно моего возраста. Мы с ним разболтались. Я словно знал его тысячу лет до этого, а он меня. Такое вот странное ощущение. Он тоже увлекался мебелью, как ты, у его отца в Италии была своя мастерская, они делали всякие разные вещи ручной работы, типа резных ножек для стульев или витых спинок. Мы украли бутылку вина из бара его родителей, и пошли в мастерскую, пили и болтали. Я был пьян и счастлив от того, что встретил человека, который понимал меня и поддерживал в моих мечтах. Мы даже смеялись, что я могу рисовать эскизы, а он по ним будет делать мебель. Понимаешь, никакой скучной взрослой жизни, никаких университетов, потому что надо, никаких девушек из хороших семей. Мы рисовали свое будущее в радужных тонах. В тот самый момент мне казалось, что мир непременно будет принадлежать мне. Я был счастлив. Я просто жил без всяких «надо», никакого тупого социального заказа, никакой стабильности, просто я, он и безграничное счастье. Понимаешь меня? И Сынхён кивает. Уверенно и понимающе. Мороженое таит на дне пластикового ведерка. Девятая встреча — Вот, — говорит Сынхён и стаскивает белую ткань с круглого предмета. Это стол, тот самый, который он купил на аукционе. Только сейчас ножка целая, а столешница без царапин. — Я снял старый слой лака и нанес новый. Выглядит хорошо, правда? Джиён не знает, что сказать, он обходит столик по кругу и довольно улыбается. — Ты просто мне его даришь? — Почему бы и нет? — Сынхён пожимает плечами. — Скудность твоей квартиры меня растрогала. Запах лака и олифы еще не выветрились, но Джиёну нравится. Ему вообще хорошо в этом месте, что так сильно напоминает те два дня. Он принес вина, Сынхён достал бокалы и разлил вино. Квон сидит на верстаке, Чхве стоит перед ним, близко и далеко одновременно. Джиён тянет к нему руку неосознанно, по наитию. Пальцы переплетаются с чужими. Ладонь у Чхве горячая. Сердце такое же. Сынхён делает шаг, чтобы стать ближе. Джиён забирает у него бокал. Во рту сохнет, кожу губ стягивает так, словно он не пил ни одну сотню лет. А, может, действительно уже лет десять, с того самого дня, как он точно так же сидя на верстаке… Джиён обжигает горячим дыханием щеку Сынхёна, теперь тот совсем близко. Его бьет мелкой дрожью. Тогда в Италии, разговоры будоражили кровь, сердце стучало как бешенное, и счастье было таким, что им хотелось делиться: передавать губы в губы. Сейчас… Сынхён медленно поворачивает лицо. Джиёну не хватает воздуха. — Расскажи мне, — просит он. — Расскажи про того парня, про твои «два дня». — Мне было семнадцать, — говорит Чхве, отодвигаясь. В его взгляде сквозит нечто странное и едва уловимое. — Я жил в Неаполе уже второй год. Джиён сглатывает. — Он приехал со своими родителями погостить на два дня. Смешной, живой, с широкой улыбкой от уха до уха. Он мне сразу понравился. Я показывал ему свою жизнь, а он поделился своими мечтами. Я знал, что у него все получится, у такого человека не могло не получится, слишком уж ярко горело его сердце. Мы украли из бара отца бутылку вина, и распили её на двоих. Много ли тогда было нужно? Он, как ты, сидел на верстаке, а я стоял возле… Теперь Джиён узнает и вспоминает то лицо, которое стерлось из его памяти. Это его — Чхве Сынхёна. Это с ним он делился счастьем губы в губы. Это теплотой его губ мерил свою последующую жизнь. Он спрыгивает с верстака, чувствуя себя дураком, пойманным в ловушку. — Значит… — он даже не может сказать, что значит… Просто уходит, если не выбегает. Сердце бешено бьется внутри. В голове кавардак. Десятая встреча Джиён не приходит. Вместо того чтобы пойти на встречу, он слушает лежа на полу, как вибрирует его мобильный время от времени. Такой идиот. Почему не вспомнил? Как мог забыть его лицо? Но еще больше его интересует, что теперь? Что ему делать? Спрятаться в своей квартире на веки? Похоронить себя? Или побежать к нему на встречу? И что им делать вместе? Ведь его больше нет… Того безумного мечтателя с улыбкой от уха до уха. Есть другой, взрослый покалеченный Квон Джиён. Он растерян и сломлен. Неужели он снова может быть счастливым? Или не может? Джиён сжимает руки в кулаки и бессильно бьет по полу. Одиннадцатая встреча 23:43 Входящее сообщение: Мне нужна последняя встреча. Думаю, тебе тоже. В конце концов, у нас уговор на двенадцать раз. Будем считать, что это будет двенадцатый. Двенадцатая встреча У Сынхёна дом похож на музей, только весьма уютный. У него даже скульптуры есть. Джиён с любопытством рассматривает все вокруг с мягкого дивана. Разговор особо не клеится. Неловкость с примесью отчаянья, заставляет кусать губы, покручивать кольцо на пальце и все время искать удобную позу. — Хочешь, я расскажу тебе о том, что было после моих двух дней? — спрашивает Чхве. Джиён кивает. — Я назвал это для себя состоянием чистой влюбленности. Когда летаешь без крыльев. Влюбленность в мечту, в человека, в то, чего нет… Не так уж и важно, когда ты паришь в небе. После того странного гостя в Неаполе, я все время искал человека, что заставил бы меня почувствовать подобное еще раз. Но так и не нашел. Мы с семьей вернулись в Корею семь лет назад, открыли здесь магазин антикварных вещей, я занимался реставрацией и начал коллекционировать… Вернее, я начал еще в Италии, а здесь продолжил… Когда ты пришел ко мне в первый раз, я тебя не узнал, только когда навел справки — понял, что тот мальчик с улыбкой от уха до уха и есть ты. Ты приходил ко мне снова и снова, а я тебе все отказывал, потому что хотел увидеть еще раз. Надеялся, что узнаешь меня. С каждой встречей я все больше понимал, насколько ты изменился. И мне захотелось узнать почему. Что стало с твоими мечтами и улыбкой. Джиён кивает. Он жадно впитывает каждое слово Сынхёна, не зная, что к этому добавить в свое оправдание. Разочарованность в себе растет с геометрической прогрессией. — И я предложил тебе эти двенадцать встреч… Знал, что не откажешься, уж такой ты упертый, — Сынхён улыбается. — Я понял, что тот мальчик все еще жив, просто на тебе столько пыли, что его совсем не видно, — он садится рядом и обнимает Джиёна за плечо. Тот вздрагивает от неожиданного тепла. — Что тебе нужно, Чхве Сынхён? Тихо. В доме тихо-тихо. Только их дыхание, только стук их сердец. Пальцы переплетаются с чужими. Шуршание одежды. Лицо Сынхёна так близко, и совсем не далеко, как было раньше. — Ты сказал, что люди хотят стабильности, денег, секса, власти, славы… Ты не прав, Джиён ши, люди хотят любви. Губы у Сынхёна горячие. У Джиёна сердце замирает, а потом снова начинает свой ход. Быстро-быстро, что не угнаться. Тепло распространяется по телу. Чхве прижимает его к себе, греется. Они сидят долго, превращая минуты в бесконечность. Наслаждаясь своим тихим счастьем. Конец.