Expecto

Маргарита ненавидела позировать. Сама мысль о необходимости сидеть неподвижно в тяжеленном парадном платье наводила на нее тоску. К тому же, каким бы любезным ни был маэстро Клуэ, значительная часть прелести принцессы Валуа утрачивалась в неподвижных портретах, и это не могло не огорчать привыкшую к восхищенным вздохам Марго. Она безусловно допускала, что все могло бы быть иначе, позволь мать написать с нее портрет в духе полотен с незабвенной Дианой де Пуатье – чувственный, динамичный, изысканный в своем античном бесстыдстве. Сама Марго никогда не пыталась сравнивать себя с богиней Дианой, но полагала, что роль шалуньи Венеры оказалась бы ей по силам. Увы, мадам Екатерина в этих вопросах проявляла редкое упрямство, и Марго изнывала под слоями парчи и бархата, отягощенная многочисленными украшениями. Единственное, что поднимало Маргарите настроение – согласие художника выполнить небольшой каприз ее высочества и помимо большого парадного портрета написать крохотную миниатюру, которую можно было бы вставить в медальон. Маэстро Клуэ не первый год писал придворные полотна, а потому давно научился не задавать лишних вопросов и держать язык за зубами касательно некоторых пожеланий своих венценосных заказчиков. Поэтому дополнительная просьба Маргариты, ненавидящей свои изображения, возможно и вызвала его изумление, однако не настолько, чтобы озвучивать это вслух. Значительную часть времени художник и модель посвящали работе над большим портретом. Затем дверь накрепко запиралась, перед ней вставала верная Жийона, которой следовало предупредить госпожу о любой попытке нежелательного вторжения, и начиналась лихорадочная, насколько позволяла ее тонкость, работа над миниатюрой. Марго устроилась удобнее, подпирая голову рукой. Поза для маленького портрета была не в пример удобнее, однако рука уже начинала затекать. - Пожалуй, на сегодня мы можем закончить, ваше высочество. - Художник вышел из-за мольберта и чуть поклонился заказчице. К Марго тут же подскочила Анриетта, читавшая перед тем в кресле какую-то немыслимую чушь. Впрочем, Марго, погруженная в свои мысли, не вслушивалась в содержание книги. Помогая подруге, герцогиня Неверская наклонилась к ее уху: - И кто же тот счастливчик, которому выпадет счастье обладать подобным сокровищем? – прошептала она разулыбавшейся Марго. - Я непременно расскажу вам об этом, Анриетта, но не в Лувре. – Принцесса взяла подругу под руку и направилась с ней к двери. Уже на пороге она обернулась к художнику. – Завтра в то же время, маэстро? - Если так будет угодно вашему высочеству! – Франсуа Клуэ поклонился с безукоризненной вежливостью и вернулся к мольберту, кистям и палитрам. Унаследовав от отца должность придворного художника французских королей, он перенял и снисходительность к их требованиям и пожеланиям. Категорическое требование Маргариты Валуа о том, чтобы ни один подмастерье или ученик не присутствовали при их сеансах, было отнюдь не самым экстравагантным. Задумавшись над этим, маэстро не услышал шелеста юбок и тихих, почти бесшумных шагов вошедшей в комнату дамы. Обернувшись и встретившись взглядом с гостьей, художник с трудом подавил желание перекреститься. Королева-мать, облаченная в глубокий траур, еще более подчеркивающий ее бледность, более походила на призрак из страшных историй, нежели на существо из плоти и крови. - Ранее у моей дочери не было привычки запираться с вами, маэстро, - проговорила мадам Катрин, сверля художника взглядом. Тот только молча поклонился, благодаря небеса, что тонкая пластинка слоновой кости надежно упрятана в потайном ящичке мольберта. – Так в чем же заключается такая таинственность, ну? Ее величество изволила проявить нетерпение, и живописец лихорадочно искал причину, по которой принцесса могла бы пожелать запереться. - Видите ли, ваше величество, герцогиня Неверская, которая неизменно составляет компанию ее высочеству во время наших сеансов, читает ей некий текст, от которого ее высочество не желает отвлекаться. - Вот как? – Екатерина придирчиво разглядывала темные краски очередного портрета. Он мало чем отличался от предыдущих. Разве что на этом полотне Марго еще больше походила на нее. – Что же это за книга? - Не могу знать, ваше величество, - развел руками художник. – Я не столь образован, как эти две благородные дамы. Взгляд королевы пошарил по комнате, увешанной драпировками, уставленной разномастными стульями и столами, позволяющими создавать нужный антураж. Наконец она обратила внимание на богато украшенный фолиант, который оказался греческим вариантом «Илиады». Пожав плечами, королева-мать покинула помещение, дав художнику облегченно вздохнуть и вознести краткую молитву Деве Марии. Тем временем Марго и Генриетта неторопливо прогуливались по саду. - Ты не могла бы сделать мне одолжение? – спросила принцесса, рассеяно проводя рукой по живой изгороди. - Позволь я угадаю. – Генриетта захихикала, воровато оглянувшись. – Ты хочешь, чтобы я заказала медальон для той очаровательной миниатюры, которую так ото всех скрывает маэстро? Маргарита с улыбкой кивнула. - Да, что-то красивое, но не привлекающего излишнего внимания. – На миг ее высочество задумалась. – Пожалуй, простой золотой медальон с моим вензелем на крышке и гравировкой внутри «Expecto». Генриетта одобрительно кивнула. - Полагаю, я не ошибусь, если предположу, что сей трогательный сувенир предназначается некой личности, которая вскоре нас покинет? - Не ошибешься, и нам необходимо поторопиться, чтобы все успеть. – Марго свернула в сторону Лувра, давая тем самым понять, что беседа окончена. - В таком случае я немедленно отправлюсь к ювелирам и подберу что-нибудь подходящее вашей красоте и вкусу адресата. – С этими словами герцогиня Неверская присела в почтительном реверансе и быстрым шагом удалилась к своим носилкам. Марго же направилась вдоль по коридорам, рассеянно улыбаясь кланяющимся придворным. Ее мысли витали в приближающемся вечере, который она рассчитывала провести в приятной компании, но тут ее вернул к реальности властный голос матери: - Вот вы где, дочь моя! – проговорила Екатерина Медичи, выступая из темной арки. – А я уж подумала, не уехали ли вы с Анриеттой. - Нет, матушка. – Марго присела в легком реверансе. – От запаха красок у меня разболелась голова, и мы гуляли по саду в надежде, что боль уйдет. Но, боюсь, сегодняшний вечер я проведу у себя. - Вам нездоровится? – Королева-мать взяла дочь под руку. – В таком случае я удивлена, что Анриетта оставила вас совсем одну! - Я не настолько больна, - поспешила заверить Маргарита. – Все, что мне нужно – это как следует отдохнуть. Екатерина недоверчиво посмотрела на дочь: - Вам следовало бы вызвать врача, - заметила она, покачав головой. - Мигрени в вашем возрасте могут быть чрезвычайно мучительными. - О, я надеюсь, что отдых и прохладный компресс сделают свое дело. – Маргарита лихорадочно соображала, на что бы отвлечь мать, явно не собирающуюся оставлять ее в покое. – К тому же при мне будет Жийона. Если мне станет хуже, я пошлю ее к вам и за лекарем. Екатерина Медичи все еще хмурилась, но тут в другом конце коридора появился Генрих в сопровождении нескольких неизменных миньонов. Он быстро приближался к женщинам, делая какие-то знаки матери. - Ну что ж, дочь моя, ступайте, отдохните, - сказала та, выпуская руку Марго. – Однако если вам не полегчает, непременно сообщите мне. С этими словами она двинулась к своему любимцу, не обратив внимания ни на поклон дочери, ни на ее довольную улыбку. Шико крался по полутемному коридору, в который раз обзывая себя дураком и самоубийцей. Тайные переходы кишмя кишели шпионами мадам Катрин, и оказаться пойманным здесь было куда вероятнее, чем направляясь в покои Маргариты обычным коридором. Впрочем, лихорадочные сборы принца Генриха в дорогу так утопили Лувр в суете, что шут надеялся на то, что старой паучихе будет не до похождений дочери. Наконец, подойдя к цели, он нащупал ключ, висящий на кожаном шнурке под рубахой, и отпер дверь. Хорошо смазанный замок щелкнул едва слышно, дверь мягко распахнулась, и Шико оказался в небольшой гардеробной. Сквозь приоткрытую дверь пробивалась полоска света из будуара Марго. Заперев дверь, он подошел ко входу и прислушался. В комнате царила тишина. Осторожно заглянул внутрь: Маргарита в полном одиночестве сидела за бюро и что-то быстро писала. Осторожно проскользнув в щель, шут начал красться к молодой женщине, но не успел преодолеть и половины расстояния, как она оторвалась от письма и, заметив его, с тихим возгласом бросилась навстречу: - Жан**! Ты пришел, я думала, ты весь вечер проведешь в компании Генрике и маменьки, – прошептала она, прижимаясь к шуту. - У нас осталось не так много времени, чтобы я добровольно согласился тратить его на поучения мадам Катрин! – фыркнул тот, жадно целуя возлюбленную. – Надеюсь, что после матушкиных наставлений Генрих отправится в компанию своих мальчишек и не станет пытаться искать меня. - Даже если и станет, то уж точно не найдет! – хихикнула Маргарита, расстегивая дублет Шико. – Надеюсь, месье, сегодня вы никуда не торопитесь? - Ни сегодня, ни в ближайшие десять дней, – пробормотал шут, нащупывая крючки на ее платье. Проводы Генриха были торжественны и исполнены горечи и ликования. Королева-мать едва сдерживала слезы, отправляя на чужбину самого любимого своего сына, которого счастлива была бы видеть королем Франции. Марго боролась с рыданиями, поскольку расставалась с возлюбленным и, несмотря на его уверения, не верила в новую встречу. Карл IX и Франсуа, напротив, едва сдерживали ликующий смех. Первый - потому что избавлялся от вечного конкурента, второй – потому что коронация Генриха королем польским приближала его самого к французском престолу. Впрочем, у всех присутствующих на лицах застыла приличествующая случаю благородная скорбь по поводу вынужденного расставания Франции со своим сыном. Пытающийся поймать в толпе взгляд Марго Шико вздрогнул, когда ему в руку ткнулся тяжеленький для своих небольших размеров сверток. - Ее высочество хочет, чтобы вы открыли его за пределами Франции, – шепнула ему Анриетта и с самой своей надменной улыбкой принялась протискиваться к подруге. Шико автоматически сунул подарок в кошель на поясе, гадая, какой безделушкой одарила его Марго на память. Наконец после длительных прощаний процессия двинулась в путь. В течение недели двор провожал Генриха к границам Франции, после чего вернулся в Париж. Генрих же с несколькими ближайшими дворянами и шутом двинулся на восток, к Варшаве и Кракову, с каждой милей все более мрачнея. - Она очень скоро забудет меня, я это знаю! – жаловался он Шико на мать, даже не подозревая, насколько вторит его мыслям. Правда, мысли Жана были заняты отнюдь не королевой Екатериной. - Ее величество весьма упорная женщина, Генрике. К тому же, если нам не понравится в Польше, уж наших скромных мозгов хватит на то, чтобы сбежать из-под ненужного венца! – отмахивался шут, чьи мысли, чем дальше оставался королевский двор вместе с Маргаритой, тем чаще возвращались к таинственному свертку, покоившемуся в кошеле. Дождавшись наконец привала, Шико рухнул на уготованную ему постель и, убедившись, что Генрих крепко спит, принялся разворачивать пакет. Внутри оказалась массивная золотая цепь с овальным медальоном. На крышке мелкими алмазами был выложен вензель MV. Щелкнув крышкой, Шико чуть не вскрикнул от удивления – из медальона на него смотрела раскинувшаяся на черном шелке Марго. Абсолютно обнаженная, не считать же в самом деле одеждой нательный крестик и волну рыжеватых волос! В самой крышке пальцы ощутили стекло. Поднеся медальон к свече, Шико увидел заключенную в золото и стекло прядь волос, увенчанную кратким «Expecto». - Я вернусь! – прошептал он портрету и, захлопнув его, надел цепь на шею, подумав, что его ночи в пути будут не такими уж одинокими. *Expecto (лат.) - я очень жду **Шико́ (фр. Chicot, около 1540—1591, настоящее имя — Жан-Антуа́н д’Англере́;)