Джек на Луне

- А вот и твоя комната! – ма с заговорческим видом толкнула одну из дверей на втором этаже. Если честно, я немного надеялся, что моя спальня окажется в башне – я бы себе там свил вампирское гнездо, а матери на кухню посылал бы сов с соообщениями, как Поттер. А еще лучше – летучих мышей. Вместо этого мне досталось выкрашенное в прозаический белый цвет помещение: такое огромное, что в пору дискач устраивать, зато с видом на озеро – тут ма не соврала. Себастиан нервно дышал мне в затылок, так что я поспешно шагнул через порог и объявил: - Просто фантастика. Мебели внутри было – две палки и перекладина. Это называется датский дизайн. Принцип у него такой – чем меньше палок, тем дерьмо дороже. Справа приткнулась полуторная кровать с высоким матрасом. У большого окна, заливавшего всю эту больничную белизну ярким светом, ютился стеклянный стол на тонких ножках и крутящийся стул, для разнообразия – черный. Над столом висела длинная черная же панель – вроде как вертушка для сидюков. Рядом была прихлопнута пара полок; на одной затерялась одинокая, зато здоровенная книга. Стена напротив кровати осталась пустой, за исключением огромного, от пола до потолка, зеркала. Ну, и зачем мне оно? Чтоб я каждое утро пугался до усрачки, когда с кровати вставать буду? «Спасите, опять это жуткое зомби-привидение!» Заметив мой задумчивый взгляд, устремленный на зеркальную стену, мать подлетела к ней и толкнула панель в сторону: - Жень, а это – встроенный шкаф. Правда, очень удобно? Покидаешь сюда все свое барахло, и всегда в комнате будет порядок. Быстро же ты забыла, что почти все это «барахло» сама изничтожила! Тут я заметил на столе что-то плоское и серебристое. Подошел и офигел: на крышке тоненького, как листок бумаги, ноута, красовалось откушенное с одной стороны яблоко. Не натуральное, конечно, а логотип. - Это же макбук! – выдохнул я, не смея прикоснуться к сверкающему новизной чуду техники. Обернулся на подпирающего косяк Себастиана, прочитал ответ на его лице, но все равно спросил на всякий случай. – Это что, мне? Ма тут же забыла про шкаф: - Ой, да, помнишь, я про сюрприз говорила? Мы решили подарить тебе компьютер. В новой школе их не выдают, я узнавала. Все со своими ходят. Вот и у тебя будет теперь. Нравится? Нравится ли мне? Я схватил мать в охапку и закружил ее по комнате, пищащую и отбивающуюся. Потом подскочил к отчиму, но с ним обниматься не стал, неловко как-то. - Спасибо, - говорю. – За макбук и все такое. Себастиан немного смутился, похлопал неуклюже по плечу: - Я рад, что ты доволен. Устраивайся тут, а я помогу Катюше разобрать вещи. Если понадобится туалет, он направо по коридору. Первая дверь. Начал я с того, что зашвырнул рюкзак на безупречно заправленную кровать. Открыл окно и высунулся по пояс, навалившись пузом на подоконник. Прямо подо мной был сад – точнее аккуратно подстриженная лужайка с открытой терассой, на которую выходили стеклянные двери, ведущие из гостиной. Лужайку окружали буйно разросшиеся кусты. Не стригли эти джунгли уже не один год и явно намеренно – они укрывали сад от любопытных взглядов, хоть голяком по нему бегай, хоть загорай без плавок. Под пригорком, на котором стоял дом, вилась вокруг озера частично скрытая густыми кронами дорожка. В воду выдавались деревянные причалы, под одному на каждый торчащий на холме особняк. Некоторые были покороче, другие подлиннее, с привязанными у края рыбачьими лодками или вытащенными на сухое байдарками. Имелся причал и у нас: замшелый и явно требующий ремонта. Ни лодки, ни даже самого завалящего каноэ. Мдя, Ибрагим будет разочарован. Рыба в озере вроде есть, зато вот отчим с удочкой явно не дружит. Может, он вообще воды боится? Хотя, какое мне дело? Главное, чтобы поплавать можно было. А то мы ездили тут один раз с матерью на залив. Идешь-идешь три часа, а все по коленку. Решив первым делом проверить глубину озера, я засунулся обратно. Ну-ка, посмотрим, на что способна чудо-техника. Порывшись в рюкзаке, вытащил первый попавшийся диск и вставил его в вертушку. Вруби радио, Вдуй стерео, Вот так! Ниггеры будут нас ненавидеть, Ниггеры нам позавидуют, И я знаю, почему: Потому что у нас такой стиль – зашибись! «Black Eyed Peas». Хм, старье, конечно, но у меня почему-то к нему нежные чувства. Я сделал пару мувов под музыку и случайно поймал свое отражение в зеркальной стене. Блин, тут же почти как в танцзале! Грех не оттопыриться. Это тебе не парковка на задах «Вестфрукта» и трек из мобилки, а в лучшем случае - Ибрагимов убитый геттобластер. Тут звук такой, что мозги выносит, а от басов – дрожь по позвоночнику. Тут ритм идет напрямую в кровь, как инъекция в вену. Полированный деревянный пол - это не шершавый асфальт, на котором нельзя бэкспиннить, не ободрав всю хребтину. И не нужно думать о технике, о том, куда ставить руки-ноги. Бит все делает за тебя. Pump it! Я вышел из спинна неваляшкой, потом дал пружину, и бац! В тот момент, когда я вскочил на ноги, мой взгляд уперся в Себастиана. Не знаю уж, как давно отчим торчал в дверях, но что-то из моих фишек он явно увидел: морда у него была, как у пацана, без билета пробравшегося в цирк и застуканного служителем. Я подобрал с пола пульт и вырубил музыку. Тишина звенела в ушах, и я спросил ненамеренно громко: - А стучаться, значит, ко мне уже не надо? - Дверь была открыта, - извиняющимся тоном пояснил отчим. – Мама хотела попросить тебя убавить звук, вот почему я зашел. Но когда увидел, как ты танцуешь... – он покачал головой, будто не находя слов. – Ты понимаешь, что это здорово? У тебя талант, Джек. Я подтянул сползшие штаны и отер пот со лба, скрывая смущение. Тоже мне – талант! Да любой реальный би-бой меня в первой же баттл размазал бы на молекулы. - Я это... Погуляю, пойду. Осмотрюсь, - и протиснулся мимо Себастиана в коридор. - Обед в час, - запоздало крикнул он мне вслед. По округе я таскался до самого вечера. Сначала лазил вдоль озера, присматривал место, где б искупнуться без риска вылезти на берег в костюме водяного – во многих местах дно было илистое. На другой стороне зазывающе маячил песочком городской пляж, но меня туда не тянуло. Во-первых, плавки я забыл в рюкзаке. А во-вторых, мне больше нравилось тут, среди дикости и безлюдья. Наверное все обитатели вилл на холме разъехались в отпуска по всяким Таиландам и Сейшелам, поэтому на нашем берегу мне не встретилось никого, кроме жирных уток и юркающих через нагретую солнцем тропу ящериц. Довольно скоро я наткнулся на подходящее местечко. Берег тут был очищен от камыша, а мостки больше напоминали купальню – деревянная лесенка уходила в темную под сенью ив воду. Мостки явно кому-то принадлежали: скорее всего, тем, кто жил в белом особняке, к которому вела от озера ухоженная лестница с цветами в горшках. Я пристально вгляделся в окна виллы. Жалюзи задвинуты, нигде ни тени движения. Наверняка и эти в отпуске. А хули? Таблички «Частная собственность» нигде тут не стояло! Я скинул опостылевшие тесные тряпки. Разбежался и с разгона бомбочкой сиганул в воду. Вынырнул в фонтане опадающих брызг и заорал во все горло от блаженства. Вот это кайф! Эх, сюда бы сейчас Мемета с ребятами, мы бы оттянулись в полный рост! Ну ничего, скоро они ко мне приедут, и вот тогда... Доплыв быстрыми саженками до середины озера, я превернулся на спину и принялся мечтать, погрузившись в бездонное голубое небо. Потом валялся на нагретых солнцем мостках, снова плавал, пытался поймать руками юрких мальков, носился с индейскими воплями по полям, распугивая породистых горбоносых лошадей и мохнатых коров с длинными челками. Короче, праздновал воссоединение с природой. Мобилу я забыл в комнате, так что о том, что пора домой, вспомнил, только когда брюхо напомнило о себе угрожающим ворчанием. Дорогу к вилле с башенкой я искал часа два. Свернул не туда, и дорожка завела меня в лес, а потом и вовсе кончилась. В общем, вышел я к цели совсем с другой стороны – с паутиной на ушах и весь в пупырышках от крапивы. Тут-то и заметил то, что каким-то чудом просмотрел раньше. От озера к нашему дому вела лестница - совершенно заросшая кустарником и той же вьющейся хренотенью, что покрывала северную сторону виллы. Отведя в сторону колючую ежевичную ветку, я полез вверх, чувствуя себя то ли первопроходцем в джунглях Амазонки, то ли рыцарем, штурмующим терновую чащу у башни Спящей Красавицы. Заплесневелые ступеньки скользили под ногами, разломанные перила не давали опоры, кеды то и дело цеплялись за перекрученные побеги-лианы. Под ногой у меня хрустнуло, подалось, и хлобысь! Я провалился почти по колено через трухлявую древесину. Ёпт! Острые щепки располосовали парижские штаны в вермишель. То-то мать обрадуется. Когда я ввалился в гостиную через стеклянные двери, она оказалась пуста, хотя длинный стол у камина был накрыт на троих. Сняв грязные кеды, я пошел на поиски живой души – или жратвы. Первой нашлась мама. Она вошла в кухню и от испуга чуть из туфель не выпрыгнула: - Господи, Женька! Где ты шлялся?! Ты вообще знаешь, сколько времени? Я уже в полицию собиралась звонить, да Себастиан отговорил. Все убеждал меня, что ты сам придешь, как нагуляешься. Это, конечно, хорошо, но о моих нервах ты подумал? - Да заблудился я, - сообщил я, оглядывая зеркальную поверхность плиты в поисках кастрюль. Что они, невидимые тут, что ли? Ведь пахнет же откуда-то хавчиком, но вот откуда? - Где, интересно? В ближайшем свинарнике? – ма дернула покрытую зелеными пятнами футболку. – Ты что это, нарочно? И брюки теперь только выкинуть! Я посмотрел на бахрому, в которую превратилась правая штанина. - Ну, у тебя же это так хорошо получается. Мать задохнулась, на щеках вспыхнули красные пятна. Спас меня Себастиан: - О, Джек, - улыбнулся он при виде меня и обнял шумно дышащую ма за плечи. – Ты как раз к ужину. Хорошо погулял? - Угу, - кивнул я , заглядывая в духовку, которую только что обнаружил за черным стеклом. – Накупался классно. Вода теплая, как парное молоко. Я засмотрелся на посудину с румяной курицей, поэтому слова отчима прозвучали неожиданно резко: - А где ты купался? На нашем берегу это запрещено. Это опасно! Я удивленно выпрямился: - Да чего опасного-то? Озеро прозрачное и даже не очень глубокое. Но Себастиан уперся рогом: - Купание разрешено только на городском пляже. На этой стороне не чистят дно, тут рыбаки и их снасти. Прошу тебя, общай, что будешь ходить в Брюруп. Или хочешь, съездим в бассейн? Там горки, сауна, массаж. Тебе понравится. Положила конец дискуссии ма: - Жень, слушай, что человек говорит. Пляж, так пляж. Чего ты тут по кустам клещей собирать будешь? А теперь дуй переодеваться и руки мыть. К столу ты у меня в таком виде не сядешь! Я быстро влез в черные штаны и футболку – единственные нормальные тряпки, нашедшиеся в парижском рюкзаке. Навестил ванную – с джакузи и душем в стеклянной кабинке. На пути назад не удержался и взбежал по лестнице на пролет вверх – почему-то на цыпочках. Меня с самого начала тянуло в башню, но так уж вышло, что посмотреть ее я еще не успел. Блин, вот непруха! Дверь, ведущая с тесной площадки, оказалась наглухо запертой. Я попробовал заглянуть в замочную скважину, но там было темно, будто кто-то забил дырку бумагой или жвачкой залепил. Тут я заметил, что лестница здесь не кончается. Стальной винтовой трап вел еще выше, под самую крышу. Вот бы здорово было посмотреть с такой высоты на окрестности! Но меня ждал новый облом – снова заперто. Я подергал без особой надежды облупленную ручку двери и пошел вниз. Интересно, что Себастиан там хранит? Трупы убитых жен? Или порножурналы? Вот прикольно будет, если спрошу его об этом! Но случилось так, что за столом мне стало совершенно не до башни. Я увлеченно хомячил куриную ножку, когда мой вгляд наткнулся на руку отчима, гуляющую по бедру ма. Столешница была стеклянная, как и многие другие вещи в этом доме, казалось состоящем из прозрачных поверхностей и зеркал. Кусок застрял у меня в горе, а хрустящая остренькая кожица вдруг показалась безвкусной и сухой, как старая подошва. Я кашлянул, чтобы привлечь внимание: - Э-э, мам, а у нас есть гостевая комната? - Есть, - она осторожно подвинула ногу. Себастиан позволил своей руке соскользнуть вниз. – Даже две. А зачем тебе? - Ну, я хотел друзей пригласить с ночевкой. Когда им можно приехать? - Каких друзей? – гладкий лоб ма прорезала вертикальная складка, предвесница землетрясения. - Из школы, - я почуял что-то неладное, но откуда ветер дует еще не раскусил. - Этих арабов? – вилка матери звякнула о тарелку. Себастиан вздрогнул, непонимающе переводя глаза с меня на ма, которая перешла на русский. Я постарался глубоко дышать и мысленно сосчитал до трех, прежде чем ответить: - Мемета, Ибрагима и Микеля. - Микель? – мама подложила себе еще овощей. – Он что, датчанин? - Они все датчане, - я не заметил, как тоже перешел на русский. Мать фыркнула, так что колыхнулось пламя свечей, торчащих из разных по высоте металлических трубок – тоже дизайн. - Микель пускай приезжает. А этих террористов я на порог своего дома не пущу. - Они не террористы, - глубоко дышать уже не получалось, в груди набухала горячая волна. - Ну да, конечно, - нож матери так терзал куриную грудку, что брызги сока до меня долетали. – Только они тебя на наркотики подсадили, заставляют на учителей нападать и воровать. - Чего?! – внезапно мне показалось, что все нереально, что я герой какого-то тупого сериала, и по роли мне полагается заржать над такой же тупой шуткой. Себастиан среагировал на мой тон и встрепенулся: - Джек, что происходит? - Мать не разрешает пригласить в гости друзей, - выдавил я сквозь зубы, сверля притеснительницу обличающим взглядом. Отчим покосился на застывшее, как маска, лицо ма и нервно промокнул салфеткой губы: - Наверное, Катюша имела в виду, что сейчас не очень подходящее время. Я специально взял отпуск, чтобы побольше быть вместе с вами. Чтобы мы проводили время вместе – мы же теперь семья. Но когда я снова выйду на работу... - Я имела в виду то, что имела в виду, - мама снова перешла на датский, и в голосе ее слышалась сталь. – Эти уголовники сюда не приедут. Ни сейчас, ни потом. Точка. Я вскочил так, что стул чуть не опрокинулся, и попер к лестнице. - Ты куда? – одернула меня мать. – Сядь сейчас же на место! Ага, щас. Поскакал наверх черех две ступеньки, влетел в свою комнату. Хлопнул дверью так, что книженция, которая на полке стояла, грохнулась на пол, раскинув крылья страниц. А, пофиг! Сунул руку назад в поисках задвижки – нету ее. Типично, мля! Вывалил внутренности рюкзака на койку, порылся в сидюках. Во! Как раз под настроение. Сунул «Линкин Парк» в вертак и врубил. Громче. Еще громче! Я помню все, чему меня учили, Как снисходительно говорили, Каким я должен быть. Я помню, слушал это снова и снова, И притворялся клево, Чтобы всем угодить. А теперь я думаю – Вот такой я и есть, И стараюсь подогнуть правду. Да, именно так все и начинается. И прикид у меня вдруг не тот, и друзья плохие, и сам я – вор и торчок. Может, чем тряпки и друзей менять, проще сразу нового сына завести? Тут я подумал об Ибрагиме с его дебильным "хоботом" и сюрпризом через девять месяцев. Взревел, смел все с кровати, пнул матрас от души, так что лодыжка вспомнила, что подвернута была. Вдруг слышу – стук в дверь. Подумал, что ма, и не реагирую. Снова стучат и голос Себастиана орет, перекрывая бас-гитару: - Джек, открой. Надо поговорить. - А мне не надо! – я плюхнулся на кровать и в потолок уставился, будто там решение всех проблем было большими буквами написано. - Джек, ты ведешь себя сейчас, как ребенок, - не сдавался отчим за дверью. – Давай договоримся: ты меня впустишь, выключишь музыку, а я постараюсь уговорить маму пойти на уступки. Идет? Я представил себе, как Себастиан будет ма уговаривать – рука, бедро, губы – и швырнул со всей дури в дверь подушкой. С той стороны пошкрябалось еще немножко, а потом стихло. Я ждал, что вот-вот в комнату ворвется мать. Мы, как обычно, наорем друг на друга, потом она будет тихонько всхлипывать над стаканчиком с валерьянкой, а я обниму ее, поспрошу прощения, и все снова будет хорошо. Может, я даже смогу ей объяснить про Мемета с Ибрагимом. Ждал долго. Но она так и не пришла. В ту ночь мне в первый раз приснился тот сон. Я знал, что это сон, потому что в реальности такого просто не могло быть. Я стою в комнате, освещенной только мигающим светом большого плазменного экрана на стене. Кажется, идет вечернее шоу, но звука нет. Вообще. Будто все происходит в немом кино. С цветами тоже что-то случилось: они вылиняли до монохромной гаммы. Черный, белый. И еще красный. Много красного. Белое тело на черном кожанном диване. Руки и ноги связаны серым скотчем. На белой спине – истекающие красным буквы. Буквы складываются в слово; красное стекается в лужицу под животом, образуя маленькое искусственное озеро в складке мягкой диванной подушки. Когда озеро переполняется, красное начинает струится на пол. Часть белого лица закрыта – серый скотч закрывает рот. Но я узнаю его. Это Себастиан. Его глаза закрыты. Он кажется мертвым. Мой вгляд скользит по стеклянному столику у дивана. Шприц. Солонка и перечница. Винная бутылка. Нож. Нож у меня в руке! Я с воплем подскочил на постели и выпучился в темноту. Рук было не видно, и я быстро ощупал левой правую – никакого ножа, никакой липкой корки с металлическим запахом. Минут десять сидел, слушая свое сиплое дыхание и стук крови в ушах. Мля, что это было-то?! Попытался вспомнить детали, уже ускользающие, заменяющиеся объяснениями, которые услужливо подкидывал рассудок. Ты просто взъелся на отчима. Захотелось дать ему в табло, да кишка тонка оказалась, вот и снится всякое. А слово? Зачем резать слово у него на спине, резать по живому? Если бы вспомнить, какое. Может, оно значит что-то важное? И тут в памяти всплыло со всеми физиологическими подробностями: SNAVS. Грязь? Какого хрена?! Это же полная факинг хреномать, как сказал бы Мемет. Еще бы он сказал: тебе снова пора к психологу, бро. Он тебе точно объяснит, что значат нож в руке и голая задница отчима в одном флаконе. Валлах! Я понял, что без сигареты не засну, и стал машинально рыться в карманах валяющихся на полу штанов. Блин, курева же нет! Только Меметов косяк, но из-за какого-то дебильного кошмара я его шмалять не собираюсь. Может, водички попить? Я встал и пошлепал в ванную. Свет в коридоре зажегся автоматически – видно, сенсор какой-то сработал. Но я с непривычки взвился чуть не под потолок. Пошел, попил. Изучил в зеркале свое взъерошенное бледное отражение: похож на психа или не похож? Вывод оказался неутешительным. Пошел обратно. Свет снова вспыхнул сам собой, но на этот раз я только нервно зевнул. И тут сверху послышались звуки. То есть, хрен его знает, может, они доносились из башни уже какое-то время. Просто я так привык к пердящим, блюющим и устраивающим семейные разборки в любое время суток соседям, что на потрескивание половиц над головой не обратил внимания. И вдруг меня как стукнуло: какие соседи?! Этажом выше – только запертая комната, а единственные люди в доме – мать и отчим – сейчас мирно спят в своей шикарной кровати типа траходром. Я замер посреди коридора, будто наткнулся на невидимую стену. Воображение нарисовало Себастиана, ковыляющего к выходу из башни: обрывки скотча волочатся по полу, размазывая кровавые следы; руки тянутся слепо, пытаясь найти того, кто с ним это сделал. Меня! Издав нечленораздельный звук, я пулей бросился к своей комнате, заскочил внутрь и захлопнул дверь. Блин! Задвижки-то как не было, так и нет! Рыбкой нырнул в кровать и натянул на голову одеяло. Это всегда помогало от кошмаров в детстве. Но мне-то уже вроде не восемь? Я прислушался. Тишина стояла совершенно полная. Никто не храпел, не вбивал в стенку кровать, ублажая жену, не спускал воду в сортире. «Это были мыши, - думал я, сворачиваясь клубочком под одеялом. – Летучие. Или совы. Или просто сквозняк. И еще: мать права. Пора завязывать с дурью. А то мозги совсем спекутся. Но причем тут грязь?»