Цепляясь за равновесие

В холле отеля «Скоумпок» было не протолкнуться. Все немаленькое пространство празднично украшенного зала занимали фанаты, размахивающие приветствующими плакатами и скандирующие незамысловатые кричалки, и журналисты, настойчиво пытающиеся снять годные репортажи для своих телеканалов и газет, несмотря на ужасный шум и галдеж. Единственным свободным местом – пять метров в ширину – оставался длинный устеленный красной ковровой дорожкой проход, тянувшийся от центрального входа к небольшой трибуне у подножья мраморной лестницы на верхние этажи; да и то – не охраняй этот периметр полиция, вряд ли бы толпа не заняла и его. Везде горел ярко свет, а свисающая с потолка мишура – флаги, разноцветные шарики и ленты – качались на потоках воздуха из кондиционеров, работающих на полную мощность. Где-то у трибуны, спрятанный и зажатый ватагой людей, играл праздничный марш оркестр, но его почти не было слышно. Улавливался только ритм, который отбивался от стен и разливался помещением, от чего и аплодисменты, и приветствия фанатов получались синхронными, поддаваясь музыкальной дрессировке. Вдруг откуда-то сверху посыпалось блестящее конфетти. С разных стороны послушались изумленные выкрики людей, а софиты, поставленные на вершине лестницы, направили свои лучи на центральный вход. Шоу начиналось. Сделав глубокий вдох и обратив мысленно краткую молитву к богам, в отель вошла Алисия Кромви, кандидат на пост сенатора штата, ухоженная женщина тридцати лет. Толпа взорвалась овациями, довольный рев заглушил даже услужливый ритм марша. На город еще пару часом назад опустился вечер, и за большой, почти полностью стеклянной стеной входа мерцали по-особенному красиво фонари и гирлянды, зажигались раз за разом вспышки фотоаппаратов. Окруженная этим светом, ослепленная лучами прожекторов, которые политик ненавидела в такие моменты даже больше, чем папарацци, она ступила на красную дорожку и неспешно направилась к трибуне, усиленно, до боли в запястьях махая руками в приветствии. Залезь в те минуты кто-то ей в голову и прочитай мысли, он безумно бы удивился, поняв, как сильно новоявленного идола всех женщин страны тошнило от происходящего. И от толпы, повторяющей лживые слоганы из предвыборной компании, и от сверкающего холла самого респектабельного отеля штата – к слову, и самого дорогого. От платья, которое ее заставили надеть имиджмейкеры: из светло-зеленого хлопка, простого строгого кроя, но, впрочем, облегающего фигуру так, что трудно дышать и опасно делать резкие движения; от запаха краски и дыма, пропитавшего все в этом зале. А главное – от людей, что вошли следом за ней, так же приветливо улыбаясь и махая фанатам и журналистам. От якобы ее семьи. Точнее – от актеров, играющих ее семью. Вот она уже у подножья изящной лестницы. Путь занял меньше времени, чем предполагалось. На трибуне рядом с микрофоном какие-то садисты поставили бутылку воды, обычной, без газа. Только от одного ее вида Алисии тут же захотелось пить, но женщина вовремя отдернула руку, уже потянувшуюся за желаемым, вспомнив, что пить на камеру – не эстетично: можно испортить макияж, облиться или неправильно сглотнуть, от чего будет бросаться в глаза шрам у нее на шее. Одной этой отметины – не единственной, но наиболее заметной – хватит, чтобы появились лишние вопросы и поползли совершенно ненужные слухи. А всплывшая правда нехило бы повредила ее репутации, а в итоге и рейтингам. Уже у самой трибуны, якобы желая удачи, Алисию за талию притянул к себе и поцеловал в щеку Колтон – якобы ее муж. Фанаты одобрительно завизжали, вспышки фотокамер замигали с удвоенной частотой. Встретившись на миг взглядом с насмешливыми голубыми глазами супруга, политик еле удержала ехидную улыбку, почти прорвавшуюся сквозь миловидную маску самоконтроля. Колтон нравился избирателям, хорошо смотрелся в кадре и обладал отменным чувством юмора, он был высоким, подтянутыми и симпатичным, но выглядел неброско и реалистично – этот мужчина воплощал ту знаменитую женскую мечту, на которой Билл Тот, менеджер этой предвыборной кампании, и мечтал сыграть, приглашая его в команду. Только вот Колтон был насквозь пропитан деньгами и фальшью. А еще он был геем и плевал с высокой колокольни на всех женщин разом. Отпустив Кромви, Колтон добродушно пожал плечами, лукаво улыбнувшись в камеры, и поднялся по лестнице, где точно на третьей ступеньке – чтобы не стоять ни выше будущего члена сената, ни ниже – уже ждали остальные члены вымышленной семьи: родители, приемный сын и псевдосестра Алисии, мулатка с четвертым размером груди. По бредовой легенде, придуманной тем же менеджером, последняя была когда-то удочерена родителями Алисии. Увидев своих любимчиков вблизи, толпа просто бесновалась, что, впрочем, было весьма ожидаемо. Каждый раз, когда миссис Кромви с супругом и сыном стояли рядом, окружающие видели безукоризненно сложенною модель счастливой семьи. Никто из избирателей и подумать не мог, что все это фарс, постановка. Не было у Алисии семьи. У нее, кроме репутации и предвыборной кампании, по сути, ничего не было, но у кого подобные нюансы вызывали интерес? Как и оговаривалось, в назначенное время политик смахнула с лица выступившие слезы счастья и признательности, трогательно прикрывая ладонью губы. Именно этот момент должны были потом показать в новостях на телевидении, обсуждать в интернете и на радио. В этом жестоком мире избиратели требовали любви к себе, и неважно была ли она настоящей. Когда они сегодня ехали к отелю, менеджер Тот намекнул, что ее рейтинги зашкаливают и это только вопрос времени, когда Патрик Молл, главный их конкурент на выборах, начнет переговоры. Бренд «Алисия Кромви» любило слишком большое число избирателей, чтобы это игнорировать. Наконец-то их команда вышла на финишную прямую, где либо все, либо ничего. Чтобы не смотреть на опостылевших уже фанатов, женщина скосила взглядом на спины музыкантов из оркестра, играющих возле трибуны. Из-за невежества того человеческого стада, что скандировало ее имя, чудесная мелодия – не понять, какая именно, но уже не марш – терялась и тонула в неуемном хаотичном гаме. Музыка терялась в примитивном желании покричать. Это раздражало. Немного поутихнув, люди начали бросать к трибуне цветы и конверты. За сценарием Кромви нужно было поднять парочку и потом, во время своей речи, прижимать с гордым видом к груди. Но политик, обреченно понимая, какой ор поднимет менеджер из-за этого, не шевельнулась, продолжая умильно плакать и нежно улыбаться на камеру. Все равно никто не планировал читать эти письма. Она даже не была уверена, собирали ли их после выступления или просто вместе с мусором выбрасывали, не утруждаясь сортировкой. Взглядом, затуманенным из-за неискренних слез, Алисия окинула огромный холл, разукрашенный в золотистых и коричневых тонах. Море человеческих лиц вызывало острую неприязнь и – уже не в первый раз – усталость, зато мягкая темнота улицы, где мерно качались на прохладном ветру светящиеся гирлянды и фонарики, казалась спасением. Кромви закрыла глаза, вдруг осознав всю ненужность этой новой реальности. Неужели на такую жизнь – гул, гам, крики, заглушающие музыку – пару лет назад она согласилась обменять свои бесцельные скитания, условившись играть роль идеальной женщины-политика? Разве сейчас у нее появилась цель? Алисия глубоко вдохнула, понимая, что не в состоянии ответить самой себе на этот вопрос. В следующее же мгновение что-то пошло не так. Кто-то сильно толкнул ее в левый бок и свалил с ног, накрывая собой, придавливая немаленьким весом. Она нехило приложилась спиной, воздух вышибло из груди, а голова пульсировала от удара об пол, благо, застеленный ковром. Игнорируя звон в ушах, Кромви отметила про себя, что вокруг на секунду воцарилась блаженная тишина. А потом раздался истеричный женский крик. Алисия успела еще понять, что вопит Мария, та самая лжесестра с шоколадной кожей, а потом светло-зеленый хлопок на ее груди вдруг стал влажным и липким и окрасился в черный. Связные мысли пропали, завертевшись в панике. Толпа снова визжала, но уже не ее имя. Теперь в холле отеля «Скоумпок» взывали о помощи.