Без названия

Ночами Томасу снится такое, от чего волосы у него встают дыбом. Он так и просыпается, с взъерошенными прядями на лбу и затылке и с совершенно невменяемым взглядом увидевшего чудище из кошмаров вживую ребенка. ..Хорошо, что когда он просыпается, все уже на ногах. То, что он видит во сне, пугающе и абсолютно бессмысленно. Картинки встают перед глазами и днем, когда он работает и отдыхает, разговаривает и молчит, словом, всегда. Это всего лишь сны, он знает это точно; тем не менее, частенько они более реальны, чем все, что его окружает. Он невидяще пялится на мальчишек, и те, кто это замечает, стараются убраться подальше. ..Хорошо, что большинство не обращает на него внимания. Он видит безлюдную улицу и слышит крики в темноте ночи. Реки крови и врывающуюся в тишину ночи сирену. Яркие отблески огня и чей-то хриплый смех. Сами видения не так и страшны, но почему-то, по какой-то нелепой причине вызывают озноб и мурашки по всему телу. Он пытается понять, что это. Правда, пытается. Но времени катастрофически не хватает, его просто нет, столько нужно сказать, столько сделать. Он отодвигает сны на задний план, думает, что решение загадки можно оставить на потом: потому что, ну, правда, это всего лишь сны – кому они могут навредить? Он никогда не сожалеет ни о чем больше. Когда Алби, в ужасе расширив глаза, перерезает себе горло, не в силах вынести – правды. Когда Тереза кричит и рыдает и рвёт на себе волосы и исцарапывает всю себя в кровь, пока её не вырубает подоспевший Минхо. Когда сам азиат испуганно смотрит на Томаса, явно его не видя, и шепчет: «Как же я мог, боже, как же я мог». Когда Ньют поджимает губы и отчаянно старается не глядеть на Томаса, а зубы у него сжимаются так, что слышен скрип. Наконец, когда Чак умоляет его; стоя на коленях, он умоляет: «Пожалуйста, Томас, прошу тебя, я не могу…» Только тогда он, в конце концов, осознает: он давным-давно должен был что-то сделать. И даже понимает, что именно. «Надеюсь, они поймут», - думает он. И закрывает глаза.