Оранжевые крабы

      Несмотря на все неудобства, Лайсерг любил оставаться на ночь в квартире Хорохоро. Здесь всегда приятно пахло гренками с мёдом, и до ближайшей остановки, в случае чего – всего два шага.       Когда Лайсерг приходил сюда, ссылаясь на то, что опоздал на последнюю электричку, Пирика выныривала из кипы дел, вмиг становившихся неважными. Начинала порхать на кухне – неуклюже, устало переваливаясь с боку на бок, точно пингвин. Кривила приветливо губы, светящиеся при тусклом свете кухонной люстры перламутром. Спрашивала, готовится ли он к экзаменам, заодно отчитывая своего старшего брата, которого ещё нет дома: – Готовься-готовься, молодчина! Вот будь этот оболтус год назад хоть чуть-чуть таким же ответственным, как ты – не занимался бы неблагодарной работой, а, может, поступил куда-нибудь. Неуч!       Всякий раз, когда Пирика говорила нечто подобное, Лайсерг молча прятал нос в чашку. Ему всегда было трудно представить Хорохоро где-то кроме пространства дивана, без пакетика очередной шумно хрустящей дряни, из-за которой ещё образуются раковые клетки.       До полуночи Пирика рассказывала обо всём, что на глаза попадётся, будь то настенные часы, у которых села батарейка, или жирное пятнышко на галстуке Лайсерга, посеревшее на светлой ткани так некстати. Затем она мыла посуду, отказываясь от помощи гостя, и уходила прочь, готовить брату спальное место на полу в гостиной. Мало-помалу из чайника улетучивался кипяток, который Лайсерг предпочитал чужеземным отварам. А там, уже ближе к двум ночи, недолго оставалось и до прихода владельца квартирки.       Первыми на пороге всегда оказывались сумки – с чем конкретно, Лайсерг никогда не интересовался. Потом в щель между дверью и косяком просовывалась рука с портмоне, набитым вырученными на подработке деньгами. И уже после этого в помещение гордо шагал Хорохоро, распростёртыми объятиями встречая снующую у прохода сестру. Обычно Пирика тут же бросалась ему на шею и звонко целовала в щёки. А Лайсерг неспешно выходил из кухни и, встречаясь с Хорохоро глазами, только сдержанно кивал. – Ааа, снова ты, – хмурился Хорохоро, снимая обувь. – Ты за последний месяц мне весь шампунь вылил. Надумаешь в следующий раз сюда заявиться – бери свой, ясно?       А Лайсерг нисколько не обижался. Ждал, пока тот стянет с себя лыжную куртку, и потом утыкался носом в мускулистое плечо, втягивая уже привычный запах пота, оставшегося на спортивном костюме.       Теперь, когда стук его сердца рядом, за тонкой стенкой, можно ложиться спать.

***

      Охнув, Лайсерг поставил в купе неподъёмный чемодан Пирики.       Сидя на низкой софе, та смотрела на распаковывающего еду Хорохоро. Всё тот же перламутровый блеск уже не делал её губы такими яркими.       Лайсерг наблюдал за ней последние несколько минут и мог поклясться, что та едва-едва сдерживала слёзы. Но, закончив, Хорохоро лишь провёл ребром кисти по кадыку – слишком самостоятельной сестре какое дело до мнения глупого брата? – и напоследок нежно коснулся губами её лба, на котором уже виднелись нечёткие линии.       А затем просто вышел, бросив «пока». Как будто на час прощаются.       Лайсерг заметил за обоими Усуи, что расставания те оба ненавидят. Он сел рядом с Пирикой, взял её ладонь и, когда та крепко-крепко сплела с ним пальцы, прижался шеей к склонённой синей макушке. – А ты звони мне хоть иногда! Рассказывай, что да как, – прошептала она. – И про этого засранца не забывай. Он-то тебя уж точно об этом не попросит.       Лайсерг вдруг почувствовал себя обессиленным и бессильным. И почему-то — почти счастливым.       Он ни за что не забудет.

***

      Лайсергу снится море. И стайки хрустящих оранжевых крабов на глинистом берегу.       На самом углу дивана Хорохоро играл в приставку и жевал чипсы. Те самые, крабовые, чей запах впитали серые стены, а Лайсерг смачно вдыхал, то засыпая, то просыпаясь под грудой конспектов и зевая.       Лайсерг вспоминал, как пахло здесь ещё полгода назад: ворохом разноцветных блестящих заколок Пирики, её пудрой и новомодной туалетной водой с щекотными нотками инжира, и белизной накрахмаленных школьных рубашек. Он вспоминал, как никогда раньше не чувствовал в этом доме собственных запахов Хорохоро. Зато теперь – вот они – и никуда от них не деться.       В беспорядке, на который отбрасывает свет включенный телевизор, виднелся охваченный холодным синим светом силуэт Хорохоро. От него обычно не пахло морем – не его эта стихия – но это ведь обычно. Сейчас Лайсерг почувствовал, что тот аромат, тот солёный аромат из сна, где-то вокруг Хорохоро витал добрым духом. – Снова ты пользовался моим гелем для душа? – догадался он. Он склонился над сосредоточенно выпрямленной спиной и опустил ладони на туго обтянутые кожей лопатки. – Мой закончился, – ответил Хорохоро. – До сих пор не можешь забыть мне шампунь? – рассмеялся Лайсерг.       В ответ Хорохоро изобразил нечто среднее между «да», «нет» и «отвали».       Лайсерг, разворачивая голову Хорохоро к себе, на секунду застыл в мареве тёмно-синих глаз.       Он знал, Хорохоро, отложив джойстик в сторону, первым делом сомнёт его губы грубо, как бы обиженно. Потом он быстро стянет с себя полотенце, отшвырнув его не глядя. И сожмёт Лайсерга в объятиях, которые потом всю ночь не разомкнёт.       Несмотря на все неудобства, Лайсерг любил оставаться на ночь в квартире Хорохоро. Только уже не из-за запаха гренок.