Не по закону Природы

      Главные ворота Конохи. Как давно он их не видел? Чуть облупившаяся краска на навесе, солнечные блики, прыгающие по трещинам сухого дерева, и легкое, едва заметное подергивание воздуха вокруг от жара — эта картина навсегда отпечаталась в воспоминаниях. Он нахмурился. Конечно, и ворота уже не те, да и сама Коноха словно «помолодела», но на подходе к деревне все еще видны не зажившие шрамы земли, оставшиеся еще со времен Пейна. Когда он шел мимо, каждая такая рана словно отдавалась болью в его собственном теле.       Странно было не спеша идти по дороге к главным воротам, ни от кого не скрываясь, не ожидая все время удара в спину — он привык к ощущению безопасности только года полтора назад. Война все же не прошла бесследно: простые крестьяне от голода шли грабить и убивать, матери старались сбежать с детьми как можно дальше в леса и устраивали там подобия «логова» — было страшно повсюду натыкаться на одичавших, полубезумных от голода и страха людей. И его, как одинокого странника, подобные нападения не обошли стороной. Особого вреда ему, конечно, не могли причинить — он один из сильнейших шиноби мира, но определенные неудобства все же были ощутимы. Он заставлял себя быть к ним милосердным. Ведь, как бы то ни было, он был причастен ко всему этому ужасу, движимый гневом и ослепленный собственной ненавистью, одержимый желанием мстить и жаждой жестокости. Он чуть ухмыльнулся своим мыслям. Каким же глупым и заносчивым он был. Столько самонадеянности, столько злобы… Просто обиженный ребенок, которому в руки попалась коллекция взрывных печатей. А в итоге?       Вроде добился чего хотел, а удовлетворения все так и не приходило.       Правая нога переступила порог деревни. Он на секунду замер и резко выдохнул. Дома. Наконец-то дома. Охранявшие ворота ниндзя посмотрели на него без интереса, и знакомых лиц среди них не было. Его никто не встречал, да и не должен был — он не предупреждал о своем возвращении. Его не было много больше двух лет — вряд ли вообще верят в его возвращение. Почему-то мысль об импровизированном «сюрпризе» доставляла удовольствие, даже ухмылка самоиронии стала больше напоминать добрую, открытую улыбку.       Пока он шел по главной улице Конохи, на него почти никто не обращал внимания. А вот он смотрел на все, что его окружало, и не мог прийти в чувство. Именно в этот момент весь город украшали. Почти все несли крупные букеты ярких цветов. Дети из какой-то травы — судя по запаху из мяты, но с длинными тонкими листьями — плели бесконечные веревки, в которые взрослые вплетали цветы, обвивали ими фонарные столбы и открытые фасады зданий, вешали над дверьми и оплетали ими окна. Воздух был наполнен смехом, запахом мяты и радостным предвкушением праздника.       А солнце как будто издевалось над упакованным в тяжелую закрытую робу путником. Капли пота сбегали по вискам, челка прилипла ко лбу, нижняя рубашка прилипла к телу — он себя чувствовал олицетворением мечты о ванной. Да, теперь можно позволить себе подобные не глобальные мечты. Он многое успел переосмыслить за время своего странствования. С глаз словно сняли пелену, и мир обрел краски, видимые до этого только в детстве. Он чуть нахмурился, улыбка сошла с его лица. Как много времени потрачено зря. Ведь он бы мог столько сделать для этого мира добра! Что уж теперь. Главное, что он смог осознать это в девятнадцать, а не за тридцать, разрушив полмира, как это было с Учиха Обито. Есть время исправить ошибки прошлого, притом не только свои.       Творящийся вокруг хаос все больше и больше отвлекал от мыслей. Чем дальше он проходил по главной улице, тем оживленнее проходила подготовка к празднику. Цветочные лианы здесь наматывали даже на линии электропередач, рискуя жизнью. А не по его ли душу этот праздник?       Робкая, едва ощутимая догадка закралась в голову. Сегодня же двадцать третье? Ну да, все верно. Он вернулся в деревню в день своего рождения. Но опять что-то не сходится тут. Ведь никто не знал, что он вернется к этой дате — раз. Он сам не знал, что вернется к этой дате — два. Никто не знал, что он вообще вернется — три... Да и с какой стати тогда деревню бы украшали на его день рождения, если только его не сделали национальным праздником… хм… перебор. Он слишком быстро стал причислять себя к обычным жителям деревни — как будто не он был нукенином в прошлом.       От самокопания его оторвала чумазая кроха лет пяти, со всего маху влетевшая в его ногу. Отскочив от него, как мячик, она смачно приземлилась на попу. Секунды две огромные глаза смотрели на мир с удивлением, а после… — А-А-А!!!       Девочка начала рыдать. Слезы крупными каплями катились по круглому личику, оставляя после себя светлые дорожки. Саске даже растерялся. Он ее не видел.       — Перестань плакать, — слова, казалось бы, несут определенный смысл. Только ребенку это, наверное, до лампочки. Она только скривилась еще больше и начала плакать еще громче. Люди уже начали обращать на нее внимание и подозрительно косились на чужака, одетого не по погоде и не по событию.       — Ну хватит, пожалуйста, — он сам не понимал, откуда столько доброты взялось в его голосе. — Ты не ушиблась? — «Господи, как громко!» — Ну вот, смотри, совсем не больно. Ты просто испугалась. — «Да что у тебя с легкими?! Как можно так громко орать?!» — От кого же ты так быстро убегала, раз совсем не смотрела, куда бежишь? — во время этих ласковых увещеваний он присел к ней и правой рукой, взяв ее за спинку платья, одним плавным движением поставил на ноги. Отряхивая слегка обалдевшую от такого обхождения ляльку, он краем глаза заметил, что постепенно собиравшийся вокруг них народ куда-то рассасывается. — Ну вот, — словно обозначив окончание своей «заботы», — совсем как новенькая. Успокоилась?       — Да! — как будто и не было этой трехминутной истерики, поставившей на уши половину Конохи. Девочка широко и мило улыбнулась, показав отсутствие переднего верхнего зуба. — Цветоськи? — и доверчиво протянула ему несколько смятых в маленьких кулачках ромашек. Очень мятых и очень покоцанных после столкновения с пыльной землей.       — Да, спасибо, — улыбнувшись, Саске подставил ладонь под цветочную массу, — а теперь беги дальше.       Девочка еще шире заулыбалась от своей щедрости и, помахав на прощание рукой, побежала навстречу полноватой даме с небольшим букетом в руках. Судя по лицу, дама была довольна, но слегка пожурила кроху за беготню, после чего ласково улыбнулась ей и взяла за руку. Они неторопливо двинулись в сторону от Саске. Малышка еще раз повернулась и сверкнула отсутствующим зубом. Какая приветливая, надо же.       А Саске тем временем, махнув убежавшей малышке, раскрыл ладонь. Мда, теперь это точно похоже на ромашковое пюре. Жуть. Выбросил он их в ближайшую клумбу (и зачем их столько понаставили?) и двинулся в сторону резиденции Хокаге.       Пока он добрался, солнце было уже в зените и плавно превращало Коноху в подобие раскаленной сковороды, что вовсе не мешало жителям развешивать цветочные гирлянды возле резиденции. Густой и тягучий мятный запах расползался в воздухе. Даже зайдя в помещение, он чувствовал его. Довольно приятный аромат, если бы его источника было чуть меньше и адское солнце не превращало его в тягучий эфир. Цветы, конечно, давали и свой аромат, но с этой травой сравниться по интенсивности он не мог. Уверенно постучал в дверь. Секунды три ожидания — и вот он уже стоит перед Какаши. Перед опешившим Какаши.       — Значит, ты все-таки решил вернуться, Саске? — Какаши сильно постарел, как будто прошло не два года, а двадцать. — Тебя уже погибшим считали. Только Наруто и верил до последнего, упрямец. Давно пришел? — это высказывание вызвало легкую усмешку у Саске. Наруто, да?       — Час назад прошел в главные ворота. А Наруто всегда был упорным. Даже слишком. — Они молча посмотрели друг другу в глаза. Каждый пытался увидеть ответ на свой вопрос, и каждый боялся его задать.       — Какаши... сан, — вдруг неуверенно начал Саске, — прошло уже почти три года, и... — как же сложно переступать через гордость! — Я... хочу вернуться в Коноху, — выдох, — как ее житель. Как глава клана Учиха.       — А ты готов к тому, что это за собой повлечет? — Какаши задумчиво потер пальцем подбородок. — Конечно, ты помог завершить войну, но поставил под угрозу жизнь всех Каге. Если бы не ваш бой с Наруто и не его итог, я даже боюсь представить, что бы случилось. — Его взгляд переместился на пустой левый рукав балахона Саске. И взгляд его смягчился. — Саске, конечно, Коноха примет тебя обратно. Но дело не в этом, а в том, как теперь ты будешь воспринимать Коноху. Многое изменилось…       — Я понимаю. И все же я готов. Слишком долго шел к этому. Слишком долго заставил себя ждать. — Саске сделал неопределенный жест, словно отмахивался от чего-то. — Я устал от одиночества. Хочу нормальную жизнь.       Какаши смотрел на него бесстрастно, как на человека постороннего. Старался уйти от ситуации, чтобы лучше разглядеть ее. Учиха хочет быть нормальным? После всего, что с ним было? После всего, что он сам сделал? Время текло мучительно медленно, в воздухе танцевали пылинки, жара отбивала всякое желание думать, а тишина, наступившая после слов Саске, буквально била перепонки.       — У меня нет причин тебе отказать. — Какаши встал. — Пока найдем свободную комнату, но думаю, в течение трех дней, как закончится праздник, мы тебе что-нибудь подберем, — он вышел из-за стола и хлопнул юношу по плечу. — Добро пожаловать домой, Учиха Саске! — на улыбку Какаши, даже через маску, не ответить было невозможно. И Саске улыбнулся.       — Спасибо, Какаши. Я не предам ваше доверие.       Они говорили почти до заката. Саске рассказывал Какаши, что происходит в мире после войны, а Какаши внимательно вслушивался в слова парня. Действительно так сильно изменился? Осознал? Если бы не Саске, собственной персоной сидящий перед ним, не поверил бы.       — А что это за украшение деревни? — Саске слегка вскинул бровь. — После войны слишком много свободных денег? — «Вот он, прежний Саске. Теперь узнаю».       Какаши устало потянулся на золотом диване. Его поставили через неделю, как он стал Хокаге. Выяснилось, что дойти до дома после работы — отнимает слишком много времени, которое можно продремать прямо в кабинете.       — Бюджет города не расходуется. Это целиком и полностью инициатива горожан. Они так благодарят… — Какаши осекся. Это ему знать еще рано. — Ну, в общем, об окончании войны благодарят. — Черт, слишком наигранно получилось. Он не поверит.       — Решили день моего возвращения отметить первой ложью мне? — лицо Саске было непроницаемым. — Какой смысл? Об этом знает весь город, неужели вы думаете, что если узнаю я, что-то изменится?       — Думаю, что изменится, Саске. Для всего города изменилось. — Какаши закинул руки за голову, как всегда это делал Наруто, и тяжело выдохнул. — Этот праздник устраивают в честь Харуно Сакуры.

***

      Уже пятый раз. Невыносимо. Словно выворачивает изнутри. Мерзкий запах забивает ноздри, пробирается в глотку, вызывая сильнейшие рвотные спазмы. Безумно плохо. В глубинах сознания зарождается паника. Сакура научилась контролировать ее и даже могла оборачивать себе на пользу. Но все равно это каждый раз было мукой, медленной, тягучей, перебивающей все вокруг.       Она сама обнаружила эту реакцию на цитронеллу. Началось с того, что она больше не могла входить в теплицы, где выращивала лекарственные травы — возле них стоял запах сгнившего мусора, который становился интенсивнее и гуще по мере приближения к ним. Болезненно обостренное обоняние пыталось защитить ее. Но запах был везде: во рту, ощущался вкусом на сосочках языка, мучительно проникал в горло, рвал ноздри, заставлял больно спазмировать желудок. Ее рвало даже тогда, когда было нечем — едкая желчь оставляла горькое послевкусие. Конечно, такой интенсивной реакцией это не ограничивалось — тело уставало от подобных приступов, и начинались головокружения, слабость, очень повышалась температура тела.       Она добровольно изучала все это, снижая дозировку травы настолько, чтобы работать с ней в одном помещении. Цунаде протестовала — нельзя ставить опыты на самой себе, тем более такие, которые могут привести к тяжелым последствиям. Это было причиной их долгих и громких споров — еще в начале, после окончания войны, когда Цунаде еще не покинула пост Хокаге. Но Сакура ничего не хотела слышать. Она чувствовала, что опасна для окружающих, и пыталась донести это до учителя. Безрезультатно. Хокаге отказывалась верить, что ее ученица способна причинить кому-то вред.       Цунаде слишком сильно к ней привязалась. И после случившегося, на экстренном совете Пяти Каге, только она и Кадзекаге были против того, чтобы изолировать Сакуру. Было видно, что и Цучикаге жалеет девочку, которая должна страдать за грехи мира шиноби, но он выразился очень четко: «Для меня безопасность моей деревни — превыше всего. А она несет реальную опасность». Мизукаге колебалась. Райкаге был непреклонен. Он был уверен: жить в нормальном обществе она уже не сможет.       Когда он предлагал запечатать Сакуру, как это делалось с очень давних времен, в Джинчурики, зашел один из охраны Каге и доложил, что сама Харуно Сакура просит допустить ее до совета и дать ей слово.       Гробовая тишина опустилась на зал заседания. Четыре пары шокированных глаз уставилось на Цунаде, которая, как ни в чем не бывало, спокойно выдержала их все.       — Как она вообще могла оказаться здесь? Ты ее не посадила в изоляцию?! — с пеной у рта прорычал Райкаге. — Хокаге тронулась! Ты хоть соображаешь, что если она на секунду потеряет контроль над собой, все, что мы смогли сохранить от мира, она…       — Следи за тем, что говоришь, Эй. — Цунаде вскочила и ударила кулаком по столу. Пошла крупная трещина через всю деревянную столешницу. — Если ты сомневаешься в правильности моих поступков, то прежде чем меня оскорблять, заручись поддержкой ВСЕХ Каге! Я не собираюсь сажать ее в клетку, как какое-то животное! — глаза Хокаге метали молнии.       — Цунаде, — голос Эя стал спокойнее, — тебя не заставляли сажать девочку в клетку. Твоя задача была просто заблокировать ей чакру. До выяснения всех нюансов дела, — он говорил тихо, но угроза ощущалась почти физически. — Причины ты сама знаешь.       — Не заставляли?! Не заставляли?! — Цунаде подлетела к Райкаге и уже почти замахнулась, как легкое покашливание охранника отвлекло их внимание.       — Я прошу прощения, но она просит аудиенции немедленно, и… — его лицо слегка зарделось, было видно, что ему неловко. Динамик его наушника, казалось, работает в режиме громкой связи, — …эм… В общем, госпожа Харуно говорит, если мы ее сейчас не пустим, то… хм… выражаясь ее словами… ну, то есть… Она всю охрану раскидает и зайдет сама… — он вспыхнул. — А всех Каге свяжет узлом и…       Цучикаге и Райкаге любезно предложили Сакуре свои кресла за столом переговоров, но она кивнула в знак благодарности и садиться не стала. На ней был очень свободный плащ, больше похожий на палатку. Явно велик. Застегнут на все пуговицы. Капюшон скрывал пол-лица и глаза. Гаара посмотрел на застывшую Цунаде.       — Мы все знаем, зачем вы сегодня устроили совет, — начала Сакура. Она явно нервничала. — Я, как никто, понимаю ситуацию, в которой оказалась, — голос дрогнул, но она сдержалась и продолжила: — И готова ко всем ограничительным мерам, которые вы решите предпринять касательно меня.       Мизукаге смотрела на почти плачущую девочку со слезами на глазах. Мэй тоже не понимала способы решения проблемы, которые Райкаге и Цучикаге так активно навязывали остальным Каге, но... Сакура вызывала опасение у всех. Даже у нее.       — Чтобы обеспечить вам уверенность в моих словах, — продолжила девушка, опустив голову, — я сама сегодня, перед тем как прийти к вам, — Сакура сняла капюшон, голос сорвался. Она замолчала.       А всем Каге открылся обзор на ее шею. Волосы заслоняли лицо, она по-прежнему смотрела в пол, но было не сложно понять, что Сакура плачет. Райкаге и Цучикаге переглянулись и как-то облегченно выдохнули. На девушку внимания они особо не обратили, увидев на ней ошейник. Слышно было, как Сакура глотает слезы и старается заглушить плач, но безрезультатно. В этих едва слышных всхлипах было столько горя, что Цунаде не сразу обратила внимание на полосу темно-коричневой кожи на шее. Но, подойдя ближе, Хокаге изменилась в лице.       — Господи, Сакура, ты где взяла его?       — Что это вообще такое? — Гаара впервые за все время заседания подал голос. — Господин Райкаге, объясните мне, что это за вещь и почему она вызвала у вас такую реакцию.       — Это могу объяснить тебе я. — Мизукаге тоже встала и подошла к Сакуре. Девушка не шелохнулась, просто стояла, опустив голову, продолжая тихо всхлипывать. — В этом ошейнике вшита печать Пяти Элементов. Ты что, добровольно заблокировала всю чакру в своем теле?       В ответ — короткий кивок. Цунаде чуть приобняла Сакуру за плечи, стараясь избегать спины.       — Моя смелая девочка. Мы справимся с этим. Я научу тебя это контролировать. — Пятая прижала Сакуру к груди, осторожно и бережно, словно баюкая, проводя рукой по длинным розовым прядям. — Ты по-прежнему владеешь всеми знаниями и навыками. Как раньше. Просто тебе надо отточить умения. Я всем помогу тебе. И мы постараемся это вылечить.       У Райкаге дернулся край губ. Цучикаге вообще старался не смотреть на эту картину. Мизукаге уже не сдерживала слез и, не решаясь обнять девочку, обхватила себя за плечи.       Гаара смотрел молча на развернувшуюся сцену, лишь нахмуренный лоб выдавал его эмоции.       — Ну, раз ты уже не несешь определенной угрозы, — начал Эй, — в принципе, можно попробовать тебя научить с этим жить.

***

      Как она решилась на это, она до сих пор не помнит. Первая осознанная мысль — ничего не исправить, она останется такой навсегда. Последняя осознанная эмоция — это сильное желание умереть и перестать что-либо чувствовать. Чудовище. Урод. Она никогда не сможет жить, как раньше. Это конец прежней жизни, конец всему, всем мечтам, работе, медицине, миссиям. Вообще всему. Помнит металл, холодящий кожу, когда она застегивала пряжку. Как собака. Впрочем, теперь к собаке она гораздо ближе. Помнит ощущение, подобное сильному удару тока, когда она попыталась использовать чакру. Больно и невозможно. Как раз то, что от нее хотят.       Она вспоминала эту сцену из зала заседаний каждый раз, как становилось особенно невыносимо. Рвота снова выворачивала наизнанку. Осталось терпеть совсем немного. Она сплюнула и вздохнула. Вроде полегче. Взяла маску и несколько раз вдохнула чистый воздух из баллона. Сердце готово было сломать ребра изнутри.       — Госпожа Харуно? — в палату зашла медсестра. — Как ваше самочувствие? — она избегала смотреть на девушку, зная, что Сакура этого не любит.       — Терпимо. — Сакура сделала еще один вдох через маску. — Фуки, я устала. Когда будут готовы мои препараты?       — Уже все подготовили, — Фуки нервно одернула белый халат и посмотрела на судно рядом с Сакурой. — Госпожа Харуно, вы ничего не ели четыре дня, а вас продолжает тошнить?       — Это от запаха. — Сакура приложила маску к лицу и присела на подоконник. — Весь город завешивают цитронеллой. Все-таки Ино — гений рекламы, — голос через маску звучал, как механический. — Я готова.       — Тогда через две минуты мы вас усыпляем. — Фуки открыто улыбнулась. Сакура была ей глубоко симпатична. — Вы пока ложитесь, устраивайтесь поудобнее, я сейчас вернусь.       Сакура кивнула и отняла маску от лица. Сразу чуть помутнело в глазах, но она сдержалась. Такими темпами и желудок выплюнуть недолго. Она запрыгнула на койку, накрытую простыней до самого пола. Стараясь не заострять внимания на своих действиях, пристегнула лодыжки ремнями и просунула их в специальные отверстия. Не думать об этом. Его тоже привычным движением загнала в прорезь в койке. Теперь, лежа, она похожа на обычную девушку. Ха. Фуки знает, как правильно скрыть неприятные для Сакуры "моменты". Пристегнула левое запястье. Все, остальное сделают медсестры. Как раз в палату постучали, и снова вошла Фуки в сопровождении двух медсестер. Девушки слегка ей поклонились и приступили к работе. Пока одна заплетала отвернувшейся Сакуре косу, вторая пристегнула правое запястье к койке и поставила катетер. Фуки подключала приборы, последовательно проверяя все показатели.       — Сладких снов вам, госпожа Харуно. — Фуки включила капельницу и приложила к лицу Сакуры ее маску. — Пусть вам приснится нормальная жизнь, — добавила она тише, но Сакура уже не могла слышать ее. Она глубоко и мерно дышала, введенная в искусственную кому. Две медсестры молча посмотрели на Фуки и чуть заметно кивнули ей.       Фуки слегка коснулась кончиками пальцев щеки Сакуры и, чуть проведя по холодной коже, сказала медсестрам:       — Проверять ее каждый час. Если возрастают показатели активности мозга — увеличивать дозу на одну сотую грамма. Не дадим ей проснуться раньше, чем она сказала.       Девушки вновь молча кивнули и вышли из палаты. Через пять минут ее покинула и Фуки.

***

      На улице было уже темно, когда Саске покинул резиденцию Хокаге. Весь город, украшенный цветами, словно застыл во времени. Ни одного человека, кроме него самого, свет в окнах нигде не горел, лишь уличные фонари слабо освещали переулки между домами. Очень странно. Время только приближалось к девяти вечера. Он шел пешком к зданию госпиталя — его смогут там разместить до того момента, как ему выделят квартиру. В больнице целое крыло было выделено для таких, как он — только пришедших в деревню, стоящих в очереди на жилье.       За полчаса неспешного шага он так и не встретил ни одного горящего окна, ни одного работающего кафе, ни одной живой души. Лишь свежие цветочные гирлянды да насыщенный мятный запах говорили, что днем ему не померещилось и тут живут люди.       В госпитале тоже было темно почти во всех окнах. В приемном покое горел свет, тускло освещая холл и стол дежурной сестры. Рыжеволосая девушка дремала, подперев голову одной рукой, второй рукой придерживая за ручку чашку с кофе. Саске кашлянул. Сестра вздрогнула и вскочила, опрокинув остывший кофе на себя и частично на пол. Сбивчиво извинилась и, подняв на него глаза, смутилась еще больше. Саске развернул бумагу, которую дал ему Какаши, и без предисловий сказал:       — Мне здесь должны выделить место временного пребывания. Думаю, это к вам? — он довольно терпеливо ждал, пока девушка окончательно вотрет кофе в ткань халата и потом ознакомится с документом.       — Ага, хм… Учиха Саске, так… — девушка внезапно замолчала и стала очень внимательно вчитываться в написанное. Глаза быстро бегали по строчкам. — Саске-сан, подождите, пожалуйста, одну минуту, — она быстро встала и, взяв его бумагу, резвым шагом пошла куда-то вглубь коридора.       Видимо, там располагался еще один пост, потому что Саске слышал, как шепотом переругивались два голоса. Потом небольшое затишье, и опять спор. Спустя примерно три минуты медсестра вышла и, одарив его фальшивой, чуть испуганной улыбкой, промямлила:       — Позвольте, я провожу вас… — Саске молча двинулся за ней. Было видно, что она взволнована только что состоявшимся диалогом. Он не сразу заметил, что бумаг у нее нет. Оставила в сестринской, судя по всему.       Девушка торопливо шла по слабо освещенному дугообразному коридору, ведя его мимо большого количества дверей. Он спокойно шел следом, рассеянно читая таблички над дверями по бокам от него. Кардиология. Ревматология. Терапевтическое отделение. Педиатрия.       Одна из дверей вела, как гласила табличка, в «Исследовательский отдел им. Харуно С.». Именем Сакуры назвали отделение в больнице? Саске был обескуражен. То праздник в ее честь, теперь это. Из объяснения Какаши он понял, что после войны Сакуре присвоили статус Героя Войны, как и всем участникам основных событий, и звание Героя Конохи. Это звание, по словам Какаши, девушка получила «за особые заслуги перед деревней». Видимо, она действительно гениальный ниндзя-медик. Саске чуть улыбнулся. При их последней встрече она была такая грустная. Где-то в глубине души ему, может, и не хотелось уходить, но он должен был. Хотя покидал деревню он с осознанием — его здесь ждут. Дело было даже не столько в одной Сакуре, сколько вообще в команде №7 — Какаши, Наруто, они никогда не теряли веры в него. И наконец-то он может доказать им и в первую очередь самому себе, что в его жизни еще многое можно исправить.       Рыжая девушка остановилась напротив одной из дверей, ведущей в еще один коридор, и сказала:       — Ваша комната — четыреста тридцать два. Чистое постельное белье и полотенца лежат на кровати, в тумбочке найдете средства личной гигиены. Для питания, — девушка достала из кармана халата небольшой жетон с выбитым на нем номером, чуть поморщившись от вида кофейного пятна на своем халате, — используйте эту монетку. По ней вас будут кормить три раза в день в Академии, в общей столовой. — Девушка устало вздохнула. — После одиннадцати вечера большинство спят, так что, пожалуйста, уважайте покой других, не шумите.       Саске кивнул. Медсестра развернулась и засеменила от него назад к посту. Открыв дверь, он попал практически в такой же темный коридор, из которого зашел. Различались они лишь тем, что здесь он мог, если постараться, увидеть дальнюю стену, так как коридор был идеально прямым. Пройдя мимо огромного количества дверей, отметил, что его комната почти самая крайняя. Дверь была открыта и снаружи никак не запиралась. Он вошел в маленькую палату. Щелчок выключателя — и вот он уже осматривает своё временное пристанище. Из обстановки: кровать, точнее больничная койка, тумбочка, узкий шкаф и раковина. Все оформлено в белых и светло-серых тонах, очень чисто и светло. Да, санитары здесь хорошо знают свою работу.       Саске поставил небольшой пыльный рюкзак возле порога, снял обувь и подошел к окну. Из-за размеров комнаты казалось, что окно занимает почти всю стену и за ним словно была пустота. Город спал, объятый остаточным полуденным жаром и густым ароматом цветов и мяты. Луна пыталась тусклым светом пробиться сквозь облака, но ей не удавалось. Саске чувствовал себя очень странно. Казалось, что самые обыденные вещи стали чуждыми и дикими после той жизни, которую он вел.       Влиться в накатанную колею спокойного существования будет непросто.       Он взял из рюкзака что-то похожее на чистую одежду и вышел из комнаты. Душевые располагались отдельно, в расчете одна кабинка примерно на шесть комнат. Внутри она была отделана кафелем, тут и там в стену были вмонтированы поручни. Ну да, логично, это больница. Тут много людей с ограниченными возможностями. Саске усмехнулся.       Когда он закончил приводить себя в порядок, на часах было без пяти десять. Спать решительно не хотелось. К тому же странные обстоятельства, такие, как вымершие улицы, будили в нем любопытство. Не то чтобы его это сильно волновало, но сам факт абсолютной тишины города заставлял задуматься. Решив немного пройтись, он, миновав череду дверей к другим жильцам, вышел в основной коридор.       Тут царил покой. Он неспешно шел в сторону приемной, откуда его привела медсестра, и слушал гулкое эхо от своих шагов. Отойдя от своей двери буквально метров на тридцать, чуть за поворотом он увидел двух сестер, стоящих у входа в еще одно отделение и что-то тихо обсуждающих. Сестру с рыжими волосами он сразу узнал — это она час назад показала ему комнату. Разговор набирал децибелы, и девушки уже переругивались почти в голос. Его они не заметили, и он встал поодаль, решив пройти мимо, когда они уйдут.       — Я была там полчаса назад! Все было в порядке!       — Тогда почему показатели повышены?       — Откуда я знаю, Фуки! Там было сорок! И ей всегда хватало этой дозы!       — Ты хоть понимаешь, какая на нас ответственность? От нас зависит ее состояние! Я же предупреждала, что следить нужно за каждым, даже самым незначительным для тебя показателем!       Девушка, которую отчитывали, виновато потупила взор и твердым голосом сказала:       — Я не вру, Фуки. Я проверяла ее полчаса, максимум сорок минут назад. У Сакуры мозговой активности не больше, чем у морковки. Никаких всплесков, ей даже сны не снятся. Просто НЕ БЫЛО причин повышать ей дозу.       Саске, ставший невольным свидетелем этой беседы, оперся на стену и прислушался. Последнее время он часто задумывался о Сакуре. Девушка была к нему очень привязана и, как и Наруто, до последнего не теряла веру в него. Часто представлял, как произойдет их встреча. Он не знал, чувствует ли к ней что-то более сильное, чем дружеская привязанность. Возможно, если он увидит ее, ему многое прояснится. Но то, что он говорил ей в темный период своей жизни, отдавалось тупым чувством вины в подсознании. Интересно, они говорят про Харуно Сакуру или про другую девушку с таким именем?       Вторая девушка, Фуки, тяжело вздохнула.       — Мне пришлось увеличить поступление лекарства на полмиллилитра. Это почти в два раза больше, чем мы давали ей в прошлый раз.       — Она сама говорила, что ей кажется, будто она привыкает. — Рыжая подняла глаза и посмотрела на подругу. У Фуки тряслись руки. — Мы все переживаем за нее, но ты же знаешь, что Сакура очень сильная. Она справится, — девушка успокаивающе приобняла Фуки. — Не переживай так. Мы же всегда с ней рядом. Утром придет Хината и сменит тебя. Ты же знаешь, при ее появлении в палате у Харуно любые всплески прекращаются. Она действует на нее, как успокоительное, — рыжая хихикнула. Вторая не смогла сдержаться, тоже тихо засмеялась и выскользнула из объятий подруги.       — Да уж, скажешь тоже, — было видно, что Фуки чуть-чуть успокоилась. — Действовать успокаивающе на человека в коме. Смешнее не придумаешь, — девушка взглянула на часы. — Слушай, уже почти десять. Пошли, займемся накладными, а то мы так и не пересчитали сегодня наркотики.       Рыжая кивнула, и они двинулись в сторону сестринской, обсуждая количество потраченного седативного за последнюю неделю.       Саске стоял в тени и лихорадочно переваривал услышанную информацию. Сакура в коме? Ошибки быть не может, сестры назвали ее фамилию. Дождавшись, когда голоса девушек стихнут, он подошел к тому отделению, возле входа в которое они стояли. Да, так и есть.       «Исследовательский отдел им. Харуно С.»       Он слегка приотворил двустворчатую дверь и просочился в образовавшуюся щель. Не хотел, чтобы его заметили. Тут он почему-то вспомнил, как рыжая медсестра, ведущая его к его палате, ускорила на этом отрезке пути шаг. Словно хотела быстрее убежать отсюда. Странно все это. Тихо прикрыв за собой двери, он осмотрелся. Еще один прямой коридор, но освещен гораздо лучше, чем основной. К тому же он был короче — с каждой стороны просматривалось не более десяти дверей. Небольшой отдел. Не сразу его внимание привлекло то, что запах мяты, преследовавший его весь день и плотным облаком висящий над Конохой, здесь почти не ощущался.       Под третьей дверью справа он заметил полоску света. Убедившись, что рядом никого нет, Саске протянул руку к двери и осторожно, стараясь не шуметь, открыл ее.       Его встретил мерный писк кардиомонитора и шипящий звук дыхания. После полумрака коридоров свет казался непривычно ярким. Посреди небольшой палаты стояла ширма, из-за которой было не видно койку с лежащим в ней человеком, но выглядывали две верхушки капельниц. Саске вздохнул. Тут очень сильно пахло бинтами, спиртом и чистотой. Но к обычным запахам больницы примешивался еще один, незнакомый, сильно выделяющийся на общем фоне. К мяте он не имел никакого отношения — цветами тут если и пахло, то запах этот старательно глушился хлором. Он смотрел на ширму и пытался разглядеть хоть что-то и, поняв, что это бесполезно, зашел за нее.       Шипящий звук производил аппарат искусственного дыхания. Машина мерно перебирала непонятные поршни, моргала лампочками и показывала большое количество цифр на нескольких табло. В изголовье кровати стоял монитор, показывающий частоту ударов сердца в минуту. Сорок. Даже он, знакомый с медициной лишь косвенно, понимал, что это ничтожно мало для нормального функционирования. Наконец он решился и окинул взглядом лежащего на койке человека.       Да, это точно была Сакура. Половина ее лица была закрыта кислородной маской. За нее дышит машина. Но выглядела она совсем не так, как он ее помнил. Она очень сильно изменилась за два года. Повзрослела. Стала красивее. Харуно всегда его раздражала. Была помехой и в выполнении миссий, и в осуществлении его цели. Хотя, покопавшись в себе, Саске понял, что она никогда не была ему безразлична. Просто она всегда мешала ему свернуть на темный путь, по которому в итоге он и шел столько лет. Орочимару, Обито… Совершенно не та компания, которая помогла бы ему разгрести руины собственной жизни. И тем не менее…       Она бледная. К правой руке подводились две капельницы. Один катетер был введен в сгиб локтя, второй — в вену на тыльной стороне ладони. На запястье был браслет из широкой кожаной полоски. Больше похожий на... Стоп. Она прикована этой рукой к кровати. Хотя, это наверняка фиксатор, чтобы она не свернула капельницы. Он быстро обошел кровать и чуть приподнял простыню в том месте, где должна быть ее левая рука. Да, точно. Второе запястье тоже было стянуто наручником, рука обездвижена, а подушечки пальцев были вздуты. Бред какой-то. Накрыв руку, он подошел к изножью кровати. На лодыжках такая же конструкция. На пальцах ног тоже опухшие подушечки, почти до отека.       Что-то не так, он чувствовал это. Подошел к изголовью кровати. Снова взглянув на лицо девушки, скрытое маской, нахмурил брови. Он легко провел костяшками пальцев по ее предплечью. Очень нежная кожа. Но она словно окоченела — настолько была холодной. При этом монитор убежденно попискивал, что сердце пусть и медленно, но бьется. Густые ресницы. Глядя на нее, он ощущал себя вором, крадущим очень ценную реликвию. А ведь она действительно красивая девушка.       — Привет, Сакура, — он сказал прежде, чем подумал. Никогда не был сентиментален, но в этой палате он чувствовал, что должен что-то сказать. — Я… сегодня вернулся в Коноху. Насовсем. — Он замолчал и провел ладонью по ее волосам. Нежно-розовые, они, начиная примерно от плеч, были заплетены в косу. Слишком длинные. За два года они не могли так отрасти. Прикованная девушка вызывала чувство сострадания. Было видно, что лежит она неловко, а значит, тело наверняка ломит…       — Знаешь, мне жаль, что ты… болеешь. Я надеюсь, что ты очнешься. — Он развернулся и собрался было уходить, но вдруг словно вспомнил что-то и обернулся. — Я был бы не против, если бы ты составила мне компанию на день рождения. Тем более, я здесь чужой, и кроме тебя и Наруто связей у меня нет. Но ничего, как-нибудь в другой раз, — он улыбнулся. Девушка отвечала лишь попискиванием кардиомонитора.       Он не успел даже отойти от койки, как споткнулся и почти растянулся на полу, но приземлился на колени. Тихо выругавшись, повернулся к причине своего падения. У кровати Сакуры низ был полностью закрыт. Ткань простыни спадала до самого пола плотными складками. И под этими складками скрывалось что-то, из-за чего он так нелепо упал. Саске, не поднимаясь, развернулся на пятках и медленно, осторожно стал приподнимать простыню...       Он споткнулся об нечто, похожее на толстый черный шнур, только крупнее. Он увидел только кончик, несколько сантиметров, как до его слуха донеслись шаги, и через десять секунд в палату зашла медсестра. Она что-то напевала себе под нос. Какую-то детскую песенку. Саске успел прикрыть то, что он увидел, простыней, поборов искушение заглянуть под кровать и понять, что это за штука. Он встал рядом с изголовьем Сакуры и положил правую руку ей на плечо. Какая же все-таки она холодная.       Медсестра, увидев его, выронила пакет для капельницы из рук и закричала. Саске подлетел к ней со спины и зажал рот рукой. Очень быстро, с одного конца палаты в другой, она даже опомниться не успела.       — Не кричи. Я сейчас уберу руку, и ты будешь молчать, идет? — Саске посмотрел на сестру. Это та самая рыжая. Она испуганно кивнула. Он выполнил обещание, и девушка отпрянула. — Что вы тут вообще делаете? Кто такой? — стоит отдать ей должное, она говорила спокойно. Но то, как она встала между ним и Сакурой, говорило о многом. Видимо, она готовится ее защищать. — В этот корпус проход запрещен. Немедленно покиньте палату. — Голос источал металл и холод.       Саске спокойно посмотрел на застывшую девушку. Молча наклонился и поднял с пола пакет с раствором. Медсестра от удивления раскрыла рот и секунд пять смотрела на протянутый ей пакет. Потом чуть пришла в себя и, неловко покраснев, забрала у него лекарство, угрюмо буркнув «спасибо». Саске остался стоять в стороне. Медсестра начала менять капельницу. Через пару минут, не глядя на него, она спросила:       — Вы с ней знакомы?       — Да. — Саске облокотился на стену со стороны изножья кровати и засунул единственную руку в карман шорт. — Мы с ней были в одной команде после Академии. Что произошло?       — А вы не знаете? — сестра от удивления даже обернулась к нему.       — Я вернулся в деревню только сегодня. — Саске бросил взгляд на обрубок своей левой руки и продолжил: — Меня не было здесь почти два с половиной года. Я предполагаю, что вы можете меня просветить? — он выжидающе посмотрел на сестру, а потом на лежащую девушку.       — Знаете, я думаю, что она бы не хотела, чтобы я вам что-либо рассказывала. — Девушка закончила с капельницей и повернулась к нему. — Может, вы ее сами спросите, когда она очнется?       — А вы знаете, когда она очнется? — Саске скептически поднял бровь. Что за конспирация такая, до абсурда доходит. Не то чтобы ему было необходимо знать, что с Сакурой, но просто отсутствие контроля над ситуацией и стесненность в информации его угнетала. Девушка выпрямилась и прямо посмотрела на него.       — Конечно, знаю. Я сама готовила ее к этой коме. Усыпление происходит стабильно на четыре-пять дней. Сегодня первый. Вот и считайте, — она словно перестала видеть в Саске врага и говорила с ним нормально.       Только он хотел задать вопрос, для чего вообще это нужно, дверь в палату открылась снова, и Саске увидел вторую медсестру, Фуки, кажется. Девушек друг от друга отделяла ширма, а он мог видеть их обеих. Казалось, у второй будет удар.       — Какого хрена?! Что ты тут забыл?! — Фуки, буравя его ОЧЕНЬ злобным взглядом, пролетела мимо, за ширму, прямо к койке. Было такое ощущение, что она его узнала. Он ее не знал, это точно. А она уже повернулась к рыжей. — Ты идиотка?! Почему тут посторонние?! Когда этот... — в ее голосе сквозила агрессия, презрение и страх. Рыжая испуганно вздрогнула.       — Ты не поняла, он знает ее, я не… — девушка не успела договорить. В палате воцарилась тишина, которую нарушало лишь громкое, почти истеричное пиканье. Рыжая повернулась к кардиомонитору и задрожала. Фуки, увидев реакцию коллеги, тоже посмотрела на монитор и, округлив глаза, с почти суеверным ужасом прошептала:       — Девяносто…       А у Сакуры были открыты глаза.

***

      Как мягко… потрясающе. Одеяло обволакивает тело своим пуховым очарованием, подушка благодарно принимает голову в свои объятия, вокруг творится магия. Это нежное облако полностью окутало ее, видны были только закрытые глаза и кончики пальцев. Для ног она за ночь сделала из одеяла удобный «карман», в котором себя чувствовала, как в коконе. Эх, такие бы сны да каждый день. После них истома такая сладкая…       Хината медленно потянулась в постели. Пришлось вытянуть руки из-под одеяла, но она почти сразу вернула их обратно. Под ним теплее. Все так же, не открывая глаз, повернулась на спину и сложила руки на груди. Глубоко вздохнув, попыталась вернуть себе тот сон, который снился. Прокрутила в голове каждый момент. Она сидит на нем, чувствует его возбуждение, они целуются, он прижимает ее к себе за бедра… Даже сейчас она смутилась. Мелькнула мысль — интересно, а каково заниматься любовью с ним?       От стыда и шока она аж села и распахнула глаза. Лицо горело. Как она вообще могла подумать о таком? С другой стороны, она взрослая девушка, в подобных мыслях нет ничего ужасного. Сонный мозг навязчиво рисовал картину их обнаженных тел. У него очень широкие плечи, красивый, пусть и не очень рельефный, но проработанный пресс, и вообще он невероятно сильный. Он без усилий может поднять ее одной рукой. А его бездонные, самые синие глаза, полные любви и желания…       Она задумчиво провела пальцем по губам. Странно, ощущения неприятные, губы опухшие, да и его глаза в воображении казались слишком правдоподобными.       Реальность ударила, словно обухом. Он вчера предложил ей жить вместе. Он придет просить у ее отца сегодня разрешения взять ее в жены. Так это был не сон, не мечты. Действительно, спустя больше года с их первого и до вчерашнего вечера единственного поцелуя они остались наедине, разговаривали, прикасались друг к другу, и он попросил ее всегда готовить для него. Счастье тугим комком засело в груди и больно давило невозможностью его выпустить наружу и согреть его лучами всех вокруг.       Хината очень резво встала и, пританцовывая, стала натягивать домашние брючки. Хотелось кричать, так ее переполняли эмоции. Поймав свое отражение в зеркале, впервые за долгое время внимательно и критично оглядела себя. Вроде ничего ужасного. Волосы надо расчесать.       Подошла ближе и присмотрелась. Кожа чистая, никакой красноты и неровности. Плечи красивые и узкие. Задумчиво опустила взгляд. У нее большая грудь. Она провела кончиком пальца от ключицы до ложбинки между грудью, до небольшого иероглифа «сакура» на левой груди, невольно вспоминая путь его губ. Бесстыдник, прям возле ее дома! Нежно улыбнулась и продолжила осмотр. Плоский живот. Конечно, она ниндзя, и тело тренированное, но вот тут без синяков не обошлось. Один был прям на бедренной кости — неприятно ощущался при ходьбе. Еще один на предплечье, справа. В принципе, ничего катастрофичного. Она встала боком и игриво подмигнула своему отражению, тут же смутившись. Ноги рельефные. Она сильно выгнула спину. Можно ли ее назвать стройной? Нет, вряд ли. Вспомнилась Сакура. Из-за того, что у нее позвоночный нарост в районе крестца, она сбоку кажется уже в талии, чем Хината. Она вздохнула и расслабила спину. Все же в некоторых моментах внешности она немного завидовала Сакуре.       Полное осознание того, что произойдет сегодня, пришло не сразу. Слезы неожиданно брызнули из глаз. Только теперь она чувствовала то накопившееся напряжение, которое так долго держала в себе. Она глушила всхлипы рукой. Села на пол, спиной к зеркалу, и вся отдалась плачу.       Через полчаса она начала успокаиваться. Если честно, на душе было намного легче. Она словно «умылась» слезами, как говорила Сакура. Теперь Хината ее понимала. Он пожалел о своем предложении, наверняка пожалел. Да, пусть Наруто придет сегодня, почесывая затылок, извинится и скажет, что им надо обдумать все, присмотреться друг к другу. Да, признался в любви, ну а что в этом такого? Наруто не видит разницы в любви между людьми и любовью, скажем, к рамену. Она неожиданно хихикнула сквозь слезы. О, если бы он сказал ей, что любит ее, как рамен, это был бы невероятный комплимент!       Начав мечтать о том, что Узумаки действительно придет просить ее руку у Хиаши, она, улыбаясь, встала, стараясь больше не смотреться в зеркало, и подошла к окну. Солнце еще не поднялось высоко, но уже ощущался жар через оконное стекло. Середина лета. Двадцать третье июля. Она открыла ставни и чуть не задохнулась от запаха мяты. Листья цитронеллы будто плавились на солнце.       Завтра она пойдет к Сакуре. Сегодня ее должны положить в кому, если уже не положили. Бедняга, как она там? Даже саму Хинату воротило от запаха, каково же было ее подруге, она даже думать не хотела.       Когда она уже умылась и приступила к зарядке, в ее комнату постучали. К ней постучалась Ханаби.       — Хината, ты долго еще будешь тут прятаться? Тебя отец хочет увидеть. — Ханаби нежно улыбнулась сестре и оперлась на дверной косяк. — А еще к тебе гость.       Хината, стоявшая в этот момент на руках, не удержала равновесие и громко упала.       — Кто?! — ей казалось, она задыхается.       — Ой, а то ты не знаешь, — Ханаби лукаво ей подмигнула. — Тот, кто за тобой волочится с самой войны.       А, ну тогда это может быть кто угодно, кроме Наруто. Хината выдохнула и успокоилась.       — Хорошо, сейчас переоденусь и спущусь. — Хината встала и с напускной невозмутимостью, не спеша двинулась к шкафу.       Ханаби, увидев совсем неожиданную реакцию сестры, поспешно выдала:       — Глупая, к отцу пришел Узумаки Наруто! Они сейчас разговаривают! — и вот тут уже Ханаби могла сполна насладиться произведенным эффектом. Скрестив руки на груди, она удовлетворенно наблюдала за лихорадочным метанием красной Хинаты из угла в угол комнаты. Она чуть не плакала от смущения и бормотала что-то себе под нос.       Когда обе сестры спустились, было слышно, что в гостиной что-то оживленно обсуждают. Хината слышала голос отца и с удивлением отметила, что он смеется. Там действительно Наруто разговаривает с ним?       Когда они вошли, все сомнения отпали. Наруто сидел рядом с Хиаши, по его левую руку. Мужчины синхронно замолчали при виде девушек. Ханаби из-за спины Хинаты подавала им непонятные знаки лицом и руками, а сама Хината, казалось, потерялась во времени. Она смотрела в глаза улыбающемуся Наруто и не могла отвести взгляд, медленно заливаясь краской. Хиаши с улыбкой посмотрел на старшую дочь.       — Хината, окажи нам честь, присядь с нами. Ханаби, будь добра, организуй нам чай. — Тон главы клана не оставлял место возражениям. Ханаби недовольно надула губы, но, быстро поборов обиду, вприпрыжку ускакала на кухню. Ох, что-то будет!       Хината села по правую руку отца, положив руки на колени, и, не выдержав, потупила взгляд. Не ожидала, что на столе есть столько интересных трещинок.       Хиаши посмотрел на дочь. Она явно не в своей тарелке. Переведя взгляд на Наруто, отметил, что парень не может от нее глаз отвести. Действительно, Хината очень хорошо выглядела: она надела одно из трех своих кимоно, светло-бирюзового цвета и белыми, едва заметными лилиями на подоле. Волосы оставила распущенными. Нежный румянец только украшал ее. Она одними губами, думая, что отец не смотрит, произнесла слово «привет», на пару секунд столкнувшись с Наруто взглядом. Он так же безмолвно ответил ей.       Хиаши чуть откашлялся.       — Хината, я нахожусь сейчас в очень двусмысленном положении. Ты моя дочь и будущая глава клана Хьюга, — он чуть запнулся, но быстро вернул самообладание. — Как будущая глава клана, ты должна выйти замуж за одного из носителей Бьякугана, дабы передать этот ген дальше, по основной ветви. И тебе это известно. — Хиаши сделал паузу. Хината кивнула, не поднимая глаза. Все кончено. Но почему Наруто тогда улыбается? Видимо, и правда он решил, что вчера погорячился. Только почувствовала закипающую в глубине души обиду, но усилием воли подавила ее. Хиаши протянул руку и положил поверх сложенных ладоней дочери.       — Наруто только что просил моего позволения взять тебя в жены. Я даю тебе выбор. — Хината задрожала. Он действительно попросил! — Ты можешь согласиться, но условием с моей стороны будет твой отказ от права первородства. Главой клана после меня тогда станет Ханаби. Я очень люблю тебя, Хината, — кажется, Хиаши впервые сказал об этом, — но традиции клана я обязан чтить. Если ты пойдешь на эти условия…       Послав все правила поведения и приличия, Хината кинулась на шею отцу. Плача, обнимала его и безостановочно повторяла:       — Спасибо, спасибо, спасибо! — еще никогда он не был так добр к ней. Конечно, ее порыв его обескуражил, но он, быстро среагировав, нежно обнял дочь в ответ.       Зайдя в комнату с подносом в руках, Ханаби увидела удивительную картину — Хината на шее у улыбающегося Хиаши, плачет, благодарит его, он ее обнимает, а счастливый Наруто успокаивающе поглаживает ее по спине. Все понятно. Этим и должно было закончиться. Спешно поставив поднос, потянула Хинату на себя:       — Что, что?! — еле вырвав ее из объятий отца, не обращая внимания больше ни на кого, развернула сестру к себе и встала на колени, наравне с ней. — Да? То, о чем я думаю?!       Хината счастливо кивнула. Наруто встал, обошел стол и подал Хинате руку. Она встала, ее примеру последовали Хиаши и Ханаби. Хината смотрела Наруто в глаза и больше не чувствовала неловкости. Теперь все определено. Она станет ему женой. А цена этого – избавление от совершенно неподходящего ей титула. Может, этого и нет вовсе? Столько счастья за два дня не бывает. Наверное, Сакура на ней очередной наркотик тестирует.       — Хиаши-сама, в какой день нам можно будет обвенчаться? — какой все-таки у Наруто красивый, приятный голос. Она прижалась ухом к его груди и слушала глухие удары. Так же быстро колотится, как вчера.       Хиаши задумчиво поднял глаза.       — Думаю, пару недель подготовки, и сделаем красивую церемонию. Ты же не думаешь, — белые, прозрачные, как у Хинаты, глаза встретились взглядом с Наруто, — что моя старшая дочь останется без торжества? — улыбнулся самыми уголками губ. — Так что в десятых числах августа. Пока точно не будем называть день, но ориентируйтесь на это время.       После чая, который успел остыть во время семейных сцен, Хиаши предложил обсудить самые основные моменты свадьбы. На самом деле, он был очень доволен таким исходом дела. Ханаби гораздо лучше подходила на роль главы клана. Да и за судьбу Хинаты можно теперь не переживать. Благодаря Наруто Хиаши смог и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. Феноменальное везение.       Спустя пару часов споров, обсуждений и взрывов хохота (да-да, как выяснилось, Хиаши умеет смеяться) примерный план праздника был составлен. Наруто держал за руку Хинату все это время, поглаживая пальцами тыльную сторону ее ладони. Да и Хиаши с Ханаби были немало удивлены — такую Хинату они видели впервые. Она активно вступала в полемику, приводила свои доводы касательно того, что ей нравилось или нет, убеждая делать так, как хотелось ей. К тому же много улыбалась и была полна энтузиазма. К концу второго часа Хиаши начал жалеть, что столько лет считал дочь бесполезной для клана. Она настолько правильно умела аргументировать и направлять ход беседы… Словно перед ним не его дочь, которую он воспитывал восемнадцать лет.       Днем Хината вышла из дома вместе с Наруто, желая проводить его. Они медленно шли по городу, усыпанному цветами. Суета вокруг словно отдалилась на второй план. То тут, то там приходилось обходить стремянки, приставленные к домам для декорирования крыш и окон верхних этажей. Цветов был просто океан: синие, красные, розовые, желтые, фиолетовые. Розовые бутоны, конечно, преобладали, Ино постаралась. Цитронелла лежала связками возле каждой повозки с цветами, и дети плели из нее косички, которые впоследствии становились цветочными гирляндами.       Одной рукой он то придерживал ее за талию, то подносил ее изящные пальчики к своим губам, то отбрасывал темные пряди с лица. А она не один раз замечала неодобрительные взгляды молодых девочек на нее. Еще бы, Наруто был героем, толпа его фанаток могла бы поспорить с максимальным количеством клонов в его теневом клонировании. Но ревности у Хинаты не было. Было только неверие — неужели среди стольких умных, красивых девушек, жаждущих его внимания, он выбрал именно ее?       Незаметно для самих себя они прошли к той самой аллее, с которой все началось. Повсюду цветы. Тогда тут все было белым от снега. Он за руку потянул ее в самый центр аллеи. И неожиданно подхватил ее на руки. Она обхватила его за шею. Неуверенно покачала ножками.       — Отпусти меня. Я тяжелая. — Она действительно ощущала себя неуютно без опоры под ногами.       — Никогда не отпущу. — Наруто крепче прижал ее к себе. — К тому же, у тебя безумно красивые ноги. Это кимоно скрывает их явно больше, чем надо.       Ах, вот как?       Хината, чуть покраснев, медленно выпрямила одну ножку. Полы кимоно скользнули в стороны, оголяя белую кожу почти до середины бедра. Она чувствовала себя очень раскованно. Наруто мечтательно вздохнул.       — Не надо. Пожалуйста, — прохрипел он, зарывшись в ее волосы и вдыхая сладкий запах. — Это невыносимо. Я не доживу до свадьбы.       — Тогда отпусти. — Она провела щиколоткой по его предплечью. Ножка оголилась еще на пару сантиметров…       В общем, он все же поддался на уговоры и отпустил ее. Она, не разжимая объятий, требовательно притянула его лицо к себе. Между их губами осталось ничтожное расстояние, но целовать его она не стала. Внимательно вгляделась в синеву его глаз, словно пытаясь увидеть там ответы на свои вопросы. Потом чуть зажмурилась и выдохнула.       — Ты точно не пожалеешь? — вопрос сорвался неожиданно, словно сам по себе, и повис в воздухе. Наруто удивленно посмотрел на нее.       — О чем?       — Ну, понимаешь, мы ведь даже не встречались. — Хината чуть замялась. — Обычно пара сначала присматривается друг к другу, они гуляют вместе, общаются. А у нас как-то не так. Если посудить, ты меня совсем не знаешь. — Она посмотрела ему в глаза. — А сегодня ты решил связать наши судьбы в одну. Ты уверен, что…       — Хината. — Наруто взял ее лицо в ладони и приблизил к своему. — Я уже говорил тебе вчера. Лучше тебя нет и быть не может. Сегодня ты только подтвердила мои слова. — Он коснулся губами ее лба. Она счастливо зажмурилась. — Я сам попросил Хиаши-сама дать тебе выбор, не давить на тебя. Он все объяснил мне про клан. И ты все равно выбрала меня. — Наруто чуть чмокнул ее в нос. — Так что теперь ты от меня никуда не денешься! — Он игриво зарычал и стал покусывать ей нос с таким посылом, что «сейчас откушу!». Она хохотала до колик в животе, отбивалась от него и краснела.       И не существовало ни одного человека, который сегодня мог бы разрушить сегодняшнюю магию.       Как она думала.       Наивная…