Морковное варенье

Ёжику не спалось. Стояла глубокая ночь, снаружи ветер колотил в ставни, а он, завернувшись с головой в одеяло, сидел на кровати и думал. Он и раньше, бывало, размышлял о чём-нибудь до самого позднего вечера, но все предыдущие проблемы казались незначительными по сравнению с тем, что занимало его сейчас. С одной стороны, Ёжик всё отлично понимал. Они росли и менялись; Нюша с Барашем так и вообще уже давно объяснились, но у них это произошло правильно, как положено, можно сказать, по всем канонам, а он умудрился влюбиться в лучшего друга. Наверное, это потому что больше попросту не в кого было: все дни почти от рождения они с Крошем проводили вместе; играть — вместе, искать приключений — вместе, праздновать — вместе, даже грустить — и то вместе, за исключением сегодняшней ночи. Он всё-таки задремал и проснулся от громогласных криков, нетрудно догадаться кому принадлежавших. − Выходи, Ёжик!.. Я тут такую штуку задумал — закачаешься! Причём в самом что ни на есть прямом смысле! Выходи скорее! И Ёжик тут же представил, как Крош в ожидании подпрыгивал у двери, как смешно трепетали от нетерпения его длинные уши, как он часто-часто постукивал лапой о порог, пытаясь справиться с переполнявшим энтузиазмом. Никогда ещё Ёжик не перебирал в голове так подробно все привычки своего приятеля, а в последние дни не мог перестать обращать на них внимания. Весь день они мастерили огромную карусель, и Крош, кажется, задавал ему какие-то вопросы, а тот отвечал невнимательно, то и дело переспрашивал, чтобы тут же забыть. Но Крош ничуточки не обижался; оставался таким же жизнерадостным и снисходительным, как во все предыдущие дни. Ёжику очень хотелось бы выяснить окольными путями, насколько далеко простираются границы его терпения, чтобы не рисковать понапрасну, не рушить их многолетнюю, почти ничем не омрачённую дружбу своим неуместным признанием. Но, увы, это удастся выяснить только опытным путём. Эксперимент, который может быть поставлен только один раз. Да и зачем ему это, в самом деле? Лучше ведь не станет: больше времени проводить вместе не получится, потому что больше уже некуда, нежностей Крош не любит, да и Ёжик к ним непривычен, все тайны и секреты друг друга они давным-давно знают. Ну, кроме одного. Да, лучше не станет, зато хуже — запросто. Если бы только можно было заранее выяснить! Но ведь не предугадаешь… Может, это просто болезнь какая, медицинская проблема? Ёжик даже как-то зашёл к Совунье, да вот только что ей скажешь? Хотел было признаться, спросить совета, но только словами поперхнулся. − Что это с тобой? − Горло болит, − быстро соврал Ёжик. − А ты чаю с вареньем попей! Вон, возьми рецептик. Ёжик выдернул из кучи бумажек одну наугад. Морковное варенье. Морковное! Это ли не знак? Тем вечером он твёрдо решил открыться. Но не раньше, чем сварит морковное варенье. Крош так от него балдеет — так пусть оно его раздобрит, создаст, так сказать, нужную атмосферу. Или, в самом крайнем случае, пусть скрасит немного тяжёлые минуты. …Корица, гвоздика, сахар. Всё, как полагается. Даже на улицу выходить нет времени. Лишь бы Крош не обиделся на его скрытность ещё до Того Самого Дня. Но он, конечно же, не обидится; он совсем не такой, он самый лучший друг, а Ёжик вот-вот может его потерять из-за того, что не в силах удержать в себе лишнее. Куда только делась его обычная сдержанность? − Эй, Копатыч! — Ёжик высунулся в окно, весь в морковных очистках. — Как ты думаешь, нужно ли всегда-всегда говорить правду? − А то. Только её и нужно говорить, это ведь — как бы выразиться? — само собой разумеется. А ты чего там такое творишь? − Да ничего особенного, − окно захлопнулось. Копатыч пожал плечами. Вот только одно неясно: если о чём-то не упоминать совсем, будет ли это считаться враньём? Шли недели, а Ёжик продолжал откладывать; варенье преданно стояло в дальнем углу шкафа, заботливо скрытое от чужих глаз до поры до времени, которое не торопилось наступать. Слишком дороги были прогулки с Крошем, пикники, соревнования, розыгрыши и прочие одновременно удивительные и простые вещи, которых они вот-вот могли лишиться. Ёжик веселился с усердием, а сам в это время продумывал речь и выбирал подходящие обстоятельства, при которых он пригласил бы Кроша в дом на невинную — на первый взгляд − чашечку чая. И, как обычно это бывает, всё случилось совсем не так. А произошло это на рыбалке. Удочка Ёжика зацепилась за корягу — правда, Крош уверял его в том, что это клюёт огромная рыба, − и как бы он ни тянул, та не поддавалась, а потом леска лопнула, и несостоявшийся рыболов кувыркнулся назад и непременно свалился бы в воду, если бы Крош не поддержал его. Впрочем, он действительно свалился — вместе с Крошем. Вынырнув, тот вытряхивал воду из ушей и смеялся не переставая. Ёжик смотрел, как его друг беззаботно веселился над этим маленьким приключением, и думал, что Крош предпочёл нырнуть вместе с ним, не дал упасть одному. − Крош, я должен сказать… мне кажется, я тебя… люблю? Круглые глаза его друга враз стали ещё круглее. Почему он обязательно должен был всё испортить? Ёжик вскарабкался на берег и вприпрыжку помчался домой. Крош не догнал его, хотя бегал куда быстрее — значит, попросту не пытался. Дома Ёжик первым делом поплотнее запахнул шторы, потом закрыл дверь на ключ и, подумав, придвинул к ней комод. Потушил везде свет, оставив только слабенькую лампу — как во время осады — и пообещал себе, что больше никогда отсюда не выйдет. Потому что ни при каких обстоятельствах он не может отныне встретиться с Крошем. Да и с остальными тоже — ведь они наверняка узнают! Наверное, придётся делать подкоп, чтобы ночью сбежать туда, где его никто не сможет упрекнуть. Ну зачем он это сделал, зачем? Всё разрушил!.. И чего недоставало?.. В дверь настойчиво колотили. Скреблись в окно. Несколько раз словно откуда-то издалека доносился знакомый голос, но Ёжик затыкал уши и заставлял себя не двигаться с места, потому что так будет лучше. И вот всё на какие-то минуты затихло, а потом на чердаке раздался грохот и звон. − Ты прости, Ёжик, − говорил Крош, сидя на полу в осколках и осоловело моргая. — Пришлось окно тут выбить. Я тебя звал, звал, а ты не отвечал; я испугался — может, случилось чего? Конечно, случилось, неужели он не заметил? − Ты не поранился? — спросил Ёжик вслух. Крош помотал головой. − Не-а. Только тут… надо бы чем-то окно заткнуть. А то подтекает. Из дыры с острыми краями в комнату действительно попадали косые струи. − Там дождь! — ахнул хозяин. — Когда только успел начаться? Это сколько же времени прошло? − Часа два, не меньше, − Крош помог постелить на пол какие-то тряпки. — Ты уж извини, что я остолбенел тогда. Не понимаю, почему ты вдруг убежал? Из-за того, что сказал? Так всё ведь нормально! Я тебя тоже люблю. Ты мой самый верный, самый надёжный, самый любимый товарищ. Ничегошеньки он так и не понял. − Это ж сколько ты под дождём пробыл! — спохватился вдруг Ёжик. — Возьми одеяло, закутайся. И пойдём чай пить. С вареньем. Морковным. − Морковное варенье! — с искренним восхищением протянул Крош. — Ёжик… какой же ты заботливый! И запасливый! Пар от чайника поднимался под самый потолок; в тесной комнате было уютно и мирно. Ёжик сидел рядом с Крошем — тесно, бок о бок, как делал это раньше и как будет делать потом; а тот что-то быстро тараторил и уплетал лакомство, то и дело облизываясь и совсем не раздражающе причмокивая. Памятные слова друга он, видно, не принял всерьёз, но, может быть, всё наоборот; может быть, это Ёжик ничего не понимал? Крош пришёл к нему в трудную минуту и остался по первой же просьбе; и сейчас беспечно облизывал ложку, не подозревая о том, какая роль изначально была отведена его лакомству; а завтра он наверняка пригласит его сплавать на далёкий остров, или устраивать тайное убежище, или помогать Пину с очередным безумным устройством. А если всё обстоит именно так, разве может быть лучше, а если лучше быть не может, то что ещё ему сейчас нужно?