Ты будешь красивой...

- У тебя удивительная структура костей. Такая мягкая кожа. Ты будешь красивой. - Крупные мужские ладони Глускина в перчатках скользили по нежному, горячему как от жара телу, исследуя каждый выступ на ребрах и мышцах. Гладили стройные и ровные ноги, немного покрытыми еле заметными тоненькими волосками. А пальцами он иногда намеренно скользил между широко разведенных бедер, отмечая особенную гладкость кожи на этих участках. - Ой, эти неприглядные волосы. Такие шелковистые, - прошептал он, обращаясь к своей невесте, возлежащей на широком деревянном столе с пятнами засохшей крови и выделений. Ее изящные, на его взгляд, икры были крепко привязаны к мокрым от крови доскам, с помощью тонкой веревки, удерживающей их в нужном положении для того чтобы он смог проделать операцию. Эдди знал, что это очень тяжело сделать, так как он провел их уже достаточно много, и еще ни одна его дорогая не смогла вытерпеть столько любви, сколько он давал ей. Шлюхи! Все они глупые, наивные, гордые потаскухи, не готовые для того, чтобы иметь семью. Они могли бы быть красивой парой. Жених прикрыл глаза, вспоминая, что было полчаса назад. Как раз он пытался помочь одной из этих шлюх стать идеальной, но они не хотели принять этого. Сжимая заточку в руках, он снова и снова вонзал ее в промежность уже давно очищенную от вульгарности кем-то еще, но эта потаскуха так орала, умоляла его остановится, что нервы не выдержали. Он же просил потерпеть. Конечно, он понимал, что это больно и возможно очень неприятно, но если бы эта мразь любила его, она бы смогла все пережить, ради него, ради их будущих детей. Ему пришлось убить ее, чтобы не видеть этих свинских глаз полных отвращения и ненависти к нему. А впрочем, любовь ведь не для всех, верно?. Уж точно не для таких, как она. Теперь она будет украшать одно из их кладбищ, будет висеть в спортзале, показывая остальным его настоящие намерения. Быть наставлением для других женщин. Прежде чем приступить к делу, Эдди желал насладиться предвкушением того, что будет дальше, наконец почувствовать снова это прекрасное чувство - чувство ожидания чего-то важного в его жизни. Сегодня все изменится, наконец он станет счастливым. Они будут лучшей парой. Не зря он гонялся, умолял ее остаться с ним, быть рядом все два часа кряду. Шел по ее кровавому пути. Ведь она еще не такая, какой должна стать. Ее как цветок нужно обрезать от ненужных отростков, выращивать на благоприятной почве, чтобы она, наконец, расцвела всей своей природной красотой. Эдди точно помнит, что они виделись, до того как он проснулся, они точно встречались. Возможно, это был знак судьбы и дар небес для него. Открыв глаза, Эдвард уставился вперед улыбаясь, ухватываясь за край доски и переходя на другую сторону чтобы осмотреть лежащее тельце получше. Практически идеальное строение, кроме этой не нужной вульгарности и отсутствия мягкого местечка растить для него семью. - Женщина... Должна выстрадать некоторые вещи. Это неприятно, я знаю. Но просто попробуй... Вытерпеть. Ради меня. Ради наших детей. У них будут дети, он точно это знал. Когда он сделает ее идеальной, пригодной для вынашивания их малышей, тогда из них будет прекрасная пара. Настоящая семья, которой у него не было. Всю свою жизнь он пытался восстановить обломки своих желаний и стремлений разрушенные его отцом и дядей. Сердце Глускина слегка защемило, в его словах и голосе зазвучали отголоски волнения и просьбы, просьбы потерпеть хоть немного, он даже приложил ладонь к левой стороне своей груди, к сердцу, стучавшему от тревоги и радости. Он же делает это все старательно, как можно быстрее. Ему тоже хочется каждый раз закончить эту процедуру как можно быстрее. - Это не займет много времени. Несколько надрезов здесь, - вытянув вперед руку, Жених указал ладонью на плоскую ровную грудь, а потом опустил ниже, намного ниже. - И здесь... срезать... всю вульгарность. Сделать мягкое местечко, для моего семени. Растить семью. Улыбнувшись как можно шире, он понял, что рад если все получится, заиметь красивых детишек. Увидеть, как живот его дорогой будет расти после медового месяца, как внутри будет ворочаться малыш, толкаясь на его ладонь. Ему не нужна доброта, не нужна ласка и уважение, лишь семья. Наследие, с которым не случится того как было с ним самим! Дернув на себя всю конструкцию из досок, Эдди втащил в пазы нужные укрепления и перешел немного направо, туда, где набирала свои обороты, испуская жужжание, циркулярная пила. Невеста на столе пришла в движение, пыталась вновь сопротивляться, но все было без толку, слишком крепко Глускин привязал веревки, пресекая все попытки к бегству своей дорогой. - Надрез будет немного болеть. И зачатие, и роды никогда не бывали легкими, - положив ладони на выступающие края дощечек, он в очередной раз порадовался тому, что носит перчатки, а потом поставил колено на стол, чтобы потянуть на себя всю конструкцию с легким треском. - Я разрежу быстро, - прошептав это, Эдди отвернулся, опустив голову и вовремя, невеста заорала, задергалась, а на его затылок и ухо брызнула терпкая кровь. Послышался треск костей, с края стола потеками потекла красная, терпко-пахнущая жидкость, стекая на пол и на большие, черные ботинки. - Потерпи, дорогая. Всего пару стежков. Ты будешь красивой. - Ее крики резали ухо Жениха не хуже его ножа, который он достал из ножен за поясницей и стал выскребать из мошонки жертвы исковерканные остатки белесых образований, продолжая болтать что-то о семьи и детишках, чтобы поддержать его дорогую. Как ни странно она не просила пощады, не умоляла его, а лишь визжала, как свинья на бойне, дергая своими ручками и ножками. Разрез был аккуратен, из него еще фонтанировала кровь и Эдди вдел нож в самую глубину, продырявливая его еще сильнее, но чтобы не задеть матку в ее гнилых кишках. - Любовь нужно выстрадать дорогая. Только через страдание и боль можно достичь совершенства. - Прохрипев это, он окинул взглядом свою невесту. Она замолкла, дернулась в конвульсии и упала затылком на доски, а Глускин молча вытащил свой швейный набор из кармашка жилетки и, вытянув иглу с иголкой, принялся зашивать, формировать аккуратные половые губы из разреза на лобке. - Когда я был мальчиком, мама часто говорила мне: в счастье утонет твой мир, когда ты невесту найдёшь. Я искал везде, но ни одна девушка не была мне мила, как та, что в мыслях моих жила. Мирный звук падения капель раздавался по всей подвальной комнате, нарушаемый лишь тихим звоном цепей висящих над головой, а потом Эдди пел очень тихо, практически себе под нос свою любимую песню. Он запомнил ее на всю жизнь, она звучала на протяжении всей его жизни, сопровождая ее практически везде. Ловко, по его меркам даже очень быстро, мужчина сделал всю промежность какой она должна была стать и какой быть в идеале. Кровь уже прекратила вытекать, струйками спускаясь по ровному шву на промежности из аккуратно сформированной, узенькой дырочки. Все женщины кровят рано или поздно, потому особой трагедии в этом не было для него. Так и должно быть. Ему пришлось делать шов даже на спине, ведь пила сделала особо глубокий надрез. Но ничего страшного - заживет. - Дорогая. Ты практически идеальна для того чтобы быть матерью. Совсем немного осталось. - До того момента как Жених начал проводить операцию, он успел дать подышать своей дорогой немного сонного газа. Такой газ, он помнил, добавляли в сферу, до того как он проснулся, чтобы не чувствовать боль от зондов внутри тела. Он был уверен, что на этот раз все выйдет замечательнее, чем в прошлые разы. Вскоре все было закончено, перед ним лежала та самая, настоящая невеста. Эдди притащил для нее платье, сделанное его же рукой из разных кусков ткани, преимущественно из простыней, сшитые грубыми нитками. - Это платье так пойдет под цвет твоих прекрасных глаз, дорогая. – Его не волновало, что она молчит, что ее черты лица даже слегка побледнели, он пытался одеть ее в свадебное платье. Даже соорудить на голове нечто наподобие фаты, конечно ткань быстро пропиталась кровью на животе и промежности, но Глускин беспокоился больше о другом. - Мы немного забыли про важную деталь, – прошептал он, смущенно разводя губы в улыбке, вытирая нож о край грязной от крови тряпки. - Но я исправлю. Я все исправлю, – пробурчал Глускин, делая полукруглые разрезы в районе сосков на груди, запихивая внутрь мелко нарубленный фарш из частей тел, множество которых лежало на полу под его ногами. Набив плотненько грудь и зашив ровными стежками на теле лежащего мужчины его соски, Эдди остался доволен своей работой. В платье его дорогая, смотрелась еще красивее, еще прекраснее на его взгляд. - Нам пора идти к алтарю. Мы же опоздаем. – Он взмахнул руками, чуть не выронив нож из рук, и вовремя спохватился вернуть его в ножны. Мужчина, склонившись, перехватил лежащее тело за талию, поднял на руки и понес из комнаты по коридору, снова напевая тихо себе под нос, немного шепелявя. Как ни странно, он вернулся довольно быстро, сделал круг по коридору и вернулся, положив тело снова на стол. - Да дорогая. Конечно, я согласен быть с тобой горе и в радости. Ах, ты тоже согласна. Я слышу, слышу что ты мне шепчешь своими пухлыми губками, – прохрипел Эдди кружа в радостном танце вокруг стола и то и дело склоняясь к своей невесте, словно она и правда что-то говорила для него. - Наконец-то твой цветок вырос для того чтобы его сорвать. – Жених усмехнулся, забираясь на стол к безжизненному телу и ножом срывая с него все свои чудные творения из ткани, оголяя бледную для взора кожу. -Ты больше не одна. Теперь ты дополняешь меня собой, а я заполню твою пустоту собой изнутри. Ты будешь носить моего ребенка и не отворачивайся от меня. Смотри, смотри на меня, дорогая, – прохрипел Эдди, склоняясь к своей жертве, ударяя ее по щеке ладонью и впиваясь своими губами в разбитую губу, проталкивая язык и слизывая им кровь. -Теперь ты такая, какой ты должна быть моя дорогая. Теперь…ты идеальна. – Глускин уже не хотел соображать, что он делает, он стягивал с себя жилетку, рубашку, снял ремень брюк и стащил их сами оставшись в одних трусах. Его ладони сжали надутые груди, начали их мять и массировать, до такой степени, что на них проступила кровь. Он, склонившись еще ниже, покрывал поцелуями всю влажную, от испарины кожу своей женщины, облизывал языком ключицы и плечи, вдыхая запах пота и горечи с маньячной искринкой в своих голубых глазах, на фоне красной крови. Страсть завладела его разумом и отключила страх, отвращение и любое волнение, кроме инстинкта продолжения рода. Эдди шептал своей безжизненной «кукле» на ухо, как он любит ее, как бы хотел от нее детей и то, что она должна потерпеть снова, ведь зачатие никогда не было легким, во время того как он стягивал с себя последнюю деталь одежды, чтобы продолжить. Ему нравилось быть хищником, нравилась покорность, но ему хотелось, чтобы она ответила ему взаимностью, хоть немного. Пока он ласкал ее, она молчала, пока он целовал ее губы, она даже не шевельнулась. Шлюха! Она не любит его, не любит. Снова и опять предает его. Но плевать. Он сделает ей ребенка даже если жизнь их превратится в ад. Эдди вошел в податливое и до сих пор горячее тело на всю длину своего члена, вытянув из лона струи крови. - О да, дорогая. Ты такая узкая…у тебя еще никого не было. Хорошо, – шептал тихо Глускин, кусая свои обожженные, как кислотой, губы до стекающих струек крови по подбородку и опираясь ладонями в обшарпанные доски. Он двигался в разорванном месиве очень быстро, откидывая назад голову и издавая пошлые стоны удовлетворения из своего горла. Ведь она такая, мягкая изнутри, как девочка. Он не замечал, как насаживал на свою плоть тело своей молодой супруги, да так что раздавались пошлые хлюпанья смазки и крови по всему помещению. Эдди не замечал, как оставлял на своей жертве синяки и засосы, а иногда и укусы, экстаз затопил все его мощное тело. Дышать с каждым толчком становилось все тяжелее и тяжелее, Жених задыхался, хрипел, рычал, хватаясь за бедра своей женщины, оставляя на них отпечатки своих пальцев. - Еще немного, совсем чуть-чуть, – хрипловато выдохнул он, прижимаясь грудной клеткой к нежному телу под собой и замирая, чувствуя, как вся копленная им сила покидает его, выпрыскиваясь обжигающим семенем внутрь кровавого лона, немного подрагивая от наслаждения. Эдди был мокрый от пота, на него навалилась слабость, но он не мог забыть того, как вела себя его женушка, не мог простить ей. Не любовь к нему. Он сполз со стола, натянул одежду и, покачиваясь, вытащил из-под стола веревку и ворох пакетов. - Любовь не для всех, моя дорогая, – проговорил жених, и накинул бывшему программисту коричневый пакет на голову. Перемотал его на шее веревкой, чтобы уволочь за собой в комнату, где он проводил все операции. Там Эдди собирался зашить ему живот и оттащить в спортзал. Где таких, как он, было множество…