Я буду скучать

Привет, Патрик! Вот мы и встретились. Знаешь, а я действительно скучала. Мужчины как платья, а я понимаю толк и в том и другом; за свою не такую уж и веселую, но весьма насыщенную жизнь я перемерила уйму всякого барахла, и слишком хорошо знаю, как это трудно: найти именно ту единственную модель, что подчеркнет, а не изуродует фигуру и красоту. По правде сказать, я, скорее, подыскивала себе в пару штаны с большими карманами, где может уместиться восхитительно пахнущий кожей толстенький бумажник с внушительной стопкой очаровательно шуршащих денежных знаков, и не важно какой страны - лишь бы покрупнее достоинством. Достоинство хозяина кассы не то, чтобы совсем не имело значения, но в мире так мало совершенства, приходится довольствоваться тем, что идет в руки. У всех свои слабости, ты меня понимаешь. Деньги – это серьезно, они дают потрясающую независимость, чувства – слишком быстрорастворимая мотивация. Возможно, слишком цинично и откровенно, но умная женщина не признает своих ошибок, она, скорее, скажет: «Как забавно вышло!» Смысл тот же, а настроение совсем другое. Циничный пессимизм – привычный и трогательный способ защитить себя. Уж ты-то мастер в этой забаве. Жизнь, как я поняла, вообще – сплошной компромисс, и пойти на эти чертовы уступки не роняя себя может только очень умная женщина. Обычная сделка без неуместного гонора и гордой заносчивости дает возможность получить больше, чем отдать. Но тебя бы я примерила даже в твоих ужасающих ботинках. Ты - мой фасончик, Патрик, нас кроили по одному лекалу. Я чувствую это, как чувствую всего тебя. Как мне хотелось бы забраться к тебе на колени – при всей своей отрешенности от простых радостей жизни, не теперь, тогда, уже давно, ты, такой беззащитный, такой милый, на самом деле страшно опасен, и это безумно возбуждает. Я бы запустила руки в твои кудри, и колдовала, забирая боль, страх, и давая надежду… На что? Просто на жизнь, веселую, как омут. Ты падаешь в него, он кружит, и тебе весело. Я бы упала в тебя, Патрик, но, похоже, я опоздала. Нам было бы хорошо вместе, я чувствую это, как только женщина может чувствовать своего мужчину, настоящая женщина настоящего мужчину. А настоящие – это редкость, и они всегда в цене. Всем нужен якорь, или компас, или теплое тело под собой… Хотя, она, твоя Лисбон, скорее, всадник, а ты конь в вашем тандеме. Норовистый и упрямый, но и на тебя накинулась упряжь… «Я люблю Лисбон...» Этот взгляд, почти загнанный, твое дыхание, долетевшее до моей щеки, и нервная дрожь, метнувшаяся по моей спине… Твое признание звучало странно честно. Неприятно честно. Знаешь, у меня было много мужчин, но вот ни одному из них не приходило в голову сказать: «Я хочу Флинн, я сплю с Флинн.» Так меня называли только в тюрьме, куда ты так затейливо и жизнерадостно выписал мне пропуск, стараясь доказать, что ты – самый умный, словно кто-то сомневался в этом. Ах, эта вечная борьба самолюбивого мальчишки с миром. Мне интересно, Патрик, насколько ты можешь быть другим, отказаться от всего бунтующего в себе, от твоей замечательной привычки делать все наперекор, поступать ни как все, доводя этих всех до исступления, так мило и обаятельно улыбаясь. Твоя улыбка всегда меня пугала – эта ширма, которую ты воздвигаешь между собой и жизнью, занавеска, за которой прячешь себя настоящего, как здешние женщины скрывают лицо под паранджой. Вечная вещь в себе, коробочка с секретом. Я бы поразгадывала тебя долгими вечерами, а лучше – ночами, и, пожалуй, даже позволила тебе угадать пару-тройку своих слабых мест. Тебе бы понравилось, я знаю. Ничего напрямую, всего лишь игра, затягивающая, интригующая, возбуждающая каждый нерв, каждую мышцу в напряженном теле. А потом, когда отпускает напряжение, ты словно летишь, теряя контроль, теряя свои маски, становясь на крохотное мгновение настоящим и таким уязвимым. Я умею играть в эти игры, ты был бы благодарен мне за отсутствие скуки и заурядной банальности. Ты слишком – не формат, Патрик, избитая затасканная стереотипность, должно быть, вызывает у тебя изжогу, перемешанную с легким отвращением. Я понимаю, я слишком понимаю тебя. Не то, чтобы мое сердце кровоточило и рвалось в клочья от отсутствия тебя в моей жизни, моей одинокой и дурацкой жизни. Такой же одинокой и бессмысленной, как твоя. Мы одной породы, просто ты рискнул сменить начинку, оставаясь все в той же оболочке. Кстати, об обертке: это даже трогательно – те же ботинки, то же странное барахло. Более дурацкую рубашку еще поискать, ноги стопчешь, пока дойдешь до финиша. Ты все еще прячешься за вещи, нелепые тряпки, все еще не осознал и не принял себя настоящего. Видно, и у гениев тормозная система бывает с проблемами и включается в самое неподходящее время. Ты так и не принял свое одиночество, подчеркивая свой неуют: милый заблудившийся очень умный мальчик с вечным сиротством в раненом сердце. Или ты затеял очередной фокус, забавный веселенький трюк: стать таким же, как все вокруг, спрятать свою поразительную непохожесть, почти избранность за удушающей обыденностью - просто женщина, просто отношения, словно ты такой же, как все? Словно ты остро нуждался в указаниях, как жить дальше. Ну, если я угадала, то ты выбрал правильный вариант, ужасающе банальный, но вполне спасающий от отчаяния, хотя ты прежний нравился мне гораздо больше. Ты так отличался от всех и был единственным в своем роде. Твоя преданность умершей жене, словно она была ангелом, почти не раздражала. Что толку бороться с призраками? Тут только один путь – разбудить тоскующее, ноющее длинными одинокими ночами тело, заставить его хотеть и подчиниться этому желанию. Ты так и не снял свое кольцо – это обнадеживает, я, пожалуй, целовала бы твои руки, эту чертову метку чужой женщины на твоей душе, и благодарила бы тебя за верность, преданность и память… Я умею играть в эти игры, Патрик, ты был бы растроган. И пожалуй, мне было бы безразлично, что надето на твоем пальце, если бы твое тело прижималось к моему. У всех свои игрушки и свое прошлое. Я бы создала из тебя совершенство, если бы ты только позволил, но как нельзя насильно сделать счастливым, так и невозможно выточить из стекляшки бриллиант, не держа его в своих руках. Я бы взяла тебя в свои руки, я бы доверилась твоим рукам. Я с ума схожу от твоих рук, Патрик, от этих длинных лживых пальцев, словно созданных для наслаждения и обмана. Я бы хотела, чтобы ты прикасался ими ко мне, трогая, заманивая, одурманивая, сводя с ума. Такая настоящая и правдивая афера, иллюзия, мистификация на грани реальности. Избито, но вся жизнь – игра, и тот, кто играет, часто заигрывается, не отдавая себе отчета, не желая подчиняться разуму. Я хотела снова сыграть с тобой, такое устойчивое помешательство. Мой перевозбужденный мозг шептал, кричал, вопил, ставя на дыбы черепную коробку и предупреждая об опасности: «Не думай о нем!» Но искушение было слишком сильным, настолько, что я пошла ва-банк. Слишком сложно? Нет, как раз все просто: между черным и белым лежит масса цветов и оттенков, немного правды, немного лжи и мир играет и переливается новыми красками. Мой вариант был прост: сыграть с тобой в темную, в твою любимую игру, такую заманчивую, припрятав туза в рукаве, или где-то еще – рукава, пожалуй, перебор, тут нужна гладкая шелковая кожа притягивающего тела, чтобы даже взглядом ощущалось его манящее тепло. Я поймала твой взгляд, скользящий по мне, смущенный, самодовольный и наглый, но твоя наглость такая наивная, почти детская, вся напоказ, очередная броня, скрывающая боль и смуту, слабость и недоверие даже к себе самому. Это так печально, Патрик, не верить себе. Понимать все во всех и плутать в лабиринтах самого себя. Ты слишком сложный и опасный. Даже для себя. Прошлое причиняет боль, только когда мы это ему позволяем. Я бы стерла твою память губами, всем своим гибким телом. Нам было бы хорошо вместе, Патрик, если бы только позволил, если бы ты дал нам шанс. Видишь, я даже мысленно ничего не говорю о твоей Лисбон, достаточно того, что я сказала вслух. Я умею быть сдержанной и не перегибать палку. Легкая наивная улыбка, почти дружеская, несколько неосторожных слов: «Как, разве он не сказал? Ах, прости мою бестактность, я так виновата, я не должна… Ах, как неловко вышло, я думала, ты знаешь... Мужчины предпочитают все забывать, только мы все всегда помним…» Все, как по учебнику стервы. Зароди сомнение и пусть оно точит, разъедает и мучает, и смирно жди результат, попивая кофе. А результат будет, кто бы сомневался. Ревность - всегда лишь страх потерять свою власть. Каждый хочет управлять кем-то, забывая управлять собой. Я видела, как ревность ломает, опустошает сильных и самодовольных, убивает все надежды. Это так забавно – смотреть со стороны, как здание рушится изнутри, складываясь, как карточный домик. Я столько раз спасала себя сама, что диплом антикризисного менеджера высочайшего уровня заработала кровью и потом. Моя жизнь – вращающееся колесо, слившиеся точки начала и конца, круги перед глазами от лиц и тел, темные круги вокруг глаз от безумных ночей. Но в моем сердце всегда была надежда, одинокая маленькая, но очень упрямая: выжить, выбраться и победить. И не важно, какое дерьмо спит рядом, пользуясь тобой, как бритвой, или полотенцем, важно, что ты получаешь, выползая из-под него, полуразрушенная, с измученным ртом, сведенным судорогой в счастливой улыбке. Важно лишь то, что будет в конце. Я сильный игрок, Патрик. Мы были бы хорошей командой, и я, возможно, смогла бы даже к тебе привязаться. Я не говорю о любви, это слово как-то не прижилось в моем лексиконе применительно к себе, я и в детстве не читала глупых романов про безумные страстные чувства. Наверное, поэтому и была успешна в профессии, в той, когда так ловко сводила людей, находя им пару для счастья, не заморачиваясь ерундой, а видя главное: как скоро любящим сердцам захочется сбежать друг от друга, корчась от ненависти. Любовь – это всегда ловушка, ограничение дееспособности. Твоя нынешняя привязанность – ошибка направления. Ты просто заблудился в себе и захотел стать похожим на других, да и годы идут, уходят, и машут ручкой из-за поворота. Я не только о тебе, я и о себе тоже: пора подумать о своей независимости от чужих тел. Я еще на плаву, но конкуренция слишком высока, и двадцатилетние вертлявые задницы здорово осложняют мою жизнь, заставляя хитрить и изворачиваться, наплевав на гордость. Тут побеждает тот, кто сумеет продержаться до финиша и не сойти с утомительной дистанции, или с ума. Я собираюсь финишировать с увесистым чемоданом, всего лишь небольшая плата за все мои унижения. В конце концов, за все надо платить. И вот для этого мне нужен ты, самолюбивый и самодовольный, игрок и негодяй. Я предложу тебе новую жизнь, сказочно свободную от всех прошлых жизней: только ты и я, и еще чемодан денег, этих восхитительно гладких шуршащих бумажек. Это хорошая компания и отличное предложение, Патрик Джейн. В конце концов, тебе надоест играть в нормального парня, и ты вспомнишь, кто ты есть на самом деле: удачливый мошенник, аферист и убийца. С таким грузом в рай не пускают, даже под присмотром Святой Терезы, а рай на земле может быть реальным. Со мной, если захочешь. Чертов безумный ублюдок, свихнувшийся на своей любви! Я не хотела причинять тебе боль, Патрик, ты вынудил меня. Это не моя, это – твоя ошибка, сбой гениального мозга, бессмысленный и глупый. Я лишь немного заигралась в свою неуязвимость и почти забыла, с кем имею дело. Ум, да еще такой извращенный, как твой, осложненный нарывом на самолюбии – экзотическая редкость. Я отвыкла среди тупой и грубой силы от таких изысков. Ты, как обычно, все вывернул наизнанку и накормил меня моим же блюдом, которое я заботливо готовила для тебя. Это было так унизительно: за минуту до окончательной победы, до полной свободы от всех, вдруг оказаться на коленях под прицелом твоей сучки. Я не боялась, что она выстрелит, меня убило ее довольное лицо победителя. Может, ты действительно ее любишь, если ты вообще способен на это? Рисковать собой, вынудить меня сунуть этот чертов шокер тебе под ребра, лишь бы она ощутила вкус своей победы и моего конца? Серьезная жертва за наш невнятный поцелуй. Знай я, чем он мне грозит, постаралась бы получить удовольствия побольше, намного больше. Тебе не страшно жить, Патрик? Все, к чему ты прикасаешься, погибает от твоего самодовольства и упоения собой. Я задела тебя, зацепила, затронув твои чувства, которые ты по недоразумению принял за любовь, и ты приговорил меня на долгие годы к клетке с решетками. Это – несправедливо. Ты хоть счастлив с ней, Патрик? Это так странно. Тебе действительно нужно для счастья так мало, или это просто страх одиночества и вечной неприкаянности? Твой нездоровый мозг родил очередную фантазию: смертельный аттракцион великого фокусника и лжеца, пожелавшего явить миру иллюзию правды? Я ненавижу тебя, но ты – лучшее, что случилось в моей странной жизни, моя самая безумная игра. Я не смогла забыть тебя все эти годы, а сейчас ты получил шанс на вечную память, навсегда похороненный в моем сердце. Длинными унылыми тюремными днями я буду мечтать о самом призрачном, крохотном, самом мизерном шансе разрушить твою жизнь, отбирая самое дорогое по частям, по кусочку, по капле. Это будет восхитительная пытка. Ты ведь знаешь, каково это – потерять все и остаться жить на обломках, оплакивая трупы? А безразмерными унылыми ночами я буду придумывать снова и снова все, что могло быть, все, чего между нами не было: представлять твои губы, ищущие мои, твои руки, тянущиеся к моему телу, и оно, сильное и сладкое, прижимается, отчаянно рвется к твоему голодному и ненасытному, до того, самого последнего мига, когда ты во мне, и назад пути нет. Я слишком много ставила на карту и не собиралась дать тебе выиграть, снова проиграть тебе. И я проиграла… насмешка судьбы, или твое дьявольское везение? Я не знаю. Я ненавижу тебя, Патрик. Я буду скучать.