Безупречный план

План Джулиуса был безупречен. Он только что узнал о своём грядущем повышении; с кем, как не с лучшим другом, ему отпраздновать это событие? Он поймает Лайджа в коридоре… нет, лучше где-нибудь, где никого не будет, например, у ксерокса или вроде того… улыбнётся и скажет: «Угадай, у кого хорошие новости?» Лайдж заинтересуется, улыбнётся тоже, поздравит его, скажет, что комиссия приняла верное решение, что другого он и не ожидал, и Джулиус пригласит его к себе. Да, теперь он получит право раз в неделю питаться дома; для Лайджа это будет чем-то новым. Конечно, он согласится. Разве он когда-то отказывался от общения с другом? И они останутся вдвоём. Как тогда, на выпускном Джулиуса в административной школе. Лайджу оставалось учиться ещё два года, но Джулиус позвал его с собой — не как пару, правда, а как друга, соврав, что Мелани Грисс дала ему от ворот поворот. И Лайдж согласился. В конце концов, они были друзьями, пока учились, а Джулиусу предстояло уйти работать в полицию. И Джулиуса нужно было утешить: он якобы переживал отказ Мелани. Они даже станцевали вместе — в шутку, конечно, и не прижимаясь, но сердце Джулиуса бешено колотилось, пальцы немели, а ноги отказывались слушаться. Наверное, у Лайджа было ощущение, что он танцует с роботом. Но ему казалось, что Лайдж смотрит на него по-особенному. Он вроде бы заметил, что он отводит взгляд, когда Джулиус его засекает. И дышал он как будто чаще. Они вышли куда-то, остались вдвоём, говорили о чём-то, потом замолчали и вдруг оказались совсем близко друг к другу. Джулиус мог рассмотреть каждую ресничку Лайджа, уловить каждый выдох, почувствовать этот выдох на своей коже; ему показалось, что в его взгляде он видит отражение собственных чувств. Ему привиделась в глазах Лайджа надежда, предвкушение, желание. Хотел бы Джулиус сказать, что их прервали. Что кто-то ворвался в помещение и нарушил их уединение. Что Лайдж чихнул, и момент был испорчен. Что Лайдж сделал шаг назад, смущённо потупив взгляд. Но нет. Никакая потусторонняя сила им не помешала. Просто Джулиус был трусом. Всегда им был — и им и остался даже в самый важный момент в своей жизни. Стоило ему чуть податься вперёд, как в его голове вдруг ожили все прежние страхи и сомнения, наперебой перекрикивая робкие голоса желаний. Что, если Лайдж его оттолкнёт? Что, если Лайдж его оттолкнёт и ославит на всю школу? Что, если Лайдж ответит на поцелуй?.. Да, это пугало ничуть не меньше отказа. Если не больше. И Джулиус сделал шаг назад и заговорил — о какой-то чуши, о первом, что пришло в голову. Собственный голос казался чужим и слишком громким. Взгляд Лайджа был нечитаем. Вскоре после этого они разошлись по своим комнатам в общежитии. На этаже никого не было, и Джулиус заперся в душевом блоке, проторчав там дольше обычного; жгучий стыд мешал ему получить удовольствие, но и отказаться от самоудовлетворения он никак не мог, потому что возбуждение не отпускало. Он представлял Лайджа, раскрасневшегося, тяжело дышащего, шепчущего его имя, стонущего — он всегда представлял только его, и этого всегда хватало, но сегодня это было не тем. Сегодня он должен был не представлять, а переживать это наяву. Если бы ему только хватило смелости… может быть, сейчас Лайдж стоял бы рядом с ним под тёплой душевой струёй. Наверное, Лайдж пошутил бы насчёт того, что они таким образом экономят свои лимиты на воду, сказал бы, что им нужно было раньше до этого додуматься; они смеялись бы, хихикали, а потом целовались бы, дурея от близости друг друга, скользя мокрыми руками по мокрым плечам, груди, животу, ниже… Джулиус уже миллион раз представлял Лайджа с собой в душе и каждый раз, обхватывая член ладонью, говорил себе, что это рука Лайджа; но сегодня рядом с ним должен был быть настоящий Лайдж. Он бешено работал рукой, но всё без толку — воображаемый Лайдж ускользал, как недавно ускользнул настоящий; осознание того, что виноват в этом был только он сам, гнало удовольствие прочь, и Джулиусу хотелось плакать. Нельзя быть таким трусом. Ещё не поздно, сказал он себе. Лайдж наверняка в комнате один — его соседи должны сейчас навещать семьи, ведь двухнедельные каникулы только начались. В общежитии остались только бессемейные сироты вроде Лайджа и уже сидящие на чемоданах выпускники, которые, впрочем, сейчас должны быть в танцзале. Ещё не поздно. Ещё можно одеться, даже не вытираясь, и побежать в крыло Лайджа, на бегу врезаться в его дверь и колотить, колотить, колотить, пока он не откроет, руками и ногами, а тогда, не давая ему опомниться, ворваться внутрь, хлопнув дверью, прижать его к стене и целовать, целовать, целовать. Лайдж ответит, конечно, ответит; достаточно вспомнить его сегодняшний взгляд, чтобы понять, что он хочет того же. Может быть, сейчас Лайдж лежит на кровати, прикрыв глаза рукой, и точно так же корит себя за трусость. Может быть, он занимается тем же, чем и сам Джулиус. Да, он лежит на кровати, торопливо двигая ладонью, и тут в дверь принимаются колотить, и Лайдж, поморщившись, кое-как застёгивает брюки и идёт открывать; Джулиус влетает, вжимает его в стену, льнёт ближе и чувствует его возбуждение. Лайдж рвано выдыхает ему в губы и стонет. Они трутся друг о друга, слепо целуясь, и Лайдж дрожит в его руках; он упал бы, если бы не был зажат между ним и стеной… Гортанно простонав, Джулиус последний раз провёл рукой по члену и кончил. Угрюмо смывая с себя белёсые следы, он понял, что никуда уже не пойдёт. Джулиус вздохнул. Да, он был трусом. Четыре года назад он позволил страхам взять над собой верх и до сих пор за это расплачивался. Первое трусливое решение уйти в тень вызвало второе, четвёртое, шестое… Он говорил себе, что выжидает удобный момент, и верил в это четыре года, но пришло время взглянуть правде в глаза и понять: или сейчас, или никогда. Он не должен был допустить свадьбы Лайджа, но струсил; он должен сделать шаг сейчас, пока не стало слишком поздно. Хуже уже точно не будет. И незачем даже дожидаться, чтобы они остались одни; нет ничего зазорного в том, что ты приглашаешь друга к себе отметить своё повышение. И тут на другом конце коридора как раз показался Лайдж. Джулиус призвал всё накопленное за семь лет знакомства с ним мужество и окликнул: — Лайдж! Друг спешил ему навстречу с широкой счастливой улыбкой. — Угадай, у кого хорошие новости? Эту фразу они произнесли одновременно и оба чуть растерянно заморгали. — Ты первый, - поспешно сказал Джулиус. Лайдж не стал спорить. — Джесси беременна! — воскликнул он. — Представляешь, Джей? У меня будет ребёнок! — он засмеялся, как самый счастливый человек в мире, а Джулиус улыбнулся, чувствуя, как заныли зубы. Он опоздал. Лайдж говорил, говорил, излучая счастье, и вдруг спохватился: — Ты ведь тоже что-то хотел сказать? — Да, — кивнул Джулиус. — Меня повысили. Повысят. На этой неделе. — А, — сказал Лайдж. — Здорово. Энтузиазма в его голосе было примерно столько же, как если бы Джулиус сказал ему, что обеденный паёк увеличивают на три грамма. — Вообще я и не сомневался, — добавил Лайдж. — Поздравляю. Заглянешь к нам с Джесси в субботу? Мы хотим отпраздновать! — Да, — Джулиус изобразил улыбку, широкую и яркую; он научился ей, когда Лайдж сказал, что хочет познакомить его со своей невестой. — Конечно. Я приду. Или, может, новые служебные обязанности ему не позволят.