Запах лимонада

Дорогой Йоите, Так много времени прошло с тех пор, когда с моих губ в последний раз слетало это имя, что я почти позабыл его звук. Всякий раз пытаясь открыть рот и позвать тебя, я понимаю, что не могу этого сделать — потому что вместе с этим именем вновь пришло бы и воспоминание, в котором я смотрю на то, как ты покидаешь меня… Сейчас, в этот самый момент я сжимаю в руках тот шарф, который с самого первого мгновения я считал жутко безобразным — теперь же, наоборот, с каждым днем он кажется мне все более дорогим и прекрасным; каждый день, теребя его в руках, пропуская меж пальцев, — мне кажется, что я забочусь о тебе, продолжаю оберегать ту дружбу, что зародилась между нами; как если бы ты и вправду был здесь… как мне того хотелось бы. Мне так сильно тебя не хватает, что иной раз я тебя просто ненавижу! Почему мы просто не пошли по правильной дороге, которая была перед нами? Почему твой путь, твоя жизнь так тесно переплеталась с моей — и вдруг оказалась оторванной от нее? «Судьба», похоже, совершила явную ошибку, потому что я бы предпочел и вовсе с тобой не встречаться, если бы знал, что однажды ты бросишь меня одного, оставляя пустоту на том месте, которое раньше занимал ты. И все же, внушаю я себе, воспоминание о тебе есть необходимое зло, необходимая боль: эти мысли, эти шрамы, которые не исчезнут, являются доказательствами того, что ты был здесь, что ты действительно существовал в этом мире, который не был пригоден ни для тебя, ни для меня, но идеально подходил для нас. Я люблю тебя, Йоите, и знаю, что это было твоим желанием, но в тот миг, когда оно было исполнено, та часть меня, в которую ты привносил жизнь, делал ее живой, исчезла вместе с тобой; после всего пережитого, после всех превратностей судьбы мы, наконец, могли бы жить как два обычных человека, но покой, затишье — не вечны, и очень скоро новая буря нас разлучила. Йоите, я хотел бы попытаться… достичь… хотел бы оказаться там, с тобой, чтобы спросить, счастлив ли ты теперь, окупились ли все твои усилия, живешь ли ты той жизнью, о которой мечтал, спросить, имеет ли она привкус лимонада, и, наконец, спросить тебя, есть ли в том — совершенном — мире место и для меня тоже. Быть может — да… а может, и нет… Я хотел бы оказаться рядом с тобой — хотя бы только для того, чтобы задать тебе эти вопросы, услышать этот полный горечи голос и чтобы один раз жизнь моя озарилась радостью; но в действительности есть нечто, что удерживает меня, и это не страх смерти – но желание жить; потому что, как сказал Бенджамин Франклин, не стоит откладывать на завтра то, что можешь сделать сегодня – и это верно, потому что это так называемое «завтра» может никогда не наступить. Йоите, я хочу прожить эту жизнь за нас обоих — для того, чтобы постараться исцелить ту боль, которую мы хранили в наших сердцах, переполненных одиночеством; и это, друг мой, обещание.

Я люблю тебя Михару

Михару взял зажигалку, лежавшую внутри ящика стола, зажег ее, но заколебался и замер в нерешительности. Последний раз взглянул на лист бумаги, и слезы безостановочно потекли по его холодно-равнодушному и бледному, словно у куклы, лицу, разбивая эту маску до такой степени, что он сам этому удивился; но не погрузился в пучину страданий и слез — и вдруг, ни с того ни с сего, улыбнулся, стирая рукой следы этой чуждой ему сентиментальности, что покрыли его лицо. После чего поднял глаза к небу и ощутил, как приятное, приносящее успокоение чувство разлилось у него в груди; он больше не чувствовал себя окутанным тем плащом, что был сплетен из острых, режущих нитей и мучений. Миновала полночь, высоко в небе сияла удивительная луна, освещая своим серебристым светом часть пейзажа; все остальное было погружено в темноту, но не казалось таким уж зловещим или предвещающим опасность, потому что вскоре луна вдруг изменила свой облик, уступая место сияющему солнцу, чернота посветлела и расступилась, и наступило утро. Оглядевшись вокруг, Михару увидел Йоите, который сжимал его руку; они лежали, вытянувшись на зеленых бескрайних просторах мира грез и надежд. Михару прикрыл глаза, вздыхая. Когда он снова их открыл, то скрепил огнем свое обещание, данное Йоите: «Ну вот, сегодня я начинаю жить», — подумал он, улыбаясь другу, в то время как исписанная страница постепенно превращалась в пепел. — Привет*, Йоите, — почувствовав себя словно бы исцеленным и приободрившимся, Рокудзё сел и запустил свободную руку ему в волосы, пропуская пряди меж пальцев, и Йоите — пожалуй, впервые — подарил Михару улыбку, полную чувств; их руки расцепились, но мгновение спустя Михару снова почувствовал друга рядом с собой — и обнял, чтобы удержать его. — Михару, ты сделал правильный выбор, пока у тебя есть время — продолжай жить, — Рокудзё еще крепче сжал в объятиях Йоите и не смог сдержаться, слезы одержали верх над его силой воли. — Не плачь… я люблю тебя. Михару ослабил хватку, чтобы заглянуть другу в глаза, и улыбнулся. — Я тоже, — и миг спустя Йоите вновь прижался к нему. Михару тряхнул головой и посмотрел на место рядом с собой, но Йоите там больше не было — как не было и бесследно исчезнувшей травы… Он спал с открытыми глазами?! Это было вполне возможно, но ему хотелось убедить себя в обратном. — Пожалуй, сейчас лучше лечь спать. Рокудзё погасил свет и забрался под одеяло; неожиданно горький и в то же время сладкий аромат наполнил комнату. «Это же запах лимонада!..» — Михару вздохнул, сделав глубокий вдох, и, закрыв глаза, с улыбкой на губах он заснул.