Cold

Заворачиваешься в одеяло, как в кокон. От бессилия откидываешься на спинку дивана. Холодно, думаешь. И пар изо рта как на минусовом морозе, замечаешь. Продрог до посинения, и помещение, словно огромный морозильник. – Чего сидишь? – грубоватый пренебрежительный тон. Голову лениво вскидываешь вверх. У него ресницы длинные, пушистые, но будто поседевшие от ложащегося на них инея. – Тебя жду, – улыбки нет, горькая правда в застывших уголках губ. Ждешь, конечно. Куда ж тебе деться от этого холода? – Я же сказал, что не приду, – его синяя куртка летит на место рядом с тобой. Полет синей куртки наблюдаешь как в замедленной съемке. Секунда до падения и столкновения с мягкой обивкой жесткого дивана. Полсекунды. Шершавый звук и легкий шорох. Сквозняк лижет голые пятки, которые не спрячешь под коротким одеяльцем. – Не важно, пока я тебя вижу, – пытаешься подтащить колени к горлу, чтоб сгорбиться и подуть горячим дыханием на уже не белые, но точно обретающие синевато-фиолетовый оттенок руки. Усмехается он. Вслед за курткой – перчатки. Коричневые. Не носил такие, ты точно помнишь. Какой-то кривой перед тобой образ давнего друга. – Видишь, как же. Разве ты когда-нибудь меня видел? – и опять усмешка. И раньше видел, и сейчас видишь, и ждешь терпеливо чужого дыхания на ледяных не согревающихся пальцах. – Лухан, холодно, – дрожишь. Чтоб убедить в своих словах, а то мало ли – не верит, скептик, и смотрит недоверчиво. – Лухан, – зовешь. И кажется с нотками горчичной мольбы. Подходит, касается огрубевшим на холоде пальцем щеки. Хочется тепла. Но тепло какое-то больное, не можешь в полной мере ощутить, почувствовать, пригубить. А так хочется, до дрожи. Трясешься, не выдерживаешь. Хватаешься за палец, сам прижимаешься губами. – Не надо, – вырывается. Но ты ведь сильный, не раз доказывал. Держишь крепко. – Мне нужно, – выдыхаешь надломленным хрипом. Под натиском сдается, и пальцы веером рассыпаются в твоих ненормальных руках. – Нужно, – задыхаешься. Нужные, но чужие пальцы бесчувственные, с пропавшим теплом. – Чего тебе сейчас от меня надо, а? – и голос его бесчувственный. Задыхаешься. – Мне нужно твое тепло, разве ты не видишь, что мне холодно? – заглядываешь в пустые омуты. Твой голос тихий, но такой тоскливый, просящий. – Мне что с того? – беспощадно молвит. И волосы его темные. Не как раньше – теплый мед. Темные, как бескрайняя ночь. Скоро рук совсем не чувствуешь. Попытки подуть на них безнадежны. Пальцы веером выскальзывают, забирая с собой огрубевшее бесчувственное не то тепло. Ты тянешься вперед, одеяло соскальзывает, съеживаешься. – Нужен мне, – как в бреду. – Нужен... – А раньше не был, – обрывает. – Но сейчас... – А сейчас ты не нужен мне. – Жестоко. Жестоко. Задыхаешься. Пальцы ледяные. И одеяло не соскребешь с колен, застыл как тишина. Заваливаешься, как свергнутый памятник на жёсткий диван с мягкой обивкой. По телу мороз, в глазах сухо, лишь потому, что там все заледенело. Образ давнего друга, разрисованный прежними воспоминаниями, то ли призрак или нет. Крошится как лед. Куртка и перчатки тают, вторгаясь запахом в закоулки твоего сознания – Лухана нет. Никогда больше его огрубевший палец не коснется твоей шелушащейся кожи. И мороз будто навеки селится в груди, лишая всякого тепла.