blackout

Сехун терпеть не мог частные школы. Запакованных в футляры дорогих костюмов надменных отпрысков не менее надменных толстосумов. Лживых и алчных до денежного эквивалента преподавателей с их маслянистыми улыбками. Тошнотворно вычурные кабинеты и коридоры стиля позднего классицизма. Высокие потолки с позолоченной лепниной и широкие окна с тяжелыми шторами. Раздражающе идеальными до последней складки. Сехун за свою недолгую восемнадцатилетнюю жизнь сменил четыре подобных учебных заведения. И новое презирал сильнее предыдущего. Потому что знал, что такое добродушные учителя сельских школ с их музыкальными зарядками по утрам и ободранные коленки во время большой перемены на заднем дворе после футбола. По-доброму ворчащая повариха в общей столовой и громкий детский смех во время битвы едой. Стреляющие друг у друга сигареты старшеклассники с их широкими щербатыми улыбками и болезненные подзатыльники от уборщиц за меловые разводы на полу и скомканные фантики под партами. Сехуну не хватало этого больше всего… Когда Сехуну до десятилетия оставалось три дня и восемь часов, его отец внезапно вбежал в их маленькую гостиную, пока мама разливала по пиалам свежий зеленый чай, и с широкой улыбкой прокричал о больших деньгах. В тот день любимый матерью чайный сервиз отправился в мусорный бак, гремя осколками разбитого чайничка. Задувая свечи на необычайно огромном торте, Сехун впервые за все детство не ощущал теплых и тяжелых отцовских рук на своих плечах. Он, фальшиво улыбаясь веселящимся одноклассникам, слушал его взрослые разговоры с другими, незнакомыми ему людьми. Сехун тогда подумал, что никакие, даже самые вкусные торты не стоят того, чтобы родители игнорировали его на собственном дне рождения… Отец разбогател на акциях американской компьютерной компании, так что они переехали в Пусан, открыв салон по ремонту автомобилей. Сехун пошел в другую школу с другими детьми. Почему-то считавшими его пустым местом и дарящими тычки под ребра при каждой удобной ситуации. На просьбы о переводе в другую школу отец кивнул и подписал очередной договор о покупке нового салона. Мама же оказалась слишком занята укладкой волос, недавно выкрашенных в неприятно-рыжий цвет. Спустя три года и расширения по ведущим городам Южной Кореи представительств небольшой автомобильной компании, созданной отцом, Сехун разбил в кабинете иероглифики три окна и испачкал чернилами классный журнал посещаемости. Потому что надоело вымывать голову от чужого дерьма после очередного слива в школьном унитазе и пытаться докричаться до отца, слишком занятого поставкой японских двигателей SR20DET в Сеул, и матери, больше заинтересованной новой коллекцией нижнего белья от Lise Charmel, чем травлей собственного сына. Родители, кажется, забыли о произошедшем спустя несколько дней. Сехун сжег волосы перекисью водорода и в первый же день в новой школе избил капитана бейсбольной команды за “случайно” опрокинутый на него стаканчик колы. Издевательства и избиения старых одноклассников сменились на новые - тихую ненависть и грязные “стрелы” – это когда один Сехун и девять парней с озлобленно зажатыми в кулаках битами на заброшенной стройке. Равнодушие и игнорирование родителей заменили немые упреки и поджатые в недовольстве губы. Сехун впервые за прошедшие три года ощутил удовлетворение от их внимания. Спустя еще год отец приобрел личный этаж в небоскребе компании Taehan Saengmyong, основав в Сеуле главный офис “Oh Industry” и распустив по стране десятки сетей филиалов и представительств. Со дня переезда в столицу Сехун по пальцам мог пересчитать, сколько раз его семья ужинала за одним столом. Перейдя в старшие классы и вновь сменив школу, Сехун полгода со скучающим видом наблюдал, как его одноклассницы раздвигали ноги перед преподавателями за отличные оценки, а администрация закрывала на происходящее глаза, в уме подсчитывая, во сколько обойдется им упадок годового дохода при исключении студенток. У него самого никаких конфликтов не возникало. Богатенькие подростки были больше озабоченны трендовыми луками и общественным статусом, что эквивалентно приравнивалось к биржевым индексам успехов и падений компаний их родителей. Поэтому, устав от очевидной несправедливости во время распределения учеников по табелям успеваемости, Сехун расклеил по школьному городку фотографии особенно пикантных моментов и еще парочку видеозаписей выложил на facebook. Со скандалами и кричащими заголовками на первых страницах ведущих южнокорейских изданий, Сехун в очередной раз вылетел из стен лучшей гимназии. Все чаще вместо молчания и безэмоциональных улыбок Сехун начал получать от отца короткие броские фразы о приличии и поддержании статуса его семьи. Сехун все сильнее желал прокричать, что его настоящая семья осталась в маленьком поселке у Восточно-китайского моря. Рядом с улыбчивыми детьми и собственным незнанием о стоимости элитного Glenlivet. И поэтому на последний, двенадцатый год обучения в очередном доме лицемерия, Сехун окончательно сорвался. Он спровоцировал драку между клубами легкой атлетики и стрельбы из лука, а затем прилюдно оскорбил куратора литературного кружка. И ему не грозит исключение разве что из-за полученного лучшего балла на экзамене среди старшеклассников, скорого выпуска и той двадцатипроцентной надбавки от общей годовой стоимости к ежемесячной плате за обучение, при которой Сехуну позволили поступить в очередное частное учебное заведение с его характеристикой. Сейчас же Сехун лишь меланхолично расплывается в кабинете завуча на мягком бархатном кресле для посетителей кричаще красного цвета и без стеснения изучает напряженную фигуру мечущегося по кабинету мужчины. Тот кусает тонкие, отвратительно лягушачьи губы и явно мысленно отсчитывает пятый круг гудков в последнем Vertu, прижатом к его покрытой испариной щеке. До конца обучения остались жалкие полгода, и не один заинтересованный в финансовой выгоде директор не выгонит его из школы. Потому что сейчас не отвечающий на звонки завуча отец с легкой руки отдаст лишний десяток тысяч долларов оскорбленному преподавателю за моральный ущерб, нанесенный Сехуном. А Сехуну насрать. Ему давно насрать на мать, затерявшуюся где-то между улицами Via Sant’ Andrea и Avenue Montaign, и отца, погрязшего в запчастях от Subaru Impreza и BMW. Ему насрать на всю эту грязь, окружающую его и засасывающую в себя стремительно и неминуемо. Завуч подбирается внезапно и натягивает на морщинистое лицо гадкую зазывающую улыбку. Сехун смотрит на него из-под нахмуренных бровей тяжелым, вызывающим взглядом и ждет, когда тот начнет рассыпаться в льстивых речах, стоит отцу ответить на звонок. Но только мужчина открывает искаженный в усмешке рот, как что-то меняется в его блестящих глазах и тускнеет. Сехун заинтересованно вскидывает бровь и приподнимается в кресле, безуспешно стараясь расслышать исходящий из динамика гулкий голос отца. Замечающий это завуч недовольно морщится и отходит ближе к окну, вызывая у Сехуна наигранно громкий вздох. Неосознанно теребя в узловатых пальцах рубиновые запонки на лацканах дорогого костюма от Zegna и искусственно, воодушевленно соглашаясь с чем-то, предлагаемым ему отцом Сехуна, мужчина недовольно постукивает подошвой лакированных туфель по керамической плитке пола и мрачнеет вместе с каждой исчезающей секундой. Теряя интерес к происходящему и не без раздражения отсчитывая в уме количество конвульсивных содроганий минутной стрелки антикварных настенных часов, Сехун почти соглашается с прокравшейся в его мысли идеей нагло и показательно покинуть душный кабинет завуча. - Конечно, господин О, - внезапно слышимо произносит тот и, обернувшись, опускается в хрустяще скрипнувшее кожей офисное кресло. Отнимает от уха смартфон, кладя его у плоской панели лэптопа, и поднимает на ожидающего Сехуна мутные узкие глаза. – Ваш отец сообщил мне, что в независимости от произошедшего на этот раз, он не может посетить школу ввиду неотложного заседания его компании. – Сехун даже не пытается сдержать себя, когда с его искривившихся в невеселой усмешке губ срывается высокомерное фырканье. Он совсем не удивлен. – Но господин О уверил, что через пятнадцать минут нас посетит его секретарь. Он уладит вопрос о Вашем наказании и лично отвезет Вас домой. А пока, до его приезда, Вы будете вынуждены составить мне компанию в моем кабинете. Сиплый, низкий голос завуча начинает восприниматься Сехуном сплошным диссонансом после произнесенного - “секретарь”. И все последующее совсем не желает подвергаться бинауральному эффекту, пропадая из его внимания. Потому что отец послал за ним Лухана. Завуч, не без облегчения понимая, что от Сехуна ответной реакции он не дождется, тихо выдыхает и усталым движением сухой кисти распахивает крышку черного матового Fujitsu. Помимо зазнавшихся и некультурных старшеклассников у него слишком много работы. Сехун проглатывает усластившуюся слюну и не может не растянуть пухлые губы в довольной широкой улыбке. Пользуется тем, что завуч потерял к нему интерес и расслабляется, распуская по сторонам заклубившиеся в его голове нехорошие воспоминания. Если бы Сехуну предложили поменяться местами с кем-то гораздо более удачливым в этой жизни, то, пожалуй, Сехун отказался бы только по одной причине… И это – невысокий миловидный секретарь его отца. Впервые Сехун познакомился с Луханом на своем семнадцатилетии, когда на днях рождения уже привычно собирались десятки незнакомых и сухо улыбающихся ему людей. Из всех осунувшихся, пузатых или же наоборот, костлявых и тщедушных фигур столичных бизнесменов и их лощеных модельных спутниц, Сехун неосознанно для себя зацепился скучающим взглядом за узкую прямую спину, как по иголочке облаченную в черный смокинг от Hermes, и блестящую, идеально уложенную турмалиновую макушку. Лениво перекатывающиеся друг с друга мысли в сонном сознании не позволили ему в ту же секунду осознать, что стоящий в нескольких метрах от него гость не был наваждением. Лишь когда незнакомец обернулся к проходящему мимо него официанту, Сехун понял, что пропал… Представший перед ним в ту ночь Лухан показался ему принцем, сошедшем со страниц наивных девичьих сказок. Белоснежная вежливая улыбка и очаровательные, смеющиеся глаза. Ухоженные руки, бережно держащие тонкими пальцами бокал белого сухого Giaconda Estate, и полное отсутствие высокомерия в миниатюрной, подтянутой фигуре. Ни капли надменности или павлиньего позерства. Ни толики показательного превосходства в открытых чертах лица. Ни намека на отвращение в изгибе светлых губ. Ничего привычного для нового и потерявшегося за ширмами искусственного денежного мира Сехуна. За долгие семь лет Лухан оказался для него первым, кто заставил вернуться мыслями в свое чистое и светлое детство без горькой тоски и сожаления. Сехун просто согрелся настигнувшей его волной добрых и искренних воспоминаний. И понял. Лухан для него - тот самый теплящийся луч света сырого и темного туннеля. Только вот… В тяжелую, резную дубовую дверь кабинета приходятся три скромных, но настойчивых удара. Звонких и гулких, как от острых костяшек пальцев. Сехун спешит убрать с лица почти кошачью эйфорию и немного приосанивается, с зашептавшими в желудке бабочками ожидая, когда завуч разрешит посетителю пройти. …оказался он Сехуну не по зубам. - Добрый день, господин Квон. Я – секретарь господина О, Лу Хань. Прошу простить за ожидание, по дороге возникли непредвиденные обстоятельства. Да. Сехун просто обожает выражения лица тех людей, которые встречаются с Луханом в первый раз. Кажется, полностью погрузившийся в работу завуч не сразу может сориентироваться в собственных реакциях. Он застывает где-то посреди отвлечения от финансовой таблицы и восхищенного удивления при появлении молодого мужчины в своем кабинете. Совершенный. Подогнанный до идеально острой складки на брюках костюм Brioni томного оттенка bleu d’amour. Непроницаемого, аспидно-серого цвета и расстегнутое на каждую лакированную пуговицу кашемировое пальто от Burberry с меховым воротником. Вычищенные до трехсантиметрового каблука матовые классические туфли кричащей марки Prado в тон верхней одежде. Небрежно уложенные чернильные густые волосы, соблазнительно ниспадающие ровной челкой на блестящие глаза. Стройная, подтянутая фигура, сочетающая в себе мужественность расправленных плеч и волнующую длину ровных ног. Томный, вкрадчивый голос с шелестящими низкими нотами. Мягкая, почти влюбленная улыбка влажных персиковых губ. Так выглядит его Лухан. - Д-да, добрый день, господин Лу. Прошу, присаживайтесь. Суетливо и смешно поднимающийся на ослабевшие ноги завуч нелепо мечется взволнованным взглядом по броскому интерьеру своего кабинета и совсем не вежливо указывает взмахом кисти на соседнее с Сехуном кресло. Лухан на реакцию мужчины лишь едва заметно вскидывает темные брови и легким, уверенным шагом проходит вглубь кабинета. Провожающий его игривым, зазывающим взглядом Сехун не удостаивается и секунды внимания Лухана. Тот лишь опускается в безвкусное кресло, пугающим образом не образовав на дорогом луке лишней складки, и ведет себя так, словно самого Сехуна в помещении нет. И Сехун Лухана не упрекает. Только хитро жмурится и сжимает то и дело норовящий расползтись в лукавой улыбке рот. В последнюю их встречу Сехун подарил ему бутылку эксклюзивного “Veuve Clicquot” Vintage, споив молодого секретаря до неузнаваемого, смущенно хихикающего состояния, и нагло организовал себе вечер взаимных пьяных поцелуев. Лухан до сих пор не отвечает на его звонки. Потому что “ты совсем зажрался, О Сехун” и “твои домогательства у меня уже поперек горла”. А сейчас Лухан - по воле судьбы и не без вмешательства господина О – сидит в десятке сантиметров от него и позволяет вдыхать свежий, сочный аромат от LACOSTE. Сехун пользуется моментом и неприлично долго и пристально рассматривает знакомый до каждого изгиба чужой профиль. Очаровывающие завитушки угольных ресниц, по-детски трогательный кончик маленького носа, выдающуюся полноту мягких губ… Внешность Лухана обманчива и притягательна, как околдовывающее пение сирен в густом морском тумане. Сехун давно заучил, насколько острым бывает взгляд блаженно-блестящих глаз и обезоруживающим - бесстрастный тон ласкового голоса. - Сехун, покиньте, пожалуйста, помещение. Импульсивно, возмущенно содрогаясь от внезапно резанувших по уху слов завуча, Сехун резко оборачивается. Эмоции в его почерневших глазах тяжелые и ненавидящие. Мужчина неуверенно поправляет золотую заколку для галстука и со смешанными чувствами в выражении своего лица не выдерживает столь отягощающего внимания. Проявленная им слабохарактерность вызывает у Лухана незлую мимолетную усмешку. И та не остается не замеченной Сехуном, поглощенным его присутствием даже при вспыхнувшей злости. Подобно обласканному коту, Сехун тут же расслабляется и криво, блаженно улыбается, облокачиваясь о подлокотник и стараясь заглянуть в спокойное лицо Лухана. Тот педантично отряхивает брюки от невидимых пылинок и заинтересованным взглядом изучает строчку на рукаве пальто. Сехун испытывает эстетический оргазм. - Сехун, нам необходимо обсудить детали Вашего поведения наедине, пожалуйста, подождете господина Лу в холле на местах ожидания. – Вновь сдержанно начинает завуч, наконец садясь за стол и тут же, не дожидаясь недовольной реакции Сехуна, обращается к Лухану: - Или Вы настаиваете на присутствие Сехуна, господин Лу? - Я уверен, что мистеру О будет совсем не интересно, - угрожающе вежливо отвечает Лухан и хлестким, выдержанным движением закидывает ногу на ногу. Дорогая ткань костюма чуть шуршит, сминаясь в ровные складки под его острыми коленями. Улыбка черствеет в уголках картинных губ. Осознавая опасность ситуации, Сехун оставляет возмущение при себе. Не спешит портить с Луханом отношения еще сильнее. С завучем - всегда пожалуйста. С Луханом?.. У того слишком тяжелая рука и вспыльчивый характер. Поэтому, не без показательного пренебрежения, Сехун лениво поднимается из кресла и накидывает на плечи помятый после клубной потасовки школьный пиджак. Подхватывает за кожаный ремешок свою сумку от PASSION и, бросив в сторону мужчины дерзкий взгляд, принимается не спеша, почти модельно вышагивать на выход, кажется, слыша, как в раздражении скрипит фарфоровыми коронками теряющий терпение завуч. Пока Сехун не выходит в холл и не притворяет за собой тяжелую дверь, от мужчин не доносится и слова. А при отличной звукоизоляции каждого помещения в учебном заведении, Сехуну больше не выдается возможности расслышать что-либо из их последующей беседы. Впрочем, ему не настолько интересно. Завуч выставил его за дверь, лишь бы не клянчить у секретаря деньги прямо на глазах у ученика. Мужчина, скорее всего, утомленно начнет жаловаться на усложнившуюся по причине Сехуна жизнь, его неуважительное поведение к старшим и, в конце концов, придет к вопросу, что одними извинениями прощения учителя не добиться, ведь Сехун “такой плохой ребенок”. Но последнему важны не столько причитания завуча о его скверном характере, сколько тот факт, что на этот раз все недовольства высказываются не отцу, а в лицо его секретарю. Только мысль, что завуч остается наедине с Луханом, завладевает вниманием Сехуна и вызывает внутри него ревностное кипение. Стыду нет места. Потому что Лухан единственный понимает мотивы его скверных поступков… и это одна из главенствующих причин, почему Сехуну так необходимо внимание старшего. Лухан – это тот человек, который после очередных школьных переполохов и крупных разгромов в семье, при всей своей взрослой рассудительности, каждый раз так по-мальчишески глупо прокрадывается в комнату Сехуна с коробками свежей пиццы, литровыми бутылками Coca Cola и лицензионными DVD новых блокбастеров. Зарывается под его одеяло, изо всех сил выдерживая насмешливый взгляд младшего, и старается не залиться краской сильнее, чем алеющие кончики ушей. В тишине ждет, пока младший включит домашний кинотеатр и ляжет рядом. И Сехуну такой смущенно заботящийся, одолеваемый беспокойствами Лухан нравится ничуть не меньше его же ехидно вздернутых бровей и величественно расправленной под дорогим пиджаком спины. Сехун счастлив, что у него есть такой Лухан, в обществе которого любящая семья из далекого детства пропитывается теплой ностальгией, а вся чернота тоски медленно выцеживается из сердца. Откидываясь на теплую спинку небольшого диванчика в тихом и пустом коридоре, Сехун глубоко вздыхает и не без мягкой улыбки ощущает разливающуюся в животе теплоту. Все же он рад, что отец оказался занят в этот раз и выслал на разборки с завучем секретаря. По крайней мере, на обратном пути домой Сехун не будет терпеть придавливающих к заднему сиденью отцовского Mitsubishi Pajero Sport злости и раздражения. Потерявшись в нахлынувших на него сентиментальностях, Сехун не сразу слышит ленивый свист распахиваемой двери кабинета, а лишь улавливает запах знакомого парфюма. Вскидывает голову с уже натянутой на пухлые губы зазывающей улыбкой, но тут же теряется. Без лишних слов Лухан разворачивается и следует к спуску вниз. Непонимающе хлопая ресницами, Сехун не сразу догадывается подскочить с дивана и последовать за секретарем. Походка того неспешная, уверенная, стук каблуков сдержанным эхом отскакивает от белых стен. Подбегая к Лухану, Сехун неуверенно упирается взглядом в его блестящую макушку гладко уложенных волос. Легкое сомнение неприятно забирается под прослойки его ногтей и колючими мурашками пробегает по нервам. Обычно Лухан смиряет его снисходительным взглядом с ноткой собственного превосходства, а потом отвешивает слабый подзатыльник… Кусая губы, Сехун с исказившимся лицом ощущает ухающее в груди сердце и услужливо открывает перед Луханом тяжелые двери парадного входа школы. Старший по-прежнему на него не смотрит. Лишь смаргивает и выходит на по-зимнему прохладную улицу. По пути к опустевшей парковке, у каменного невысокого забора, он вынимает из кармана пальто ключи от машины и, отключая сигнализацию, разблокирует салон привычно идеальной Audi Guattro Concept. Белоснежная красотка соблазнительно подмигивает им фарами и щелкает замками. В салоне тепло и одурманивающе пахнет самим Луханом и дорогой кожей матово-черного салона. Сехун, опускаясь на переднее место и не утруждая себя защелкивать ремень безопасности, борется с желанием вновь подняться в кабинет к завучу и отвесить мужчине хорошего удара. Потому что Лухан злится. И это видно в его окаменевшей на месте водителя фигуре и так и не заведенном двигателе машины. Сехун сжимается и старается не смотреть в его сторону. Беспокоится и думает, что ему бы что-то сказать, да только на языке раздраженно крутится какая-то сумасбродная чушь. Она с первого слога испортит ситуацию до планки “хреновей некуда” и оставит разгребать Сехуна одного. - Твой завуч просто мудак, - неожиданно лениво произносит отмерший Лухан, не на шутку пугая Сехуна, и поворачивается к заднему сиденью, протягивая за чем-то худую бледную ладонь. - Ч-что? – непонимающе роняет Сехун и с пузырьками закипающей влюбленности под кожей чувствует мягкие лапы умиротворения на сжавшемся сердце. Захрустев пакетом и так и застыв в полусогнутом положении, Лухан вскидывает на Сехуна спокойный, любопытный взгляд. И что-то проскальзывает в выражении лица младшего, что Лухан не спеша выпрямляется и одаривает его насмешливой, но беззлобной усмешкой. А потом хлопает его по лбу вытянутыми хрупкими пальцами. - Он так долго ныл, что я устал слушать и просто выписал ему чек на сумму, оговоренную господином О. И ушел… пусть это было несколько грубо, - в последнем Сехун слышит легкую неуверенность и видит, как взволнованно прикусывает старший нижнюю губу. – Хотя количество нулей над моей росписью очевидно погасило его недовольство. Лухан тут же озаряется улыбкой и бросает захваченный с заднего сиденья белый пакет на колени Сехуна. Младший вздрагивает и опускает все еще не верящий взгляд вниз. Там согревает его бедра свежие гамбургер и картошка фри, упакованные символикой McDonald’s Corporation. Под нос ему тут же утыкается стаканчик медового Bubble Tea. Сехун молчит, потому что горло ему сдавливает стальной хваткой, и не может даже поднять руки, чтобы взять из пальцев Лухана любимый напиток. - Я говорил, что люблю тебя? – хрипит он. Лухан фыркает и закатывает глаза. - Тысячу раз, мистер О, - весело отвечает он, впихивая прохладный стаканчик между его коленей, и заводит машину. Сехун все же обращает на Лухана взгляд и невольно озаряется улыбкой. Несмотря на невозмутимое выражение лица и нахмуренные брови – Лухан краснеет.