Не жертва

В детстве Сёму нередко принимали за девочку. И вполне справедливо. Если Камбу называли «папиным сыном», то Сёма был, без сомнения, маменькиным сыночком. Послушным, выпестованным, любимым. Ему не приходилось бороться так, как с детства боролся Камба, возможно, потому, что Сёма всегда сдавался без боя. Готов был признать кого угодно лучшим; замыкался в себе, улыбался немного растерянно и отдавал, отдавал, отдавал. Он не считал себя достойным что-то брать. То, что приходило к нему, приходило без боя. Не было его личным достижением. Поначалу Камба считал: то, что именно Сёме, не желавшему ни за что бороться, достается обожание Химари — нечестно. Потом он понял. Таких резких, бескомпромиссных, как он, Камба, любить невозможно. Ими можно восхищаться. Уважать. Бояться. Но не любить, никогда. Не так, как Химари любит Сёму. Есть люди, которых любят, но которые ничего сами не решают в собственной жизни. Они ничуть не выигрывают от чужой любви, возможно, потому, что не ждут ее и не могут понять ее ценность. Они несчастны. Есть те, которые любят сами. Им никогда не бывает просто; им приходится идти вперед, стиснув зубы, обрезываясь обо все встречные лезвия, натыкаясь на всевозможные преграды. Такие люди не умеют ни улыбаться лишний раз, ни стонать от боли. Иначе давно были бы повержены, не смогли бы продолжить свой путь. Как правило, они ничего не получают в ответ на свою любовь. Они несчастны. Привилегия принять жертву, привилегия принести ее, привилегия стать жертвой самому — что бы ты ни избрал, никогда не будешь счастлив беззаветно. Такова человеческая природа. Выбор за тобой. Свой выбор Камба совершил в далеком детстве. Раз уж Химари любит Сёму, тогда он, Камба, полюбит тоже. И будет защищать. Защищать Сёму было прямо-таки жизненно необходимо. Он как магнитом притягивал неприятности. К примеру, к нему неизменно цеплялись дворовые хулиганы, никак не желающие верить, что он не девочка. Слишком уж прилично вел себя Сёма, особенно по сравнению с Камбой. И этот его наивно-затравленный взгляд… Если бы Камба не решил защищать Сёму, он бы первый такого и обидел. Но Сёме повезло. Камба взял его под свое покровительство, и обидчикам приходилось несладко. А потом они перевелись и вовсе. Сёма повзрослел, вытянулся и стал каким-то незаметным. Внимания ему теперь не перепадало ни со стороны хулиганов, ни от девушек, которые за Камбой повадились шастать толпами. Насчет этих девушек Камба не испытывал ни малейших иллюзий. Любовь? О ней и речи не шло. Его поклонниц волновала только перспектива покрасоваться рядом с клевым парнем. Они восхищались им, и он принимал это восхищение как должное, но ответить им взаимностью не мог. Так уж получилось, что он выбрал любить всего двоих людей: Сёму и Химари. Камба не понял, в какой момент Химари отошла на второй план. Он по-прежнему был готов пойти на что угодно ради ее защиты, пожертвовать всем, если придется… Но Химари воспринимала его дар как должное. Его щедрость была частью мира, в котором она жила. Неважно, что он отдавал ей — в ответ Химари покровительственно улыбалась и журила своего непутевого братика. Возможно, Камба считал бы, что иначе и быть не может… если бы не решил защищать Сёму когда-то. Это был исключительный случай, который не вписывался в привычную для Камбы картину; Сёма был исключительным. И Химари любила его не потому, что он привык быть любимым. Потому что он мог отдавать. Сёма был невероятно щедрым. К Камбе, к Химари, ко всем. Поэтому и не мог сам ничего решать — слишком много думал о других, по первой просьбе приходил на помощь, забыв о собственном эго, не подсчитывая выгоду от того или иного поступка. Химари принимала жертвы Камбы, не задумываясь об их ценности, а он не спешил говорить, набивать себе цену и воспевать собственные лишения. Пусть Химари не видит, что врученный ей драгоценный дар красен от еще теплой крови; она и не должна видеть. Ни к чему. Сёма видел все. Сёма отчасти был как сам Камба; Сёма понимал. Ему не требовалось отдавать все, в ответ получая лишь невнимательный кивок. Достаточно было половины. С Сёмой и жизнь можно было делить — пополам. Иногда Камба думал, что, живя с одной Химари, он быстро бы ее возненавидел. Слишком много ей отдавал и не видел от нее ничего в ответ. Чтобы отдавать, нужно у кого-то брать. И Сёма это позволял. Не дрожал над собственной исключительностью, не пытался отстраниться, ничего не требовал. Он понимал. В первый раз Камба поцеловал Сёму, убегая от толпы недовольных поклонниц. Он знал, что провокационная новость «братья Такакура — геи» его преследовательниц надолго не остановит, но это была хорошая возможность сбежать. Прихватив с собой Сёму, естественно — в противном случае его бы на части разорвали. Второй поцелуй отличался от первого. В тот день у Камбы ничего не ладилось. Жизнь была для него сражением, только потому он побеждал — но иные победы доставались такой ценой, что были равнозначны поражению. В такие моменты не хотелось жить. Камба пришел домой поздно вечером, разбитый, доведенный до грани, мечтающий об одном: завалиться в кровать и уснуть, чтобы больше не лезли в голову мысли о собственной ничтожности. Он думал, что Сёма и Химари уже спят. Он приходил так поздно далеко не в первый раз, они привыкли и не беспокоились о нем… Во всяком случае, он хотел бы в это верить, потому что приходить раньше не мог все равно. Химари и правда спала. Она верила, что все равно получит свою жертву — Камба еще никогда ее не подводил. Сёма не спал. Он сидел, прислонившись спиной к стене, и, кажется, собирался упрекать. Увидев Камбу, он изменился в лице: — Что случилось? Камба покачал головой: потом. Оставь в покое. Завтра. Но Сёма был назойлив как никогда, лез в душу, вертелся под ногами, и тогда Камба прижал его к той самой стенке и поцеловал — крепко, по-настоящему. Совсем не «для вида», как это было тогда, с неудачливыми поклонницами. Камба ожидал, что Сёма начнет вырываться, — Камба не станет его удерживать — а вырвавшись, сверкнет зло глазами и выскажет все, что думает, и они наконец-то поссорятся по-настоящему, в первый раз за все эти годы. Пора ведь когда-то начинать, и почему не сейчас? Разорвать связь с самым любимым человеком в день, когда все валится из рук — это закономерно. Камба выдержит, с Камбой ничего не случится. Еще один надлом, ему не страшно, он все выдержит и станет сильнее. Если не сломается. Чего Камба не ожидал, так это того, что Сёма ему ответит. Он совершенно не умел целоваться, видно, некому было его научить. Не Химари же, в самом деле. Невероятно щедрый ко всему миру, Сёма одновременно оставался замкнутым… А если бы его поцеловал кто-то другой? Какая-нибудь наивная большеглазая дурочка, упертая сталкерша вроде тех, которые иногда заводились у самого Камбы и которых было отнюдь не просто вывести? Сёма бы и ей ответил? Кому угодно? «Вот она, его настоящая щедрость: только моя, только для меня». Камба больше не мог ни о чем думать. «Правильно-неправильно, если я жертвую, то могу взять. Возненавидишь? Я давно к этому готов. Ненавидь меня». У Сёмы была чересчур нежная кожа — как у девушки. Податливый… безотказный. Желанный. Пусть не девушка, что бы там ни говорили в детстве; пусть — брат. Это, в конечном счете, не имеет значения. Сёма не возненавидел Камбу. Сёма предотвратил надлом в нем, удержал на краю, но это не было жертвой с его стороны. Просто что-то, что они разделили надвое: горечь и сладость, и не так важно, кто сделал первый шаг. Когда, жертвуя, получаешь что-то взамен — это уже не жертва. Это называется иначе, но Камба запрещал себе думать, как именно. И теперь, глядя на Химари, пытающуюся взять у Сёмы то, что уже давно принадлежало ему, Камбе, он мог думать только: «Химари любит тебя, Сёма. За это я люблю ее».