Духовник

Духовник Меньше, чем оруженосец, мне нужен только духовник, которого у меня, к счастью, не имеется. Тем не менее три года вам придется жить под моей крышей. (с) ВВК, «Красное на красном» Идите и не грешите более. Формула епитимьи

— И каков будет их следующий шаг? Курт Вейзель ненавидел предсказывать неудачи. Сейчас ему хотелось отрезать себе язык и разбить голову о скалу, но кто сделает дело? Эмиль об этом знал. — Вопрос не в том, — генерал Савиньяк мерил шагами палатку, — что предпримут наши противники, а в том, чего они ждут от нас? Алва, кошкин сын, ты загнал нас в угол. — То было угодно Создателю, сын мой, — попытался пошутить Бонифаций, но осекся под суровым взглядом, — иначе… — Я не богослов, — Эмиль от души ударил по столу, — но военный и привык решать задачи. И не спорить с командиром. Господа, если мы ничего не предпримем, то через год бириссцы устроят еще худшую резню. Надеюсь, все понимают, что о случившемся сегодня следует молчать? Ричард? Оруженосец Первого Маршала сидел и думал слишком уж громко, чтобы его можно было игнорировать. — Да, эр Эмиль? — Мы можем на вас рассчитывать и… доверить вам больше, чем собственную жизнь? Да или нет? — Да, но… чем же я могу помочь? Эмиль понимал мальчишку и сочувствовал ему от души. Не каждый день твой великолепный эр топит деревни, а потом сходит с ума и лезет от совершенного на стенку. И это еще не самое страшное. Хотя сумасшествие Рокэ кого угодно способно напугать до белых глаз. — Замечательно. Запомни — за здоровье и жизнь Первого Маршала отвечаешь ты. Инструкции получишь у лекаря, он там что-то такое придумал, кажется. Надеюсь, ты понимаешь, насколько серьезное дело тебе поручено? Дикон кивнул, наверное, не мог подобрать нужных слов, но оно было к лучшему. А до Эмиля только начало доходить, в какую западню они угодили. Это Алва умеет воевать пятью тысячами против десятикратно превосходящих противников, а генерал Савиньяк, если не придумает что-нибудь гениальное и безумное, через месяц будет есть собственные сапоги. — Наши противники, — как ни в чем не бывало продолжил Эмиль, — должны быть уверены, что Рокэ командует армией так же, как и прежде. Курт, что бы он сделал дальше? — Приказал бы заминировать еще одно озеро, — мрачно ответил Вейзель, — и реку. Думаю, не обошлось бы без шантажа… простите, ультиматума. Или я плохо знаю Рокэ. — А порох? Он же неминуемо отсыреет. — А когда это, — тихо и веско ответил мальчишка, — волновало монсеньора? Пожалуй, из Ричарда через несколько лет выйдет толк. Но сначала война и бириссцы, разбираться с которыми больше некому. — А что бы сделали вы, Курт? — Я артиллерист. В нашем деле следует бить только в том случае, если знаешь наверняка силы противника и его слабости. Иначе это бессмысленная трата сил. — А что бы сделал я? Не так, все не то. Думать надо не как бы поступил генерал от кавалерии, а что предпринял бы хитрый царедворец Ли, которого схватили бы за самое дорогое. Положим, свою меньшую задачу — уничтожение казаронов — Адгемар Кагетский решил. Но зачем он спутался с этой агарисской братией? Стало быть, смута на границах и желание урвать себе кусок плодородных земель. Их не удержишь без обученной армии. — Армия без военачальника, сказано в Книге Ожидания, — Бонифаций отпил из своей фляжки касеры, — это как саранча: все уничтожает на своем пути, разбойничает, грабит и мародерствует. Нас, дети мои, трое с половиною, а у Адмегамара всего одна хитрая голова. Но не значит это, что умная. — Предлагаете снести этой курице голову, ваше преосвященство? Каким образом… если только… А из этого… Простое, как и все гениальное, решение лежало на поверхности. Эмиль почувствовал, как постепенно ослабевает натянутый до предела канат из страха и ответственности. — Дикон, дай мне карту. Эмиль одернул полы мундира и начал излагать план. — Эр Эмиль, — Ричард, наконец, отмер и смотрел на него широко раскрытыми глазами, — а вы уверены, что получиться? — Корнет Окделл, — Савиньяку теперь сам Леворукий был не брат, — если мы уцелеем в этой мясорубке, то с меня звание теньента и белый конь. Ричард, твоя главная задача… — Не спускать глаз с монсеньора. — Окделл встал с табуретки и отдал честь. — Вас понял, разрешите идти. Эмиль кивнул и смотрел, как деревенеют спина и плечи мальчишки, как горят у него уши и становятся дыбом непослушные волосы. Ничего, справится. Этот выдержит. — Ступай. Когда Ричард ушел, Савиньяк мрачно оглядел собравшихся. — Господа, у нас остался один нерешенный вопрос. Кто будет писать письма Его Высокопреосвященству? Подделка документов — это преступление. Но молчание — сестра вранья. — Я, помнится, — Вейзель говорил с видом человека, смирившегося с творящимся безобразием, — сносно рисовал в Лаик и умею копировать карты. — А я, — Бонифаций погладил себя по большому животу, — знаю, что и кому пишет Рокэ. — Вы понимаете, на что подписываетесь? — Сын мой, — варастийский епископ коротко хохотнул, — чтобы я, да упустил возможность назвать кардинала в письме старым псом? Да плохо же ты меня знаешь. — Ответственность за происходящее беру на себя. Не было нужды в тяжелых, как камень, словах, но Эмиль чувствовал необходимость сказать их. — Тогда за дело, — Курт надел шлем, — и да поможет нам Создатель. *** Замотанный в несколько одеял и перевязанный поверх них веревками, Рокэ напоминал тюк с особо ценными вещами. Сейчас он спал, взъерошенный и всклокоченный, как никогда похожий на мокрую птицу. Дик торопливо перевел взгляд на лекаря, мучаясь от неловкости. — Эр Эмиль сказал, что у вас появилась идея, — он закусил губу, глядя, как маленький полный человечек озабоченно поцокал языком и что-то проверил, оттянув веко у больного. От ткани сильно пахло маковой настойкой. — Идея была очевидна, но воплотить её генерал не решился, — лекарь неодобрительно пожевал губами и со страхом глянул на Рокэ. — Меж тем времени становится все меньше. — Почему? — Дик с ужасом почувствовал, что голос дрогнул. — Почему… меньше? — Сейчас мы поим Проэмперадора опийной настойкой, но в больших дозах она вызывает привыкание ничуть не слабее сакотты. Он близок к своему пределу. Во рту пересохло, но, как ни странно, руки перестали дрожать. Когда становилось совсем плохо, Дикон знал, вдруг откуда-то приходила стойкость. А может быть, фамильное упрямство. — Что вы придумали? — Господин Проэмперадор мучается от чувства вины, — тихо заговорил лекарь. — Привести его в сознание не удается: от нашатыря или уксуса он на секунду словно просыпается, а потом глухо воет и падает в беспамятство снова. Я думаю… — Скажите словами, или я вас ударю, — Ричард понял, что его начинает мелко потряхивать от гнева, — ну?! — Если человек чувствует себя виновным, то он должен получить наказание, чтобы иметь возможность простить себя, — торопливо выпалил лекарь и отшатнулся, когда Дик невольно шагнул навстречу. — Никто не посмеет поднять на герцога Алву руку, монсеньор! Генерал Савиньяк — второй сын графа, об остальных и говорить не приходится, ваша светлость! Что-то внутри осыпалось пеплом. Теперь Ричард знал, что надо делать. — Вы готовили… розги? Или что там? — голова была пустой и ясной. Кто бы мог подумать, когда пригодится матушкина наука. — Вымочил в масле плеть — так мышцы пострадают меньше, кожа стала мягкой, она будет хорошо ложиться в замахе, — лекарь с облегчением зачастил, потом приволок из угла походный котелок. Утопленная в оливковом масле плеть смотрелась жутковато. — Какая-нибудь мазь? До или после? — Нельзя до, ваша светлость, — затряс головой лекарь, — в ваших ударах должна быть боль. Если мы опоим больного снова, он ничего не почувствует! Вот, вот это – это после. Смазать и ничем не накрывать. Если будет сильно кровить, посыпьте мхом, у меня оставался мешочек. — Уходите, — одними губами выговорил Дик. Голос пропал. Видимо, на лице отразилось что-то такое, что лекарь, булькнув что-то невнятное, вылетел наружу. Часовой, поставленный у палатки, от вида Ричарда тоже отступил на шаг. — Этого лекаря — взять под стражу, пока не будет сказано обратное. Разговаривать с ним не позволяется, — в горле вместо слов шелестел песок. — Сами — оцепить территорию вокруг на тридцать бье. Не приближаться. Никого не подпускать. Разрешаю стрелять на поражение. Выполнять. Солдат торопливо кивнул и отдал честь, а потом бросился к своему десятку. Ричард отпустил полу палатки и пару секунд стоял, невидяще глядя в пустоту. Леворукий знает, где лекарь откопал настоящую деревянную лавку, но она была, и от этого ощущение того, что это уже было, становилось всё сильнее. Дик распустил узлы — хитрые, их не пришлось даже разрезать, и осторожно развернул одеяло. От Рокэ полыхало жаром, словно в горячке. Искушение оставить рубашку было очень велико, но лекарь сказал, что должно быть больно. Ричард стащил с эра рубашку, уложил животом на лавку и привязал руки – веревкой поверх шелкового шейного платка. Потом ноги. Поднял голову и замер. От вида исполосованной, в старых шрамах, спины затошнило. Неужели… неужели это не в первый раз? Ричард стиснул зубы и стряхнул в котелок излишки масла, перехватил плеть поудобнее. И начал считать. Раз. Два. Три. На четвертом ударе Алва застонал, слепо покрутил головой, и Дик спохватился. Ещё один шейный платок пришлось употребить в качестве кляпа. Мычание снаружи услышат вряд ли. Пять. Шесть. Семь. Гнева не было, только горечь. Восемь. Девять. После десяти ударов Дик тряхнул рукой – отвык – и скинул колет, оставшись в рубашке. Жарко. От одиннадцатого удара Алва дернулся, окончательно приходя в себя. Необыкновенно ясно было видно, как пальцы впились в дерево. Но больше из груди не вырвалось ни звука. Двенадцать, пятнадцать. Почему, хотелось спросить Ричарду, почему вам это нужно? Полосы поперек спины вспухли алым. Помнилось, застилая взор, совсем другое: конюшня в замке, свист розги, гибкий прут в собственных пальцах, крики Джона, и Дик бежал от этих воспоминаний сюда, в здесь и сейчас. Рука дернулась, и следующий удар лег на поясницу неровно, зацепив верх штанов. Дик тихо выругался, когда Рокэ простонал что-то тихое и невнятное, и присел у лица, сдвинув кляп на подбородок. Спутанные волосы на затылке взмокли и мешались, пока он развязывал узел. Глаза, с мокрыми ресницами, казались от расширившихся зрачков черными, а не синими. — Ещё, — пересохшие яркие губы, мутный, жадный взгляд, словно его обладатель мучился от голода. — Мало… Дикон. Я виноват. Не жалей. Ричард согласно опустил веки, боясь расплескать пустоту в голове, и вернул кляп на место. Но теперь Рокэ отзывался на каждый удар иначе. Стонов, хоть и заглушенных кляпом, стало больше. Он вздрагивал на каждое касание, прогибаясь почти благодарно. После третьего десятка Рокэ будто прорвало: невнятные из-за кляпа, полились слова. Ричард опознавал кэнналийский и про себя молился, чтобы его не сменил талиг – тогда шанс понять, о чем речь, становился намного выше. Рокэ выгнуло, едва не вывихнув привязанные запястья, на сорок восьмом. Он хрипло закричал что-то сквозь ткань и обмяк. Видимо, потерял сознание. Осознание, что можно остановиться, тараном ударило в отупевший разум, в котором оставалось только все увеличивающееся число ударов. Ричард отшвырнул на шаткий столик плеть и бросился за водой и приготовленными бинтами. На этот раз узлы вместе с шейными платками пришлось разрезать. От прикосновений Рокэ дернулся, потом уже более осмысленно шевельнулся, пытаясь повернуться набок. В воздухе запахло чем-то знакомым… и стыдным, и Ричард залился краской весь, от ушей до шеи, когда увидел поверх шнуровки на штанах влажное пятно. Думать об этом было невозможно, и оставалось только занять голову вещами простыми и понятными. Обмыть и, подняв на плечо, довести до походной койки. Там смазать спину показанным средством, присыпать крошащимся в пальцах мхом и, наконец, позволить себе отвернуться. Ричард сполз на пол прямо у постели, привалился затылком к скамье и отключился, как был. *** Тронко встретил их покрытой инеем степной травой, а еще поединком орлана и ворона в небе. Эмиль и остальные победители вместе с ним слишком устали, чтобы обращать внимание на дурные знамения. Так легко радоваться жизни, особенно после того, как тебя едва не смолотили в пыль. Но у них есть договор, а наследник Адгемара будет сидеть тихо, если не хочет лишиться трона и головы. Эмиль расстегнул мундир и рухнул на койку, не раздеваясь. В тот день он впервые за долгое время спокойно спал. Следующим утром он застал во дворе Ричарда. Оруженосец Рокэ выглядел невыспавшимся и упражнялся со шпагой. — Ты слишком открываешься, — Эмиль показал, как правильно держать в этой позиции, — в бою это может кончиться ударом в печень. И следи за ногами. — Эру Рокэ, — надо отдать мальчишке должное, в последнее время он даже не краснел, — лучше. — Да, лекарь мне говорил. Но что тебя беспокоит? — Я не понимаю, — Ричард прищурил глаза и попытался сделать антре-тиссе, — почему? Большую часть обратного пути Окделл молчал и слишком уж громко размышлял. Порой Эмиль слышал, как там, в глубине ворочаются шестеренки-мысли. В самом деле, надо уже дать мальчику пару уроков владения лицом, а то столичные ызарги сожрут и не подавятся. — Сложно сказать, — Савиньяк с удовольствием потянулся и закончил серьезно, — с людьми порой случается подобное. Это… трудно объяснить и еще труднее понять. Полагаю, что такое можно только пережить. Но сохрани нас Повелитель Кошек. Ричард кивнул. Он вновь о чем-то думал. Не самым приятным для предмета образом, надо сказать. — То есть, все дело во власти? — И да, и нет. Мой брат сказал бы, что все дело в страсти. Но ведь и страсть — это та же самая власть. И когда она… берет верх над человеком, не приходится ждать ничего хорошего. Все, что мы можем сделать... — Это помогать по мере сил, — закончил за него Ричард, — я понял вас, эр Эмиль. Я должен идти. На секунду Эмиль ощутил нечто вроде жутковатой, тоскливой зависти. Но, право слово, подобная преданность приобретается чудовищно дорогой ценой. *** Рокэ промолчал почти неделю. Не бредил даже во сне, и на заходившего эра Эмиля глянул равнодушно и сонно. Позволял себя поить и кормить, менять повязки. Ричард делал необходимое, пересказывал происходящее в лагере, особенно – совместные идеи командования. Рокэ заговорил только на двенадцатый день, когда впервые смог сесть и набросить на плечи рубашку. — Полагаю, произошедшее исполнило мечту как минимум двух десятков Людей Чести, - в тихом голосе было ничуть не меньше яда, чем обычно. — А как насчет вашей? Ричард молчал. Говорить, а тем более вспоминать не хотелось. — Я должен признать, что ваша сноровка оказалась неожиданной. Неужели в пику гайифским радостям вы питаете склонность к этому виду развлечений? Выхода не было, и Дик облизнул губы, собираясь с силами. Сказал бесцветно: — В Надоре у меня был мальчик для битья, — собиравшийся сказать что-то ещё Рокэ замолчал. —Матушка… суровая женщина, а я часто бывал непослушен. Но поднять руку на герцогского сына челядь не смела, так что за мои проступки наказывали Джона. Он брат Дейзи, моей молочной сестры, — зачем-то пояснил Дик. Странно, но с каждым словом становилось легче. — Последние три года перед Лаик, — Ричард сглотнул, — отмеренное ему наказание мне приходилось исполнять самому. После первого раза один из конюхов объяснил мне, как бить так, чтобы причинять боль, но не увечить. Вот и все. Рокэ молчал. Под белой кожей — на щеке остался отпечаток подушки — перекатывались желваки. — Вам лучше? — Дик поднял глаза, на что-то надеясь. Кривая усмешка перекосила безупречный рот. — Лучше. Полагаю, при необходимости я смогу воспользоваться… вашими талантами. Бледнея от наконец-то проснувшегося гнева, Ричард вскочил на ноги, но Алва уже стремительно вышел из шатра. Дик едва поспевал за ним, а Рокэ шагал все быстрее, выслушивал на ходу какие-то короткие отчеты и уже успел приказать, чтобы через час собрали командование. Остановился он только перед погребом, в котором по приказу Дика, подтвержденному Савиньяком, маялся тот самый лекарь. Когда дверь отперли, он выбрался на свет, подслеповато щурясь. Выстрел в упор швырнул его обратно. — Ну как, — Рокэ опустил пистолет и теперь смотрел Ричарду в лицо пронзительным, испытующим взглядом, — теперь я для вас достаточно грешен, чтобы иметь право на наказание?