220 V

И 220 вольт при мысли о тебе «Хоть раз сделай что-нибудь по своей инициативе, м?» Это последнее, что он услышал, прежде чем пропустить по его телу оглушительный, но не смертельный электрический разряд. Сигаретный дым, злобное рычание в тишине, копошащиеся мысли – безвольное тело только что упало под ноги и уже кроме боли ничего не вызывает, только что-то жмёт внутренности и выкручивает внизу живота, не то от страха, не то от предвкушения. По венам течёт уже не кровь, а пламя – он напряжёно сжимает пальцы в кулак, силясь ответить бессознательному желанию отмщения за измену, но ответ-вопрос напрашивается сам собой. Зачем он это делает? Когда боль достигает своего пика, и руки сами тянутся к ящику стола, внутри которого покоятся пистолет с пятью патронами и наручники, хочется кричать. Но это проявление слабости, а Верде сильный, он сможет всё пережить. Ведь все переживают, даже если их руками и совершается преднамеренное убийство своего объекта вожделения. Они называют его безумным? Он будет совершать сумасшедшие поступки. Они его ненавидят? Он выберет самую мощную взрывчатку и покажет им свою ненависть, изобретя генератор случайной мести. Учёный с неприязнью пнул лежащего на полу под рёбра. Из горла Верде вырвался несдержанный болезненный хриплый стон, ведь это тело он ещё два дня назад обнимал, целовал, любил. А теперь готов стереть в порошок. Ведь просто пристрелить – слишком лояльно. Верде роняет пистолет и бессильно опускается на пол, мысленно огрызаясь на проснувшуюся совесть, теряя остатки самообладания и гордости. Ему хочется подарить этому человеку весь мир, но в итоге просыпается слепая ярость, жаждущая пытки, одну из таких, которые убивают не только тело, но и личность. На эту крупную рыбу придётся затратить немало усилий – чего только стоило заманить его сюда. Но ты же гений, ты справишься, ты и не на такое был способен, сгусток безразличия и тщеславия. Дрожащими руками он собирает выпавшие патроны с пола, словно разбросанные мысли, кидает их в ящик, и они стучат по деревянной доске, задевая железную цепочку наручников. Уже готово всё. Кроме его собственной решимости и нервов. А никто не говорил, что убивать легко. Особенно того, кого любишь, верно? Не жалея ни себя, ни его, мужчина прикасается к рукам, сковывает их наручниками, туго и беспощадно царапая кожу. Тело жертвы вздрагивает – он стонет, но на большее не способен ввиду частичной парализации. Верде заменил его кровь своей ненавистью, превратив сосуды в провода. Он кладёт его на железный стол и долго маниакально наблюдает за ним, поглаживая по щеке, будто запоминая каждую линию, стирает кровь с уголка его губ, потакая своей ревности и чувству собственника. Он наблюдает за ним – как приходит в себя, как смотрит, как улыбается, и… Не улыбаться в ответ. Просто зацепить наручники зажимом над его головой, чтоб не вырвался. — Убьёшь меня? Верде вздрогнул. — Убью… — цедит сквозь зубы и грубо целует, кусает до крови, затыкает рот, лишь бы не болтал. Вкус разочарования жжёт язык и нёбо, а в это время рука учёного забирается под рубашку – прикосновения придают вкусу особую пикантную страсть. По венам разливается горячий свинец, и в одночасье тело жертвы дёргается от боли. В голове Верде трещит только электрический ток, и это его не устраивает. Он хочет криков. Чем выше будет мощность пламени Грозы – тем громче. Как только первая часть пытки заканчивается, прикованный пленник издаёт протяжный стон, находясь на грани потери сознания. Всё ближе к смерти, потому что так хочется Верде. — …люблю…тебя… — шепчет он с придыханием, и капля крови стекает вниз по его скуле и разбивается о железную поверхность стола. Это прокушенная изнутри губа кровоточит. Но заряд будет бить ровно в той точке тела, откуда ветвятся все сосуды. Воздух электризуется вновь. — Ты лжец. Какой же ты лжец. Лжец. Лжец. Лжец. Он бьёт его током снова и снова, наконец выжимая слабые крики, приближаясь к 220 вольтам, ожидая, когда утихнет пульс. В комнате начинает пахнуть озоном, но причину такого явления Верде не в силах выяснить – ему интересно, сколько протянет «пациент», сколько у него времени. Когда можно позволить себе зарычать, разрыдаться так как положено – сквозь ликующий смех, заламывая руки. И он не успокоится, пока Реборн не перестанет дышать. Да-да. Это именно он только что закричал так громко, что его крик отразился от железных стен и эхом пронёсся по коридорам. Это было долго, больно, безумно – слушать не хватало сил. Но тело резко обмякло, звук оборвался, почти также, как и пульс киллера. Нет. Нет. Нет! Сердце самого Верде остановилось на мгновение. Не так он хотел убить его. Не сразу. Ведь вначале нужно уничтожить личность, а затем только всё остальное – нельзя давать ему так просто сдохнуть! Всё должно было быть долго и насильственно с мольбами и просьбами. Учёный плачет, зная, что всё бесполезно, что все ответы уже давно известны, и возвращает возлюбленному сердцебиение, прекрасно зная о том, на что способно пламя Солнца. Ему больно. Он ищет нужные медикаменты и пытается унять дрожь в руках. Они говорят, что он сильный? Он покажет им, что даже такие, как он, рано или поздно слабеют от любви. +++ — Больно? — Да… — А так? — Легче… — А так? Чувствуешь что-нибудь? — Отвали от меня… Он слизывает с груди киллера кровь, собственнически сжимая пальцы на запястье. — Тебе идёт боль. — Убей меня… — Особенно такая… — Убей, ты же хочешь… — Нет. Ты знаешь, что я не смогу. Смывает кровь с его искусанных губ. — Верде…? — Да? — Я тебя ненавижу. — Я тоже… — Лжец. Какой же ты всё-таки лжец. Рука учёного поглаживает внутреннюю сторону бедра мужчины сквозь брюки. Ожоги будут ещё долго его беспокоить. — Дай покурить… — Нет… Верде садится на стул напротив и держит сигарету зубами, закуривая. Реборн кашляет, а затем смеётся. — Сволочь, ладно… Я всё равно тебя люблю. И в тишине лаборатории они почему-то оба смеются, только горько и как-то слишком неприятно. Верде поднимается, подходит ближе и аккуратно в губы вкладывает сигарету, почти любовно, как в поцелуе. Ревность и месть удовлетворены криками жертвы и могут снова усыпить себя. Ведь Реборн еле сидит на краю стола, наверняка у него ещё темно в глазах, но пламя Солнца делает своё дело – учёному остаётся только ускорить процесс за разговором. — Ты всё ещё ревнуешь? — спрашивает итальянец после паузы и ловит на себе меланхоличный взгляд. — Тебе мало клинической смерти, чтобы понять, насколько я зол? — На 220 вольт. Я посчитал… — он затянулся – Ты убедил меня в своей решимости. — Я убедил тебя лишь в том… — Верде заглянул в глаза репетитора сквозь сигаретный дым – Что абсолютно серьёзен в своих намерениях. — Ты говорил мне это тысячу раз… — Реборн улыбается ему. — И скажу ещё тысячу, если потребуется… Между ними повисает пара улыбок и тишина, сопровождаемая треском тлеющей сигареты. — А что бы ты сделал, всё таки убив меня, а, Верде? Учёный вздохнул. — Наверное… Я бы застрелился. Киллер рассмеялся. — Лжёшь. — Может быть… Он будет говорить это тысячу раз. Ведь их отношения – это механизм с огромным количеством элементов, которыми очень сложно управлять. Достаточно одного сбоя, одного импульса для неправильного хода, и шестерёнки начинают двигаться абсолютно хаотично, каждая в свою сторону. Одна ошибка, резкая остановка, и части разлетаются в разные стороны, всё рушится на глазах. Особенно в такие моменты, когда эти двое решают убить друг друга. — Будешь ещё курить? — Нет, благодарю. — Может виски? — Я бы не отказался, да. — Тогда бросай сигарету. — Куда? — Да хоть на пол. Главное брось. У тебя снова пульс зашкаливает. Ложись обратно. Стук шагов по металлическому полу. — Верде! Он обернулся. — Это была моя первая клиническая смерть. Учёный хмыкнул. — Последняя ли она – это в твоих руках, Реборн… — Не сомневаюсь… «Парадоксально…» — думает киллер, ложась обратно на стол и вздыхая – «Он впервые сделал что-то сам, не потакая моему желанию… Пускай и весьма специфически… « В наручники тебя, И на железный стол… И 220 вольт…