Сети

В последний раз затянувшись и оглядев крыши неказистых, кособоких домов, Рей выкинула окурок в форточку. Она спрыгнула с кресла и тут же залезла в ящик выщербленного письменного стола, где вместе с мусором (типа разномастных пуговиц и конфет неизвестной давности) лежали упаковки с жвачками всех вкусов и производителей. Девушка вытащила одну из них и кинула в рот в надежде сбить запах табака. Не хватало еще, чтобы мать прознала о том, что она курит. У Рей всегда было слишком много проблем с родителями. Отец, который был моряком на рыболовном судне, месяцами пропадал в море, пытаясь выбить для семьи лишнюю копейку. Хино почти не виделась с ним, лишь с щемящей тоской и жалостью вечерами вспоминала его усталые карие глаза и рано облысевшую темную голову. А какие у него руки! Большие, шершавые, с неровными ногтями, такие уютные и теплые! И очень ласковые, хотя сам мужчина совсем не видит нежности… Иногда девушке хотелось бросить все и уплыть с ним, но это было невозможно. Приходилось жить с матерью, которая всегда была недовольна своей жизнью и не уставала напоминать об этом мужу и дочке. Сколько Рей себя помнила, Ребекка сетовала на бедное существование, не позволяющее жить ей, как она выражалась, «нормальной жизнью». Второй «любимой» темой был недотепа-муж, не сумевший в свое время нажить состояние. - Я выходила за будущего капитана, - жаловалась Ребекка подруге, сплетнице из соседней квартиры. – А что получила? Ох, права была моя мать, когда говорила не выходить за него замуж… Рей становилось противно от ее слов, а еще обидно и за себя, и за отца, угробившего жизнь на тяжкой работе. Еще будучи малышкой, она слышала из своей комнаты визгливые вопли матери и тихие возражения отца и ей хотелось спрятаться от этого крика, зарыться головой под подушку. Прошли годы, но ничего не изменилось. Только заслышав скандал, Рей забиралась с ногами в кресло у окна и, сжав подушку, тихо сидела, слушая недовольства и обвинения. Неужели всегда так? Люди связывают свои жизни, чтобы «пилить» друг друга, копить ненависть, а потом, наоравшись вдоволь, ложиться в одну постель и называть это любовью? Семьей? Если так, то Рей не хотела этого рабства, никогда не хотела связывать себя с кем-то. Она и так чувствовала себя ошибкой природы, нелепым последствием этого ужаса, что творился за стеной. Одна только была мечта в жизни – поскорее исчезнуть из этого места, из этой маленькой старой комнатки, выходящей окнами на кривые крыши, из жуткой нелепости, которую привыкли называть семьей. - Рей, иди есть! – раздался знакомый голос совсем рядом, и Хино поморщилась, совсем не желая вставать со своего кресла и выслушивать ворчание матери, которое всегда просыпается при появлении девушки. Но уж лучше выйти, чем потом расхлебывать последствия. Девушка поправила алую кофточку, обнажающую белое плечико, короткие джинсовые шорты, и босиком вышла из комнаты, машинально свернула на кухню. Мать стояла у плиты и что-то перемешивала в кастрюле, но, когда девушка села на стул, повернулась к дочери: - Мне опять звонили из школы, - сказала она тоном, не предвещающим ничего хорошего; Рей нахмурилась и с неосознанной неприязнью глянула на Ребекку. – Учителя жалуются на тебя. Ты постоянно опаздываешь, дерзишь. Сколько я буду терпеть от тебя позор?! – самообладание женщины сошло на нет, и она со звоном поставила тарелку на стол перед дочерью, так, что девочка вздрогнула. Рей, не привыкшая опускать головы, скрестилась взглядом с матерью. Непокорность, дерзость, неприязнь - все было в ее глазах, так похожих на глаза отца. Ребекка терпеть не могла этого взгляда. - Ты совершенно отбилась от рук! – взвизгнула женщина и отвернулась, лишь бы не видеть его; ее длинные рыжие волосы хлестнули девушку по лицу. – Я устала с тобой бороться, хоть бы кто сказал о тебе хорошее, а я только краснею! У Рей в ушах загудело от злобы и желания тут же убежать, но что-то намертво приклеило ее к стулу. - Я устала, слышишь? – голос Ребекки неприятно ударил по натянутым нервам. – Твой отец обещал поговорить с Милоной, у нее собственный пансион для обучения девочек. Быть может, там из тебя сделают человека! - Я не собираюсь торчать в какой-то школе! – Рей впервые подала голос и тут же вскочила со своего места. – Ты не запрешь меня там! - Если ты сама не в состоянии контролировать себя, пусть это делают другие! Хватит с меня! – мать так и не повернулась к Рей, и та выбежала из кухни и тут же заперлась в своей комнате, трясясь всем телом. POV Рей Именно в такие моменты мне хочется кричать или вовсе исчезнуть. Меня всегда пугали отсылкой в пансион, что для меня равно детдому, а может, еще чему похуже. Привыкла. Привыкла, как и к тому, что никогда не устраивала мать, была недостаточно идеальна для нее. А ведь если бы я была такой, как она хочет, Ребекка бы вообще забыла о моем существовании. Мне кажется, случись со мной что, ей будет абсолютно все равно, она только привычно с недовольством глянет в мою сторону и скажет что-то о распущенности. Я не знаю, откуда в ней это желание? Желание, чтобы все происходило само собой, только по ее прихоти? Таким образом должны появляться деньги в доме, дорогие вещи и послушная дочка, воспитанием которой она толком никогда не занималась. Однако я могу только бессильно злиться на нее, не имея возможности навсегда уйти. Ненавижу свой возраст. Ненавижу свое бездействие. Я нервно открыла полупустую пачку с сигаретами и снова закурила, давясь дымом. Всегда курю только в форточку, гляжу на улицу внизу, и еще сильнее меня тошнит от этого дома. Иногда мне кажется, в моем сердце осталось место лишь этой ненависти. Я захлебываюсь в ней, тону, и остановить меня ничего не может, лишь коротенькая весточка Алмазу. Одно безликое «Мне плохо», и он готов рыть зубами землю, лишь бы это исправить. Любая моя просьба. Любой каприз. Я могу быть грубой, ломаться перед ним и даже послать его, он вернется, и преданность его взгляда не изменится. Вот и сейчас я просто набираю его номер, и отвечает спокойный, несколько подобострастный голос: - Рей? Все хорошо? - Приезжай, - тихо прошу я. – И привези сигарет. У меня кончаются. - Ты дома? – ни сомнения, ни промедлений. - Дома. Только ты поторопись, пожалуйста. - Еду, - он бросает трубку, словно уже мчится ко мне, и я сажусь в свое любимое кресло. Ребекка ненавидит Алмаза, он кажется ей слабовольным. И, конечно, она уверена, что на меня позариться может только какой-то отсталый. Но он – мой друг, наверное, единственный на всей этой гребаной планете. Я не уважаю его слабости, но без него я, наверное, загнулась бы. Ровно через десять минут парень стучится в мою комнату, и я тут же вешаюсь ему на шею. Он осторожно гладит меня по спине, на его чистом белом лбу появляется тревожная морщинка: - Поссорились? А мне не хочется отвечать, мне тепло, я в безопасности. Меня защищает самый надежный в мире человек. Когда-то я заступалась за щуплого белобрысого мальчишку от нападок сверстников, теперь он готов отгородить меня от всей вселенной. - Рей, потерпи немного, - успокаивающе произносит Алмаз. – Полтора года. А потом мы уедем: я, Самико и ты. - И я буду третьей лишней среди вас, - недовольно бурчу я и даже как-то ревниво. Самико – девушка Алмаза, божий одуванчик в очках и с книгой Дюма подмышкой. Я никогда не пойму, что мой друг в ней нашел, наверное, то, чего не достает мне – уравновешенности и спокойствия. Проблем ему и со мной хватает. - Ты никогда не будешь лишней, - с жаром возражает Алмаз, и я отстраняюсь от него почти в равнодушии: - Хорошо, пара праведников. Сигареты привез? Алмаз вынул из потрепанной кожаной куртки пачку, и когда я взяла ее, как-то слабо произносит: - Ты бы бросила, Рей. - Вот еще, - фыркаю я и усаживаюсь за компьютер. Пара «кликов», и на мониторе появляется фотография молодого мужчины. Дьявольски красивого молодого мужчины. Он даже слишком идеален, чтобы быть настоящим: голубые глаза с не пушистыми, но все же заметными светлыми ресницами, чуть вьющиеся короткие волосы, цветом напоминающие выгоревшую на солнце сентябрьскую траву, а взгляд, кажется, глядит глубже, чем способен видеть человек. От одного этого взгляда у меня по спине пробегают мурашки. - Опять он, - уже раздраженно вздыхает парень, вставая за моей спиной. – Ну сколько можно? Ты еще общаешься с этим человеком? Он же на десяток тебя старше! - Господи, Алмаз, не нуди хоть ты! – злюсь и я. – Все поголовно вмешиваются в мою жизнь, тыкают носом, что и как делать. А у меня, быть может, только Пилигрим и остался, только эта фотография! - Не прибедняйся, - уже спокойнее отрезал Алмаз. – Долго ты ему будешь пудрить мозги? Сколько раз он уже просил о встрече? - Перестань, - отмахиваюсь я от него. – Я – Елена, мне девятнадцать, и я работаю продавцом в магазине книг, ясно? Не мешай мне хоть как-то чувствовать настоящую жизнь. *** - Нет, Джед, честное пионерское, я понятия не имею, откуда у них этот договор! – Сейя нервно мерил шагами комнату, залитую весенним полуденным солнцем. Несмотря на то, что сейчас было воскресение, офис был в полном составе. Десяток человек били пальцами по клавиатуре, составлял отчеты и кому-то звонил. Однако в кабинете Айта и его напарника Кроу все было тихо, лишь тяжелые шаги нарушали идиллию. Джед сидел за столом и недовольно косился на друга: - Ага, - иронично хмыкнул блондин, однако ни один мускул его лица не дрогнул, а пальцы спокойно соприкоснулись подушечками друг с другом. – И откуда-то подпись на нем твоя нарисовалась, - он помолчал, как бы над чем-то раздумывая, и поднялся со своего места, машинально поправляя идеальный пиджак. – Помнишь тот день, когда мы решили начать вдвоем этот бизнес? Сейя остановился и хмуро кивнул, посадив ладони глубоко в карманы дорогих брюк. - Тогда мы поклялись, что все вопросы будем решать вместе. Все. И никто из нас не покинет фирму до последнего ее вздоха. - Да не подписывал я ничего! – взорвался Кроу, понимая, что друг хочет его пристыдить. – Да даже если и подписал, то он не имеет силы без твоей подписи. - Чести это тебе не делает, - отрезал Джед. – А вообще – раздумывать надо, с кем ночами кутить. Все только и ждут от тебя неверного шага. - Ты становишься параноиком, - заметил Сейя уже без всякой злобы; он зажал в зубах сигару и с удовольствием выдохнул кольцо дыма, прекрасно зная, что Джед терпеть не может табака и всего с ним связанного. – И все больше напоминаешь мне свою матушку. Джед поморщился, и на его лице появилось какое-то озорство: - Слышала бы она тебя сейчас. - Знаешь, я до сих пор чувствую себя перед ней семнадцатилетним мальчишкой! – рассмеялся Кроу, верно улавливая, что лекция «Перестань быть безответственной сволочью» окончена. – Честное пионерское! Она как глянет на меня, так я готов книксены выписывать, словно ее ученица. Ты уж прости, если обижу, но я совсем не виню твоего батюшку, преждевременно сбежавшего на тот свет. - Иногда твои шутки, Сейя, переходят все границы, - с некоторой укоризной покачал головой Джед. – Как и твое поведение. - Пусть это не говорит мне человек, проигравший вчера в карты две тысячи долларов, - махнул рукой Кроу и откинул длинный темный хвост за спину. – Я, по крайней мере, трачусь на себя. Ты же хрен знает куда пускаешь деньги. - Однако ж, свои деньги. А не имущество фирмы, - упрямо повысил голос Джед. Сейя прекрасно знал, что эти перепалки могут продолжаться вечно, так что просто потушил сигару и, махнув на прощание, вышел из кабинета. Джед, облегченно выдохнув, взял планшет и углубился в переписку.