***
Молодая девушка идёт по улице и болтает с подружкой по телефону. Дорожка, по которой она идёт, слабо поскрипывает от шагов и плохо освещается. - Привет, Ир, - беззаботно щебетала девушка. - Как ты там?.. Ого!.. А он что?.. А ты что?.. Интересно, какой она была и что бы она делала, если бы знала, что обратный отсчёт уже начался? Три. Тяжелое дыхание за спиной, уверенная поступь. Но она не слышит за своим голосом и голосом подруги. - Ну а ты бросила его, да?.. Ир, ну такое не прощают!.. Даже не думай!.. Ирка, ты меня вообще слушаешь?.. Два. Расстёгивается молния. Тихий лязг металла о металл. - Ир, блин, да чем ты думаешь?.. Он тебя ударил! Ему нет оправдания!.. Ира! Один. Медлит. Ещё сомневается в том, прав ли он. "Потерпи, - шепчет недоформированное второе "я". - Ещё немного и сомнения больше никогда не закрадутся в твою голову". - Ир, да его прибить мало, а ты его прощаешь!.. Это я дура? Это ты дура! Таких, как твой Стаська любить нельзя! Он же урод. Ноль. Злой оскал мужчины сзади, замах, удар. - Вика! Ви-ик! Виктория! - Разрывался телефон. Но ответить было уже некому.***
Комната для совещаний. Вся стеклянная, темно-синяя. В ней есть только круглый стол, стулья вокруг него, горы бумажек, компьютеры напротив каждого стула и проектор. Нахмурившаяся женщина сидит во главе стола и неотрывно смотрит перед собой. На столе как раз там, куда она смотрит, ничего нет. Но женщине до этого нет дела. Ей вообще на всё плевать. Она не спала уже три ночи, устала настолько, что вот-вот сознание просто отключится и никаким кофеином его не обманешь. Она не помнит, какого цвета у неё обои в прихожей. Не потому, что невнимательная, как раз наоборот, ей по работе положено обращать внимание на мелочи, а потому, что не помнит, когда в последний раз была там дольше четырёх часов. Она со многим сталкивалась: яды, поножовщина, автокатастрофы. Но такое она видела только в далёкой Чечне. И мысли об этом неизменно приводили к её умершему мужу. Воспоминания нахлынули, как удар током: молниеносно и неотвратимо. Под женщиной словно бездна разверзлась. Она падала, падала и возможности вынырнуть не было никакой. На самом же деле, она просто сидела на стуле и неотрывно глядела на стол. Будто она в коме. Ни на что не реагирует, ничего не слышит. - Галя, - кто-то потряс её за плечо. - Галь. Галь, ты уснула? - Нет, Коль, - приглушенно, как из-под одеяла, и странно, как из другого мира, доносились до неё чужие голоса, - К сожалению, она не спит. Это похуже. Я сейчас. Николай Петрович сел на соседний стул. На лбу залегла тревожная глубокая складка. Из-за такого состояния Галины Николаевны ему пришлось проводить совещание самому. От этого было страшно. И это ему, оперативнику со стажем, насмотревшемуся на самые разные жуткие вещи. Из-за отсутствия её голоса и из-за того, что она никуда не уезжала, мозг Николая думал, что с женщиной случилось непоправимое. От таких мыслей стыла кровь в венах. Он звал. Галя не отзывалась. Становилось ещё жутче. Словно и впрямь умерла. Чтобы избавиться от этого страха, мужчина прижал женщину к своей груди. Реакции никакой, но зато он чувствовал её дыхание и тепло, так что она явно жива. Николай гладил по волосам и спине Галину, а успокаивал этим себя. - Ей не стало лучше? - Это вернулась Валя. - Нет, увы. - Давно говорила ей сходить к психологу, - ворчала женщина, разливая что-то прозрачное по стаканам. Совсем по чуть-чуть. - Это то, что я думаю? - С сомнением отозвался мужчина, принюхиваясь. Ну ведь явно не вода, а спиртом не пахнет. - Медицинский спирт. - Разбавленный хоть? - Попытался пошутить мужчина, но патологоанатом была не в том настроении, чтобы воспринимать его шутки. - Я же всё-таки врач, а не убийца, - гневно отозвалась она, высыпая что-то в один из стаканов. Белый порошок быстро с шипением растворялся. - Ты знаешь, теперь у меня есть сомнения. - Коль, это снотворное. Ей лучше поспать, - женщина залпом выпила то небольшое количество спиртного, что не содержало снотворное. Она впервые видела подругу в таком состоянии. Она подозревала, что Чечня даром не проходит, но одно дело подозревать и совсем другое - видеть. Попытку усыпить Галину прервал майор. - Хочешь, чтобы её кошмары замучали? - Николай отобрал стакан и отставил на стол. - Точно, - Валя покивала. - Если принимать снотворное в дурном расположении духа, то сниться будут кошмары. А проснуться никак. - То-то и оно. - Так, Николай Петрович, ты почему не на выезде ещё? - Это в кабинет ворвался Майский. - Ого, - оторопело произнёс он, видя такую Галину Николаевну. Она всегда была уверена в себе и в окружающих, не давала им расклеиться, она была стержнем ФЭС. А сейчас от вида её в таком состоянии становилось страшно и накатывала тоска. Николай её обнимал, а она, как статуя: как обнимала себя на совещании за плечи, так до сих пор и сидит. Никаких эмоций. - Понял. Валюш, поехали-ка со мной. Валентина кивнула и они оба, подавленные, вышли из кабинета. Круглов ещё долго говорил что-то женщине рядом. Он и сам бы не повторил и половины из своих слов. Что-то невнятное. Главное, как ему казалось, говорить уверенно, спокойно и в меру ласково. Будто убаюкивающе. Его труды имели результат: морщинка на её лбу разгладилась, дыхание женщины стало глубже. "Уснула", - без труда понял майор, выдыхая с облегчением. Теперь-то он споил ей водку со снотворным, ещё раз поразился тому, как ей ужасно - она даже не поморщилась - и отнёс по пустующим коридорам ФЭС её на диван к буфет. Там и обстановка была домашней, и женщина бы не смогла увидеть напополам разбитую молодую девушку - то, что и ввергло её в такое состояние. Вернулись Майский с Антоновой, принесли неутешительные новости: улик пока никаких нет кроме того, что убийца - безумно сильный человек. Николай просто грустно оглянулся на буфет. Страшно признаться, но сейчас важнее всего для него была та, что спала там на диванчике, а не та несчастная, что лежала в морге. Он был готов и сам кого-нибудь убить, лишь бы такое выражение больше не посещало её лицо, лишь бы она снова реагировала хоть на что-то. Вспомнились слова Антоновой: "Вот мой закон" и фото её семьи. Сейчас он её понимал. Причина его волнения лежала под пледом, замкнутая в собственном сознании. Вся боль, которую женщина старательно от себя отталкивала, вдруг навалилась на неё непосильной ношей. За годы она не уменьшилась, а лишь увеличилась. "От себя не убежать" - было единственной осознанной мыслью в этом бреду. - Это будет непросто, - едва что не прошептал Майский в подавленной тишине. Отсутствие Рогозиной и её крепкой руки заставляло всех собираться в кучу и держаться вместе. Местом сбора выбрали лабораторию. Это вышло неосознанно. Все в ФЭС были, как дети, лишённые мамы. Сходились вместе, держались кучи. И не по два, по три человека, а человек по пять. Молчать было в тягость, а говорить и того труднее. Даже когда она ушла в отпуск, было чуть проще: в любой момент она могла придти и всё исправить, всем раздать тумаков и всё раскрыть. А что сейчас? Никто не знает, когда она придёт в себя. Эту историю знали лишь пятеро, а все остальные просто чувствовали, что что-то в ФЭС изменилось. Майский и Круглов едва заставили себя поговорить с родственниками, соседями, одноклассниками погибшей. Никто и слова плохого не сказал. Антонова едва заставила себя сделать вскрытие. Если это можно так назвать. Девочка и так была на половину вскрыта-сломана. Ей было всего пятнадцать лет.