Сквозь туман

Снова ночь. И задвинут засов, и закрыто на крюк окно. Не со мной! Но железные пальцы сожмут — и в глазах темно. Простони, Принимая, как дар, эту тяжесть, и боль, и вскрик Просто: Ни… От безумной разгадки отстав на единый миг. (с) Ханна

Ложь, всё ложь. Сознание отчаянно цепляется за эту мысль. Но всё напрасно. Так выступает из тумана перед путником сокрытое прежде тенями поле боя или разрушенный дом — правда страшна и неоспорима, и слепой ужас поднимается откуда-то изнутри. Смотри же, смотри внимательней. Вспоминай. Вспоминай брачную ночь и ложе супружеское! Как расплетал бережно тяжёлые косы, и руки дрожали, и волосы её были в твоих руках как тёплый шёлк, разостланный на шершавом камне. Как золото, как пшеничные колосья. Как у отца. По плечам её рассыпались, облаком окутывали, теплом дурманили, едва касаясь твоего лица. И дрожь рождалась в теле от этих касаний, и кружилась голова. А от волос — запах трав под солнцем, как дома в недолгое лето. Как она льнула к тебе всем телом, уже не от холода спасаясь. Руки на плечи, глаза в глаза. Губами к губам, смешивая дыхание. Целовал — помнишь — сминая, задыхаясь, пьянея. И вниз, к шее, а на шее жилка — помнишь, чувствовал: кровь билась часто-часто, горячая… …Родная. Как на полу оставались одежды, и её нагота жаром в теле отзывалась, мгновенным смятением и почти страхом: руки у тебя давно такие, что на ладони гвозди гнуть можно — наждаком по нежной коже. Как ласкал, забываясь, пальцы сплетая, языком очерчивая ключицы, запоминая вкус кожи, прикасаясь к соскам губами, как вел пальцами вдоль позвоночника. Как замирало сердце от страха причинить ей боль, от невозможности и собственного неумения что-то изменить. Как она выгибалась в твоих руках, доверчиво голову запрокидывала, горела, дрожала, выговаривая на выдохе твоё имя. Забытое и знакомое. Брал медленно, борясь с желанием, а тонкие пальцы бездумно и неумело чертили узоры на твоей спине, и пряный запах и жар тел били в голову сильнее вина. Помнишь ли восторг, пронизавший, казалось, всё твоё существо, подчинивший себе, заставивший забыть об осторожности, сорваться на бешеный, дикий ритм? Ты хуже зверя. Как она всхлипывала, закусывала кожу на твоём плече — след остался — помнишь? И стон её звоном отдавался в ушах, смешивался с твоим: — Ни.. Ниниэль, — помнишь? И как обуздывал самоё себя, замирал, прислушивался к дыханию и биению сердца, проводя ладонями по спине, задерживаясь на лопатках. И казалось тебе, что сердце птицей бьётся прямо в ладонь. Дышала трудно, но уже не боялась… И губами губы накрывал, осторожно, но уверенно, отвлекая, заставляя забыть о боли. И постепенно приходило понимание — боли уже нет, только удовольствие. А та, в Дориате, она была далеко, в безопасности, правда же? Ниэнор. А потом пламя уходило, и оставался только покой и ощущение тепла, исходящего от неё. Покоя отныне не будет. Его не было никогда, он не был предназначен тебе. Туман, окутавший всю вашу жизнь, равно горькую для двоих, рассеялся. И каждый прожитый миг, каждый вздох и стон, пришедший на память — как удар. Как приговор. Виновен. Виновен. Виновен.