Качели

Трапеция на тросах уплывала все выше и выше, почти под самый купол цирка, так, что казалась ненадежной тонкой тростинкой. Публика затаила дыхание; все как один следили за легкой фигуркой гимнастки, затянутой в исчерна-серебряный костюм. Проворно, свободно, гибко, как плотвичка, она ныряла в озеро темноты сквозь яркие огни прожекторов, цепляясь то за летящую навстречу перекладину, то за вытянутые руки или ноги своего партнера, и блестки на ее трико вспыхивали на свету не переставая. Музыка утихла; публика смолкла уже давно. В наступившей минутной тишине можно было, наверное, услышать, как перестукнулись сердца акробатов, встретившихся в воздухе на трапециях. - Они как я, - шепнул Гексли Габену, после того, как кульминационный момент номера пошел на спад, напряжение всех начало отпускать, а артисты, обменявшись мимолетным поцелуем на кончиках вытянутых губ, разлетелись на своих качелях в разные стороны. - Да-да, конечно. Кто бы сомневался, - пробурчал Габен себе в ладонь, в которую упирался подбородком. Занятное все-таки дело этот цирк, если не слишком частое. И труппы к ним в город приезжают как на подбор; даже если и бывают в чем-то похожи какие-то номера, то все они одинаково зрелищны и ни один из них никогда не повторяется. Акробатов на арене тем временем сменил иллюзионист со своим номером: прохождением сквозь зеркальные ширмы, установленные точно друг напротив друга. Он заходил за одну из них, чтобы потом спиной вперед выйти из-за другой, в результате чего получался некий эффект телепортации. - А он - как ты, - удержавшись от того, чтобы ткнуть пальцем в сторону арены, Гексли потеребил Габена за рукав, хотя он вроде и так не отвлекался от представления. Просто сидел и не понимал, зачем этот номер вообще включили в программу. С ним артисты явно подкачали, получилось дешево, сердито и тривиально донельзя: подумаешь, два брата-близнеца выступают в паре и один ловко подменяет другого на разных концах арены! Такой "иллюзией" даже ребенка не провести. - "Как я"? Хочешь сказать, я наряжаюсь в рубашку с нелепым фиолетовым жабо, дурацкий цилиндр и иду дурить людям головы? Да еще и так бездарно? - улыбнулся Габен, - Хорош выдумывать. Гексли закусил губу, но спора затевать не стал. Даже начни он объяснять, почему он так подумал, Габен все равно бы его не понял. А объяснить понятнее Гексли бы уже не смог. И все-таки Габен у него - настоящий волшебник. А кем еще считать человека, который вроде бы и не окружает тебя никакой навязчивой гиперопекой, но в нужный момент всегда оказывается рядом? Который угадывает, в какой момент можно и оттолкнуть прочь, а в какой - крепко прижать к себе и не отпускать?... Габен никогда не чинит препятствий в его начинаниях, но в то же время не дает Гексли разбиться о землю или вылететь в стратосферу, по дороге растеряв из легких весь кислород. Габен никогда не навязывает ему своего мнения, но в то же время не позволяет Гексли застрять в прошлом заностальгировавшись или улетучиться в будущее замечтавшись. Габен никогда не вмешивается ни в какие его авантюры - во всяком случае, до тех пор, пока они еще напоминают забаву и невинную игру. А вот когда Габен подходит, останавливает его безумные качели сильной рукой и чуть наклоняется, опершись на канаты: "Наигрался, мелкий. Ужинать" - Гексли понимает, что упрашивать, возражать и спорить бесполезно. Ничего-то хорошего из этого не выйдет. То, что Габен смастерил своими руками, - слушается только его рук.