Печальный

У неба были холодные звезды, а у Торина не было ничего, даже дыхания. Небо видело все, а Торин видел только небо. Хорошая смерть, в бою. Когда небо стало стремительно удаляться, а потом сразу - падать на грудь невыносимой тяжестью, Торин понял, что что-то пошло не так. Он вынырнул в белый свет; куда-то пропали и небо, и звезды, и блаженная невозмутимость, и неведомое доселе смирение. Зато вернулось дыхание, принеся на хвосте боль от ран. - Ты жив, Торин Дубощит. Неизвестно, чья милость сохранила твою жизнь, но я не могу сказать, что согласен, - протянул знакомый холодный голос над ним. Пройдя через боль, самородный алмаз становится ограненным бриллиантом. Говорят, блеск его, когда-то казавшийся солнцем подземного мира, становится симметричен и упорядочен, остывая и грея только хозяина, в чьей руке находится. Трандуил таков. Пережитые смерти и собственная долгая жизнь огранили его, сделав красивее, изящнее, - но не лучше, не теплее. Трандуил - бриллиант, не способный дарить тепла. - Были и более достойные кандидаты на эту милость, - продолжил голос. Торин открыл глаза и встретился взглядом с лесным королем. - Оставил бы... там, - выдавил он пересохшим горлом с трудом. Трандуил наклонил голову и прищурился. Казалось, вместо глаз у него грани бриллианта. Где-то настоящие, где-то теплые? - Есть наказания и похуже. Например, жить, зная, что ты был и есть виновник всего этого. Так что я готов смириться с тем, что ты жив. - Фили, Кили? - спросил Торин, холодея сердцем и вспоминая. Трандуил покачал беловолосой головой и болезненно любопытно уставился на капли слез, чертящие дорожки через лицо гнома прямиком к подушке. Что он там видел? Что искал? Торин вдруг вспомнил, кого видел перед тем, как почти умереть. Кто помог ему. - Леголас? - спросил он. Трандуил вздрогнул, отвернулся и выдавил: - Жив. Словно и не рад. Торин прикрыл глаза, складывая в голове порушенный мир по кускам. Чего-то не хватало, что-то появилось... Что-то отольется из этих остатков? Вот и снова мыслишь гномьим золотом, считаешь, мысленно льешь и прикидываешь, что и как украсить. Мир не ожерелье, мир живой. Все время они об этом забывали. - Он ушел, - вдруг сказал Трандуил и уставился на гнома - вот тебе, осуждай, говори, я почти хочу это услышать, мне нужно, ведь никто больше не осмелится осудить, ты один можешь. Торин словно наяву слышал эти слова. - Плохие из нас вышли отцы, да? - горько усмехнулся Король-Под-Горой. Трандуил, словно во сне, кивнул. - Он вернется. У вас есть... - Вечность? - бриллианты-глаза заиграли гранями насмешки, холодной больной насмешки над самим собой. Вечность. У Торина, слава богу, вечности нет. Это утешало. - Зачем ты пришел с войском? - устало спросил Дубощит, отворачиваясь и вспоминая о своем долге. - Что я тебе должен? Ты никогда не приходишь просто так. - Эльфийские сокровища и артефакты, - эхом ответил Трандуил без особой радости в голосе. Мечты исполнены. Цена их никогда не волновала. Вот и заплатили. - Заплатили, - кивнул эльф, и Торин понял, что сказал это вслух. Если представить, что есть на свете особое, неправильное зеркало, отражающее все наоборот, но не меняющее сути, то заглянув в него, Торин увидит Трандуила. "Как с этим жить? - хотелось спросить Дубощиту. - Ты ведь старый эльф, ты знаешь, так скажи. Что угодно отдам, только скажи!" Но в глазах Трандуила он уже видел ответ - тот не знал. И отдал бы самую долгую жизнь, чтоб узнать. Торин отвернулся. Дракон - больше, чем ящерица с хвостом. Дракон сидит на золоте, но золото сидит в драконе. Дракон - огненная смерть и смерть от другого огня, внутреннего, вечного, жаждущего. Дракон - тот, кто поддался власти золота и оброс ею как панцирем, отторгнув все живое. Где-то тут кроется великая задумка богов, великий символ, что должен проникнуть в сердце и быть понятым... Про дракона, что живет в каждом из нас, пробуждающегося при виде золота. Если бы все придавали меньше значения золоту, а больше смотрели в небо, мир был бы во сто крат лучше. Смауг погиб. Смауг остался жить в Торине. Золото в горе, дракон внутри, вокруг смерть, а рядом враг-отражение, он сам через много лет. А на голове корона. Хотя голове-то быть не полагалось. Голова должна была остаться смотреть на ночное небо и считать звезды на краю вечности. Торин дал себе волю плакать, зная, что старый эльф, сидящий рядом, поймет его и не пропустит сюда никого, позволяя Торину, которого гномий народ позже прозовет Печальным, пережить горе и позор в одиночестве.