Любой ценой забывать

— Тебе нужно расслабиться, — твердит Дориан. — Ты единственный на моей памяти человек, который с каждым бокалом вина становится только грустнее. И как у него язык не заплетается?.. Ведь выпил немало. Но нет, из признаков опьянения — одни лишь сверкающие глаза и забывчивость: потеряв всякую осторожность, лапает прямо по дороге из таверны к замку. Распустил руки, шепчет в ухо так громко, что его на самом дальнем конце площадки, наверно, слышно. — Вспоминается сразу все, — отвечает Максвелл. Тяжело выглядеть веселым, когда только вчера обрек на смерть человека, и не сам убил, потому что врагов нужно убивать, а решением своим приговорил к верной гибели. Парень мог бы стать союзником и тренироваться уже с завтрашнего утра с солдатами Каллена, а теперь его закопают в землю. В общую могилу. На отдельные надгробия уже никто не разоряется. Ночная прохлада и голоса. Смех. Громкие разговоры. Инквизитор снова победил смерть и вернулся невредимым, да здравствует Инквизитор! Хоть кто-нибудь, хоть один человек видит в нем еще кого-то живого? Боги, как не хочется быть идеей и символом. Как хочется вновь стать настоящим. — Д-дориан, — речь путается, несмотря на отсутствие привычной эйфории от вина. — Я совершил ошибку, легкий путь — самый… — Замолчи, — приказывает Дориан. Подпихивает вперед, заставляя взобраться по лестнице. — Я знаю, чем занять твой рот. Уже не терпится… Ты же догадываешься, понимаешь, да? — возбужденно тарахтит он. — Не обнимай меня так, все же поймут… — Уже давно поняли, — фыркает Дориан. Остается только диву даваться. Дориану теперь стало действительно наплевать, что о них подумают. Раньше это были лишь слова и быстрые поцелуи в темных уголках, пока никто не видит, а сегодня Дориан держится чересчур близко. Как бы он не пожалел об этом, протрезвев наутро. Через главный зал Максвелл идет сконфуженно, а Дориан вовсю наглаживает его по заднице, ничуть не стесняясь. Но слова он говорит серьезные, совсем не соответствующие действиям: — Ты все не можешь успокоиться из-за того блондинчика? Забудь. Он уже не жилец был. Он не собирался разбираться с Духом, он с самого начала хотел убить его чужими руками. — Я мог бы прогнать духа, и тогда бы он не убил его, — шепчет Максвелл. Он не помнит имени солдата. Он едва помнит его лицо. Зато он хорошо помнит Духа Выбора, посулившего власть. Так вот, значит, как маги становятся одержимыми? Сначала просто соглашаются принять что-то в дар, а потом все больше, и больше, и наклонная все круче, пока не оказывается скользкой отвесной скалой, облизанной морскими солеными волнами, и ты ухаешь с нее в самую тьму. — У тебя силенок бы не хватило, — отрезает Дориан. Мимо трона он проскальзывает к неприметной двери и открывает ее, шутливо пропуская Максвелла вперед. — Вспомни, в каком состоянии была Кассандра, — неожиданно говорит он и попадает стрелой прямо в сердце. Один из самых важных доводов. Одно из возможных оправданий своего выбора. — Он убил бы ее первой. — Тебе есть до нее дело? — удивляется Максвелл, на секунду забывая обо всем остальном. — Ты не поверишь, но даже ей есть дело до меня. Что бы она ни говорила. Мы в одной лодке с пробоинами. Дух бы расправился с Коулом как с котенком, — продолжает бессовестно добивать Дориан. Максвеллу есть, чем дополнить его аргументы. Бесспорные вещи. — Он напал бы и на тебя. — Никто бы не выжил. Ты сделал правильный выбор, — наконец-то преодолев все ступеньки, Дориан заталкивает его в комнату. — Тебе нелегко, я знаю. Чудеса — Дориан позволяет ему сегодня быть слабым. Не подтрунивает, не требует прекратить ныть и не отшучивается. — Я не хотел этого, — срывается с губ. — Я не Вестник, не лидер, я не начинал восстания и не спасал людей… Я как все. Я просто маг. — Просто маг не ворвался бы в часовню, — Дориан, отпустив его, торопливо раздевается и шумно дышит, — просто маг не попытался бы спасти Жрицу, видя, что силы неравны. Просто маг уже был бы мертв, — он замолкает, пока стаскивает через голову тонкую майку. Это его единственный способ утешения — предложить себя, увлечь собой. Действенный способ, что ни говори. — Ты — особенный. Уникальным тебя делает не Метка, не чей-то выбор или случайность. Ты сам по себе настоящий герой. Всем повезло, что нас ведешь именно ты. Дориан, последними сняв носки, кидает их в сторону. В полумраке он стоит обнаженный, безумно красивый. Он говорит такие же безумные и красивые слова. И им хочется верить. — Расслабься, — шепчет Дориан и берется за пояс Максвелла, притягивает его к себе. — Твоя ноша огромна. Сложи ее со своих плеч хотя бы на одну ночь. Я помогу тебе. Слишком много болтаю, это не тебе, а мне нужно занять чем-то рот… Все последствия, все решения останутся на его, Максвелла, совести. Бежать некуда. Он обязан дойти до конца. А ему ведь повезло. Пока что он жив. И Дориан тоже жив, хотя еще вчера был выжат так, что не мог сотворить и крошечного огонька, чтобы зажечь свечу. Кассандра жива и через пару недель поправится, будет гордиться новым шрамом. Все остальные живы и здоровы. У него есть не только Метка, но и друзья, которых в Круге не было. У него есть Дориан. Дориан опускается на колени, сдергивает с него штаны. Дышит жарко. У него юркий язык и такой рот, что все мысли вольно-невольно выбьет. До следующего утра точно. Положив ладонь на затылок Дориана, Максвелл перестает думать. Остается только их с Дорианом комната и целая ночь.