Запрещённый препарат

Такой беззащитный. Такой расслабленный. Такой доступный… Обдолбанный Тихонов, развалившийся в кресле, широко расставивший ноги в джинсах с дырками на коленках, словно приглашающий взять его. О, как я люблю его коленки – угловатые и привлекательные, о, как я хочу дотронуться до них… У меня таких не будет никогда – другое телосложение, а вот у него – тощее подростковое тело, и коленки – соответствующие. И я хочу всё, что вижу сейчас, до одури хочу это трогать, мять, кусать, лизать… Целовать хочу в последнюю очередь. Сегодня выходной, и я – в гостях у Тихонова, а он – в гостях у сказки. Он закинулся новой дурью, привезённой другом-химиком. Я не рискнул присоединиться к дегустации неизвестных мне колёс. Но Тихонов доверяет друзьям, особенно – химикам, снабжающим его запрещёнными препаратами. Он блаженно улыбается и удивлённо смотрит на меня затуманенным взглядом. - Андрюха? А ты здесь откуда? Вот это приход – так приход. Четверть часа назад болтал со мной, а теперь спрашивает, откуда я здесь. - Я уже давно тут, Ваня. - А, ну да… - вроде вспомнил, улыбнулся шире. – Ну, иди сюда, - хлопает себя по ноге, как будто я – домашнее животное и должен прыгнуть к нему, виляя хвостом. Я никуда не иду, остаюсь сидеть на диване. - Тебе хорошо или плохо? – задаю совершенно идиотический вопрос. Я переживаю за него. Чёрт его знает, что понамешано в этих таблетках, их ещё никто не проверял толком на себе. - Андрюха, ты - абхаз? Вот это поворот. Интересно, с чего он сделал такой вывод. - Вроде, нет. Кавказских корней у меня нет. - Корнееей! – хихикает он. – Даа, корни у абхазов – что надо, я проверял. Кто бы сомневался, что ты, Тихонов, успел изучить корни всех народов мира и сравнить их длину, толщину и форму между собой на теории и на практике. Какая же ты шлюха, Тихонов. Как ты противен мне порой. - А ты чего про них вспомнил-то? - Про кого? - Про абхазов. - Ааа… Ну, было дело недавно, - начинает он повествование, слегка растягивая слова. - Плыл я на корабле с бухим капитаном. А там ещё и волны были такие, ну, в общем, шторм. И, прикинь, море штормит, капитана штормит, и кораблик штормит из стороны – в сторону неслабо так, все визжат и боятся, что он перевернётся… А капитан тот ещё юморист, прикалывался над туристами, кричал: «Сматрыте! Дэээльфины!» И они, короче, бегали по палубе с одного конца – в другой, придурки, всё пытались дельфинов разглядеть, которых там не было. - Тихонов замолчал и замер, глядя в одну точку. Но через несколько мгновений в его мозгах произошла какая-то перезагрузка, и он продолжил: - А потом, когда мы вернулись с этой морской прогулки… Он подошёл ко мне… - Кто? Дельфин? – попытался пошутить я. Тихонов не оценил мою убогую шутку, серьёзно взглянул на меня и задумался. - Какой дельфин? Капитан! Он подошёл и спросил с охуенным акцентом: «Билё плёхо или харащё?» Я чуть не кончил с этого акцента и ответил: «Харащё!» Потом он и правда сделал харащё - драл меня всю ночь на своём кораблике. А рядом плавали дельфины. Шикарный мужик был. Имей в виду, Андрюха. Если камни, то – алмазы, если парни, то – абхазы. - У тебя ещё и шведы были, - напомнил я. Сделал глубокий вдох, почувствовав приближение приступа ревности. Я должен держаться. Ну что я, в самом деле, впервые подобную историю из его уст слышу, что ли? Бывало и похлеще. - Шведы были ебанутыми извращенцами. А Кавказ – это сила. У них стоит круглосуточно, - он снова замолк и замер на какое-то время. У меня на тебя тоже стоит, Тихонов, только ты не догадываешься об этом, и тебе это безразлично. Ох, и трахнул бы я тебя, шлюшка. Так, что дым из твоей тощей задницы пошёл бы. Ты бы подыхал подо мной от удовольствия, умолял бы о пощаде, а я бы долбил тебя и долбил, а ты стонал бы, как мой любимый порно-актёр. В своих мечтах я имею тебя, как последнюю шалаву, Тихонов, а ты завываешь по-кошачьи и подмахиваешь попкой. Грязная шлюха, любимая моя… Я не смею надеяться, что узнаю сладость обладания тобой однажды, но я боготворю твой образ и дрочу на него ежедневно. Как же ты возбуждаешь меня… Если бы ты только знал… Я готов засаживать тебе всю ночь, как тот абхаз. Я хочу видеть, как ты изнемогаешь подо мной, как просишь о пощаде, мальчик мой, а я всё продолжаю терзать твоё тщедушное тельце – находку для педофила. Я хочу орошать тебя своей спермой, как фермер – поля. Я хочу оставлять на тебе свои следы, как медведь – на сугробе. Я хочу заставлять тебя петь арии, как дирижер. Я хочу залюбить тебя до смерти, Ваня. - Теперь понятно, почему ты зачастил в Абхазию. - Ничего тебе не понятно. Там такая природа… - Ага. И мужики. - А мужики – это часть природы, - улыбается он. – Андрюха, а почему у тебя никого нет? Ни девушки, ни парня... Потому что я тебя люблю, придурок. - С нашей работой особо не разгуляешься. Нет у меня времени на романтические отношения, - отмазываюсь я. - А я не о романтике говорю. Я говорю о сексе, Андрюшанчик. Когда он у тебя был в последний раз? - Иди ты к чёрту, Тихонов, - срываюсь я. - Ты такой напряжённый. Тебе надо расслабиться. Попробуй. Забористая штука, - протягивает мне пузырёк с таблетками. - Да ну тебя, мне и так хорошо. - Правда? Что-то я не заметил. Не ломайся, Холодец, закинься колёсиком. Теперь я ещё и холодец. Что себе позволяет этот хам? - Нет, Вань, спасибо, не моё это. Я бы лучше выпил чего-нибудь. - На кухне винишко, тащи его сюда. Что-то меня прибило, встать не могу. Сам справишься? - Справлюсь… Бреду на кухню, долго ищу штопор, который в итоге оказывается на самом видном месте. Злюсь на себя. И зачем я припёрся к нему сегодня… Что ж я за мазохист такой… Как я устал терпеть его рассказы о других мужиках… Залпом выпиваю бокал вина, не изучив его букет. Смотрю в окно на медленно падающий снег. Звонит телефон. - Андрюхаа, где ты там? Принеси-ка мобильный, он - в куртке. Нашёл себе секретаршу… Выполняю его просьбу. На экране высвечивается «Данилов». Чтоб ты сдох, Данилов. Вопреки моим ожиданиям, Тихонов не отвечает на звонок, а выключает телефон. - Ну иди сюда, посидим по-братски. Понабрался слэнга от своих абхазов. Что это ещё за «по-братски»? Я не уверен, что мы поместимся в этом кресле, но послушно подхожу. Он встаёт, покачнувшись, усаживает меня, а сам садится сверху, спиной ко мне, обвивает рукой мою шею и шепчет: - Хорошо-то как… Интересно, понимает ли он, с кем именно сейчас общается? В принципе, мне плевать на это. Главное – он рядом. Эта пьянящая близость сводит меня с ума. Он трётся носом об мою щёку, прикрыв глаза, трётся задницей об мой член, который, несомненно, оживает в данных обстоятельствах. Желанный мой, неужели ты столь благосклонен ко мне сегодня, неужели мне всё это не снится… Сердце колотится как бешеное, голова кружится. Господи Боже, это – Тихонов, на мне сидит сам Тихонов – любимый мой, вожделенный, недоступный. Невозможное – возможно. Он шумно выдыхает воздух мне в ухо и продолжает ёрзать на мне. Суровое испытание для моей выдержки. Я запускаю руки под его майку и начинаю оглаживать грудь и живот. Какой он горячий… Какая у него нежная кожа… Интересно, он увлажняет её кремом, или она у него такая от природы… О чём я думаю, идиот… А, впрочем, это – логично, ведь я хочу знать о нём абсолютно всё, до мельчайших подробностей. Он одобряюще мычит и подставляется под мои ласки. Чуть поворачивается ко мне лицом и припадает к моим губам. Святые угодники, меня целует сам Тихонов! Я не верю в своё счастье. Я – не мастер в выкрутасах языком, а вот он, как я погляжу, поднаторел в данном вопросе, развратник. Тычется чуть ли не в горло. Этот неспешный страстный поцелуй заводит меня не по-детски. Улыбается, смотрит на меня помутневшими стеклянными глазами с расширенными зрачками. - Хочешь меня? – уточняет, словно издеваясь. - Хочу. - Ну давай, вперёд, - подстёгивает он. В этом дурацком миниатюрном кресле неудобно и тесно, и я тащу Тихонова к дивану. Он хихикает и виснет на мне, как распутная девка. - Трахни меня, Андрюшанчик. Я знаааю, ты хочешь мне вставить. - Хочу, Ванечка, хочу, - шепчу я, лихорадочно расцеловывая его лицо и шею. Не снимаю очки: я должен видеть всё отчётливо в этот исторический момент. Как удачно я зашёл сегодня к Тихонову. А ведь на моём месте сейчас мог быть Данилов. Или Котов. Или Майский. Или какой-нибудь абхаз. Покажите мне мужика, который был бы против сношения с Ванькой. Таких не существует. На него реагируют даже убеждённые натуралы. Вот и я таким был, но встретил его – и пропал. - Не тормози, Андрюха. Раздевай меня, - требует Тихонов, и я с радостью и дрожью в руках выполняю его просьбу. Потом скидываю одежду и с себя, не забыв втянуть живот, дабы не шокировать тем, как он выглядит - обладателем кубиков на прессе я никогда не являлся. Мы остаёмся в нижнем белье: Тихонов – в трусиках терракотового цвета известной марки, а я – в чём Бог послал. Неуклюже обнимаю его и тискаю, устроившись между стройных ног. - Пухлик… Какой ты мягкий, - улыбается он. Какой я тебе пухлик, Тихонов… Наказать бы тебя за такие слова. - Ты что-то попутал, Ваня. Кое-где я – твёрдый, - и, осмелев, прикладываю его ладошку к своему возбуждённому члену. Кажется, ему нравится то, что он чувствует. Он сжимает мою плоть, скрытую под тканью труселей. Ещё и ещё. Господи, лишь бы не кончить раньше времени. Ведь мне просто необходимо сделать хорошо и ему, я всем своим существом желаю затрахать моего любимого падшего ангела, и я более, чем готов к этому. Убираю его шаловливые ручонки от своего органа, завожу их наверх. Целую его грудь, кусаю соски, на что он реагирует девчачьим «ай!» и глупым хихиканьем. Лижу его шею и лицо, как преданный пёс. Срываю с него трусики. Изучаю открывшееся моему взору внимательно, как маньяк. У Тихонова идеальная эпиляция в области паха. Он гладкий, как младенец. Его привставший стручок скромного размера неплохо смотрится, но не особо меня интересует. Меня интересует его развратная дырочка. Замираю, пялясь на него, распростёртого подо мной. Хочется взять его без презерватива, но это – непозволительная роскошь, ведь я не в курсе результатов последних анализов после его возвращения из отпуска. - Ванька, мне одеться надо. Где у тебя резиночки? Он указывает на верхний ящик тумбочки. - Выбирай. Стараюсь не вдаваться в подробности, что там ещё лежит у него в тумбочке для любовных утех, но это выше моих сил, я же такой любопытный. Кроме презиков разных видов обнаруживаю тюбики со смазкой с ароматом клубники, малины, ванили, шоколада - просто праздник для сладкоежек, которые, судя по всему, лакомятся попкой Тихонова под этими соусами… Ещё какие-то тюбики и баночки…. - Тебе помочь? Нетерпеливый ты мой… Закрываю ящик. Потом изучу подробнее, сейчас – не до этого. - Холодец, ты хоть знаешь, как это надевать? Ну просто обалденная шутка, ага… - Тихонов, я вообще-то был женат, - отвечаю раздражённо. - И чё, часто трахался с жёнушкой? - Да не особо часто. Она фригидная была. - Пиздец, - хихикает. – Бедный Андрюшанчик... Женился по залёту на фригидной тёлочке. У меня сейчас упадёт, если он будет продолжать в том же духе, поэтому я принимаю ответственное решение приступить к процессу спаривания с Тихоновым. Пристраиваю головку члена между его булочек. - Ну чё ты там копошишься, неумёха? Смажь меня сначала. Вот стервец. Посмел назвать меня неумёхой. - Завали хлебало, сучонок, я сам разберусь, кого и когда смазывать, - выдал я, не ожидая от себя такого. - Ахахааа, Андрюшанчик набычился, - продолжает ржать Тихонов. То ли это наркота в нём говорит, то ли ему действительно приспичило подурачиться. – Ну давай, признайся. Я у тебя первый парень? Нет, ну это уже перебор. Что за допрос он мне устроил? - Ты – первый парень на деревне, Ванька, - отшучиваюсь я и добавляю, смущаясь: - И у меня – тоже. Он зависает, глядя на меня своими огромными блестящими глазищами, и резюмирует восторженно: - Классно! - Да пока ещё никак. Что-то мы слишком много болтаем для двух людей, собирающихся заняться сексом. Пора завязывать. Я проникаю пальцем со смазкой в его дырочку, которую, как мне кажется, и растягивать-то особо не надо, она дружелюбно примет меня в свою сладкую упругость. Сейчас это произойдёт. И это не сон. Волнуюсь. Но хочу его сильнее, чем волнуюсь. Закидываю его прекрасные ноги себе на плечи. Приставляю член к райским вратам. Дразню Ваньку то входя в него одной лишь головкой, то выходя. Он постанывает довольно, подаваясь мне навстречу и предвкушая полное проникновение, но я не спешу, испытывая и его, и своё терпение. А его, похоже, серьёзно накрыло смесью желания и наркотического прихода. Он гладит моё пузо и смотрит из-под прикрытых век каким-то странным взглядом, словно сквозь меня. И вдруг влепляет мне пощёчину и хихикает. Я обалдеваю от неожиданности. Щека горит, а возбуждение усиливается. - Блять… Ты что творишь?! Он отвечает ещё одной, более сильной пощёчиной по той же щеке. Я грубо вхожу в него. Он вскрикивает. Я кладу руку на его тоненькую цыплячью шею и сжимаю её. Его лицо краснеет. Он открывает ротик и улыбается. Ему нравится. Перестаю душить его, влепляю неслабую пощёчину и начинаю двигаться в его жарком нутре, жаждущем мужского внимания, глубокими толчками и мучительно медленно. Он, кажется, хочет быстрее, но я не разделяю его чаяний. Как восхитительно в нём. Я не знал ничего слаще. Неизвестно, позволит ли он ещё когда-нибудь прикоснуться к себе, но здесь и сейчас я совокупляюсь с ним, и я абсолютно счастлив. И плевать на то, что он – под кайфом. Главное – он разрешил мне быть с ним так близко, как я не был ещё никогда, и я должен воспользоваться этим счастливым шансом по полной программе. Ускоряюсь, долбя его резво, возвращаюсь к неспешным фрикциям, а потом опять меняю темп на быстрый. Он начинает стонать по-блядски, и эти звуки так заводят меня, что я чуть не кончаю преждевременно. Надо остановиться, сделать глубокий вдох. Вот так. Я смогу. Я сумею оттрахать Тихонова, как надо. Личико его становится румяным, глаза закатываются, по-девичьи высокие стоны звучат как лучшая музыка, что я слышал. С моего лба капает пот. Ох, нелёгкая это работа – Ваньку окучивать. - Андрюша… Андрююююшаааааа…. Да-да, я – Андрюша, а не какой-нибудь там Стёпа. Это хрупкое угловатое тело – самое прекрасное, что я видел в жизни. Оно достойно кисти художника и пера поэта. Он выглядит моложе своих лет и, похоже, навсегда таким и останется. Маленькая собачка – до старости щенок. Поговорка точно про Тихонова. - Харащёё…. – дурачится он, имитируя кавказский акцент. Бесит меня этим. - Не только абхазы харащи в постели, Ванечка. Выцеловываю его грудь, впалый подтянутый животик. О, какой он умопомрачительный – пахнущий какими-то цветами, нежный, податливый… Моя мечта… Моя любовь… Переворачиваю его. Пусть постоит на четвереньках попкой вверх, головой – вниз, грязный шлюшонок. Ах, как восхитительно он смотрится. Шлёпаю его по ягодице, которая моментально розовеет. Ещё и ещё. - Суууука… - завывает он. - Я – кобель, Ванечка, - уверенно заявляю и вхожу в него снова. Крепко держу его руками за бёдра и так же крепко засаживаю ему. Сам от себя не ожидал такого напора. Тяну его на себя за патлатые взъерошенные волосы. Дарю короткий поцелуй. А теперь – сбоку. Мы, конечно, с трудом помещаемся на этом диване в такой позе, да и мой пивной живот мешает комфортному соитию, но я должен попробовать его по-всякому. Ох, как сладко… Моя рука снова душит его нежную шею, а мой член проникает в него с новым задором. - Шлюшка, - шепчу ему на ухо. Он лишь стонет в ответ, оглушая меня невероятными децибелами, двигается к краю дивана, поневоле увлекая меня за собой, и мы падаем на пол. Он смеётся. Приятный на ощупь ковёр с высоким ворсом вполне годится для траха на нём, и мы продолжаем на полу. Я на удивление долго продержался, но дольше уже не могу. Слишком горячо это для меня. Обхватываю истекающий прозрачными каплями член Тихонова, агрессивно надрачиваю его, сжимая в кольце подрагивающих пальцев, ощущая пульсацию плоти. На подходе к кульминации ускоряюсь, двигаясь резче и глубже, стараясь доставить ему и себе максимальное удовольствие. Он уже молчит, лишь хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. - Ваня… Мальчик мой… Мой… Мой… Мой… Каждое движение внутри него - как доказательство… Он запрокидывает голову, царапает меня ногтями и стонет, кончает долго и бурно, вздрагивая и сжимая меня в себе. Выхожу из него и засаживаю снова, с размаху, вгоняя свой член до предела в его раскаленное нутро. Феерично. Хрипло матерюсь, кончая, и впиваюсь зубами то ли в его плечо, то ли в ключицу. Яркий оргазм переносит нас в другое измерение, где есть только мы, слившиеся и застывшие в сладчайшем единении. Проходит несколько минут, прежде чем я прихожу в себя, восстановив дыхание. Уставший, потный, счастливый. А Ванька продолжает лежать с закрытыми глазами, такой расслабленный и умиротворённый… Во рту пересохло, я наливаю себе вина. Медленно одеваюсь. Плюхаюсь в кресло. Не верю в то, что только что произошло, но обнажённый Тихонов, лежащий на полу, - наглядное тому подтверждение. И сколько он будет так валяться? Заснул или в обмороке? Наконец, он приподнимает голову, удивлённо таращится на меня и спрашивает: - Андрюха?.. А ты здесь откуда?