Один

Пес брел по заснеженной тропе, периодически хромая на все четыре лапы. Снег леденил, а порывы ветра бросали в него колючие снежинки. Нос почти не различал других запахов, кроме холода и ледяной пыли, которыми пахнет снег. Уши его не слышали ничего, кроме завывания ветра и хруста под ногами. Пес останавливался, садился, но потом снова заставлял себя идти дальше, вперед. Он не знал, куда именно идет, просто шел. В животе было пусто уже несколько дней, и это было еще одним его кошмаром. Миска горячей ячменной похлебки вмиг бы согрела его, а если б туда еще жирненькую куриную шкурку… Ну, или хотя бы хрящик. Но где же сейчас найти доброго человека, который готов поделиться своей едой с псом? Он сам насилу ноги унес из придорожной гостиницы, где его хотела пустить на мясо злая женщина с грязными волосами и обвисшими щеками. Наверняка когда-то была толстухой, а теперь все ушло, немудрено, что грудь ее почти по полу мела. Сейчас везде царит голод – толстяков нигде нет, все посдувались и лишились рассудка. Такие не то что собаку, чужого ребенка съедят и не замешкаются, не устыдятся. А то и своего собственного – своего-то догонять и ловить не надо. Пес не знал, куда приведет его эта дорога, но позади остались злые люди, а впереди, кто знает, могут быть и добрые. Если не накормят, то могут пустить погреться. Было бы неплохо. Но слишком близко к огню он не подойдет, нет. Он испытал на себе обманчиво ласковое тепло, которое потом оборачивается невыносимым, обжигающим и беспощадным поцелуем. Пес никогда не забудет боль. Он вспомнил, как увидел своего хозяина с миской горячей похлебки в руках, и зачем-то понесся к нему, думая, что это угощение для него, пса. Как же он ошибся. Когда по полу разлетелись подгнившие обрезки моркови и скудные разваренные зерна перловки, хозяин взвыл. «Это была последняя порция, тварь ты поганая!». Но откуда псу было знать про это? Хозяин не кормил его три дня, вот он и понадеялся. Но пес вместо того, чтобы стыдливо опустить голову, посмотреть исподлобья или сразу же убежать, по глупости принялся слизывать остатки восхитительно вкусной, хоть и постной похлебки с холодного пола. Тогда хозяин выдернул факел из кольца на стене, ухватил пса за шкирку и ткнул ему в морду горящий конец. Как же было больно. И страшно. Пес вырывался и скулил, а хозяин орал на него и говорил, что наварит из него целый котел похлебки – на всю семью хватит, но вначале он пса проучит. Пес совершенно обезумел от боли и из последних сил увернулся, укусил хозяина за руку, которая держала факел, и когда хозяин отпустил его, он побежал к выходу. Хозяин гнался следом, кричал, и если бы он его тогда догнал... Хотя, может, это и к лучшему. Тогда бы все эти муки закончились гораздо раньше. Но быть съеденным все же не хотелось. Пес вспоминал первые дни: как его знобило, как болели раны, стоило ему оказаться в относительном тепле. Он тогда почти умер, но отчего-то вот он – идет себе и идет. Поначалу в деревнях ему попадались мусорные кучи, иногда приходилось охотиться – всегда найдется кто-то слабее, кто так же обессилел от холода и голода. Порой приходилось просто жрать дерьмо, лишь бы набить живот, лишь бы протянуть еще один день. Поднялась вьюга, и пес остановился, дожидаясь в вихре снежинок, когда станет лучше видно. Он не знал, сколько просидел так, дрожа и щурясь, но когда вьюга немного утихла, он был наполовину зарыт в снег. Еле-еле найдя в себе силы отряхнуться, он сделал шаг, и еще, и еще. Где он теперь? Что-то совсем конца нет этому лесу и полям. Где же люди? Хоть один человек. Или волк, чтобы разрешил его судьбу в честном поединке. А может, волк принял бы его в свою стаю, разделил бы с ним добычу? Нет, так обычно не бывает. Все знают, что волки делают с собаками, а пес не хотел больше боли. Да и сдаваться не хотелось. Поэтому он шел. Стемнело рано, а с ночью пришел самый безжалостный мороз. Кругом непроглядная тьма, и по запаху пути не различишь. Будь хоть чуточку теплее, пес учуял бы запах влажной коры или мха, учуял бы местечко, нашел бы себе деревце и схоронился бы у его корней, но сейчас кругом пахнет льдом и снегом. Пес напрягся, вслушиваясь в завывание ветра, оглядываясь по сторонам в надежде увидеть огонек. Однако никто в такие времена не станет бродить по лесу и устраивать там привал или ночлег. Где-то вдалеке завыли волки. Псу стало грустно. Уж не за ним ли идут? Уж не для него ли поют? Не с ним ли прощаются? А может, это просто вой ветра меж гвардейских сосен? Он лег на снег, решив, что идти ему больше нет смысла. Слишком темно и холодно. Он последний раз оглянулся, чтобы убедиться, что тени не наползают на него, но ничего не увидел в темноте, и опустив голову на сложенные перед собой лапы, закрыл глаза.

***

Утром первое, что он увидел, была маленькая птичка. Серая с белым, только хохолок был каким-то другим. Он раньше такого цвета и не видел. Весь мир вокруг был черно-белым, а тут такое пятнышко, вот ведь диво, даже названия не дашь. Птичка смотрела на него, склонив головку в бок, и была так хороша, что пес залюбовался. Прыг! И птичка отскочила влево. Пес не шевелился, следя за ней лишь глазами. Кругом стояла поразительная тишина, снег укутал землю ровным, не истоптанным следами одеялом из снега. Было совсем не холодно, и голод не ощущался. А птичка скакала из стороны в сторону, все приближаясь к псу. Видимо, решила для себя, что он не опасен, раз не двигается. А ведь он мог бы дождаться ее, мог бы лежать так недвижно, пока она окончательно не потеряет осторожность и не прыгнет прямо в его лапы. Тогда он схватит ее зубами, прокусит это тщедушное тельце, высосет всю кровь без остатка, обглодает мясо с костей. Да какие там кости – косточки. Их он тоже сжует, медленно-медленно. А, в пекло! Проглотит ее в два укуса и все. Но она такая маленькая, надолго он сыт не будет. Да и пес слишком ослаб, чтобы ловить ее, она наверняка вырвется и улетит. Пускай лучше прыгает вот так – на нее гораздо приятнее смотреть. Птичка зачирикала. Ну вот, она еще и петь умеет. Вот и пусть поет, глупая. Птичка внезапно умолкла и в три прыжка оказалась почти у самого его носа. - Ты почему не встаешь? - Устал. - Это плохое место. - Знаю. - Тебе больно? – глаза-бусинки смотрели на обезображенную сторону его морды. - Нет. - Это славно. Теперь тебе никогда не будет больно. - Обещаешь? - Обещаю. Это хорошо. Он согласен. Ему хватило. Птичка вспорхнула и быстро-быстро замахала крылышками, словно повиснув в воздухе. - Полетели со мной. - Я летать не умею. - Тогда беги, - прочирикала птичка и исчезла. Ему не хотелось оставаться одному в этой безмолвной белой пустоши. Небо и земля слились в одно, и только крошечный силуэт виднелся вдалеке. Надо догнать ее. Пес поднялся, удивляясь, как легко это ему далось, сделал шаг… другой… третий… и потрусил следом. А потом побежал во весь опор, не чувствуя слабости, холода, голода. Ноги его вновь были полны сил, нос улавливал запах ее мокрых от талых снежинок перьев, глаза ясно видели ее в небе, уши слышали ее пение. - Пой! – пролаял он на бегу. – Продолжай петь! - Летим! – прочирикала птичка. И пес полетел.