Моя королева

В честь коронации Генриха Третьего в Лувре состоялся торжественный бал. Первый после смерти несчастного Карла Девятого. Все эти долгие месяцы королева Наваррская провела в затворничестве и, что греха таить, страданиях. Тогда ей казалось, что не может быть ничего хуже смерти Ла-Моля. Преждевременной, жестокой, нелепой, в угоду чьим-то играм. Она, по-прежнему страстно любящая, не могла простить матери ни казни возлюбленного, ни гибели брата. И именно ей суждено было нанести Маргарите очередной удар прямо в сердце. В ту пору Маргарита, пользуясь трауром, не покидала своих покоев, то плача, то молча. Одним холодным и морозным утром Маргарита в фиолетовом платье, с косой, сидела у окна и смотрела в ров. Она уже ни о чем не думала – слезы были выплаканы, думы передуманы, а мечты навсегда похоронены в прошлом. Екатерина Медичи и в былые времена мало заботилась о чувствах дочери, а сейчас ей и подавно было недосуг о них думать. Марго – сыгранная карта, и на ее, королевы-матери, доске, теперь она не более чем пешка. – Дочь моя, известно ли вам, что ваш муж бежал? – Нет, матушка, – Маргарита отрешенно смотрела в окно. – Он предал вас и французскую корону, – Екатерину начинало раздражать равнодушие дочери. – Ваше Величество, я уверенна, что король Наваррский меня не предавал, – Маргарита холодно смотрела на мать. Ей не были понятны ни цель ее визита, ни к чему она клонила, но Маргарита остро чувствовала что-то злое, недоброе. – Вы так уверены в этом, дорогая моя? Отчего же он покинул Париж, едва ваш покойный брат испустил последний вздох, а вы и знать не знаете об этом? – Очевидно, что королю что-то угрожало, а что касается писем… не вы ли заперли Генриха в тюрьме? – Маргарита потеряла всякое терпение. Долго сдерживаемые чувства хлынули, словно лавина, сметая все на своем пути. Екатерина задохнулась от едва сдерживаемого желания надавать неблагодарной девчонке пощечин. – Только не говорите мне, что ваши слезы были вызваны разлукой с вашим дорогим Наваррским! – Именно так, матушка! Вы лишили меня мужа! – Маргарите хотелось кричать от ненависти к себе и сжигающей ее изнутри боли. Ей казалось, что она предает память Ла-Моля, но тем сильнее разгоралось разочарование от предательства Генриха. Вот так, он бросил ее здесь, в этом змеином логове, одну. – Так знайте же, что ваш супруг уже в Нераке. – Я могу последовать за ним? – вот она, краткая надежда на спасение из окружающего ада. Время и расстояние лечат любую рану. – Нет, это ни к чему. Он сам отказался от французской принцессы. Ваш брат великодушно решил вам помочь – он обратится к Его Святейшеству и расторгнет этот так огорчающий вас брак. – Значит, Ваше Величество, - медленно проговорила Маргарита, прислушиваясь к своему замершему сердцу, - мои желания не учитываются? – А вам так по нраву маленькая наваррская корона? – Мне по нраву мой супруг, Ваше Величество! – Такова воля короля, мадам! Хочу вам напомнить, что одиннадцатого февраля состоится коронация, – с этими словами Екатерина покинула Маргариту. А несчастная Марго после ее ухода отчаянно разрыдалась. Любящая только тень, жена без мужа, королева без королевства. Одинокая, брошенная, преданная. Что ей еще за утешение теперь оставалось, кроме слез? Ее положение пленницы, шантажируемой и продаваемой, представилось Маргарите довольно отчетливо. Несколько слов – и вот комната, в которой она провела всю жизнь, стала тюрьмой, а она заложницей в чужой игре. Злость на Генриха прошла сама собой – он такая же пешка, как и она, разве что стремится на другой конец доски. Но здесь и сейчас она осталась совершенно беззащитной. Пусть их брак и был не по любви, но цели были общие. И как же горько Маргарите было сознавать, что в этой партии королева не может помочь своему королю. Без любимого, без мужа, без короны. Это был не последний удар, подстерегавший королеву Наваррскую. После встряски, устроенной матерью, Маргарита словно пришла в себя. Ла-Моля к жизни не вернуть, единственное, что остается – помнить. Господь лишь знает, чего стоило ей гнать чувства и мысли о любви. Одно было горько – знать, что его больше нет, и любая мысль, любая шальная мечта – тщетны. И Маргарите пришлось с этим учиться жить. Мелькнувшее было на устах Жийонны имя Анриэтты напомнило королеве, что в своем горе она не одинока. Бедная герцогиня! Как она могла забыть о ней? Особняк Анриэтты встретил ее негостеприимно запертыми дверями, а затем и кислой миной герцога де Гиза. – А где герцогиня Нэверская? – Маргарита рассеяно оглядывалась; от колючего взгляда Гиза было неловко. – Там где и положено – в Лотарингии, за вышиванием да духовными беседами. Воздух Парижа чрезвычайно опасен для нее. – Чем же, дорогой друг? – королеве было не по себе, враждой веяло от былого возлюбленного. – Он дурно влиял на герцогиню, отвлекая ее от мыслей о муже, семье и долге. Ее круг общения не тот, который желал бы видеть мой брат. Вот как. Сильно, резко, больно. Задохнуться от боли помешала только всколыхнувшаяся ярость. Как он так смеет? Куда исчезла былая дружба, уважение, признательность, в конце концов? Нет этого ничего. Ничего из того, чего бы она хотела бы увидеть в этих серых глазах. Глазах, под взглядом которых она некогда млела от страсти, с нетерпением ожидая встречи – короткой, беспорядочной и оттого более желанной. Это было, кажется, вечность назад… – Это печально, дорогой герцог. Надеюсь, милая моя, - она повернулась к жене Генриха, – этот опасный для женщин семьи Гиз недуг не поразит вас. Маргарита едва выдержала отпущенную этикетом церемонию прощания. Лицо ее горело от пережитого унижения и обиды – ей прекрасно было понятно, на что намекал Генрих. Одиночество вновь захлестнуло ее с головой. После разговора с Генрихом де Гизом Маргарита крепко задумалась над своим положением. Встреча, устроенная ей герцогом, как нельзя лучше показывала опалу. Одна. Без любимого, мужа, короны и друзей. Анриэтта в ссылке, одна надежда была на герцога де Гиза. Теперь она рассыпалась в прах. Маргарита одна против всего мира. Чего только стоили небрежные поклоны придворных да шепотки за спиной. Маргариту поглотили отчаяние и апатия. Королева Наваррская с трудом заставила себя сначала присутствовать на коронации, а затем облачиться в тяжелое парадное платье. Все эти ужасные церемонии, что за польза от них? Чувствительная Маргарита с трудом сносила всеобщее пренебрежение. Ей, выросшей в атмосфере любви и всеобщего почитания, было необычно тяжело положение опальной принцессы. И чем больший вокруг нее образовывался круг отступающих придворных, тем выше поднимала голову Маргарита. Готовая сломаться еще несколько часов назад, сейчас она приняла решение не покоряться. Она не может позволить кому-то играть собственной жизнью, пусть даже этот человек – ее мать. И на одном из ее ходов сейчас все присутствовали. Королева-мать никогда не скрывала, что Генрих – ее любимый сын. Материнское сердце наполнялось радостью – ее дитя, смысл всех чаяний, надежда и опора, достиг той высоты, о которой она только и могла мечтать. Пусть такой страшной ценой – но ее нежный и любящий сын стал королем. А она ни в чем не виновата, это все злой рок, нависший над домом Валуа, во всем повинен проклятый Наваррский! А вспомнив о Наваррском, королева недобрым взглядом одарила Маргариту, стоящую чуть поодаль, рядом с сестрой. Капризная девчонка! Все время умудрялась спасать муженька, да еще и шашни с ним какие-то завела. Определенно, между ними что угодно – но только не любовь. А королеву-мать в ее политике любой союз супругов не устраивал. Кто знает, какие у них планы? В любом случае, доверять дочери больше нельзя. А плохо скрытая неприязнь, даже небрежно выставленная напоказ, королевы-матери к Маргарите, передалась и Генриху Третьему, а за ним и всему двору. Именно в этот момент Марго, до последнего момента тешившая себя надеждами, окончательно поняла, откуда тянет ледяным ветром отторжения. Маленькая, грациозная Маргарита любила танцевать. До замужества ее постоянными партнерами были братья - ах, сколько гневных взглядов посылали друг другу Генрих и Франсуа, стоило ей отдать предпочтение другому. Затем – муж, черт бы побрал этикет. Нет, Маргарите король Наваррский всем нравился как партнер, но, теперь, увы, она была лишена былого разнообразия. Супруга не было, оставались ее дворяне – но придворный штат короля и королевы Наваррских разбежался, едва Генрих покинул пределы Парижа. Отстраненный взгляд Франсуа подсказывал Маргарите, что на танцы и крепкое положение при дворе сегодня и ближайшее время ей рассчитывать нечего. Уж на что был горазд герцог Анжуйский – так это держать нос по ветру. Первое ее ранило гораздо сильнее. Марго все сложнее и сложнее было держать лицо – нижняя губа упрямо начинала трястись и только гордость удерживала ее от слез. Горько и унизительно было стоять среди тех дам, чей возраст уже более, чем почтенен. Им, как и королеве, не нашлось партнеров. Маргарита поймала полный насмешки и превосходства взгляд матери. Она с тоской еще раз посмотрела на Франсуа – но нет, на него и нечего было надеяться. Спустя час королева Наваррская с равнодушием взирала на балетные фигуры и подготовку к новой партии. Главное – сохранить лицо, не убежать к себе, не вызвать скандала. Главное – дождаться конца, а там – строить план побега. В Нераке, при всех сложностях, ей будет лучше, чем в Париже. По крайней мере, у них с Генрихом общие цели и общие желания. Лучше быть королевой в горах, чем в опале в Париже. Но чем больше Маргарита думала о побеге, тем глубже она погружалась в свои мысли. – Да простит мне эту дерзость Ваше Величество, но я не в силах смотреть на скуку в глазах моей королевы, - сильный, уверенный, но с какой-то дрожью, голос отвлек Маргариту от ее мыслей. «Еще один безумец, нигде мне нет покоя», – едва успела подумать королева Наваррская, поворачиваясь к наглецу. На языке вертелась колкость. Но стоило ей обернуться, как желание нагрубить прошло само собой – до того искренним было участие в глазах молодого человека. – Вы заблуждаетесь, сударь, но мне приятно ваше беспокойство. Ваше лицо мне знакомо, но что-то подсказывает, что вы отсутствовали при дворе добрых три-четыре года. Женская память так прихотлива… – Марго и в самом деле помнила лицо красавца, но увы, видела его в последний раз, будучи еще совсем юной, почти ребенком и увлеченной романом с Генрихом де Гизом. Ей уже не хотелось обижать красавца. Возможно, он ее хоть как-то развлечет. С тщательно замаскированным под милую улыбку злорадством Маргарита отметила взгляды всех тех, кто еще пять минут назад делал вид, что ее не существует. Мать, братья, Гиз… О, за злой взгляд лотарингского герцога она уже позабыла о всех своих страданиях. – Луи де Клермон, граф де Бюсси, сеньор д`Амбуаз, – с нескрываемой гордостью, но с проскользнувшей в глазах обидой, произнес он. Маргарита отметила про себя, что гордиться молодому человеку было чем – почти принц, благородное имя. – Ах, господин де Бюсси, как же я могла вас забыть! Храбрый, благородный Бюсси! Сударь, моя забывчивость говорит о вашей вине – вы так давно не посещали наш двор, что в моей памяти стерлись ваши черты. – О, Ваше Величество, – в его голосе послышалось искреннее отчаяние, – неужели я так долго отсутствовал при дворе, а навязывать свое общество принцессе… – Совсем не то, что навязывать его королеве? – Маргарита не смогла удержать язык за зубами. – Ваше Величество, помилуйте, – пролепетал пораженный в самое сердце Бюсси. – Полно, граф. Дайте же я обопрусь на вашу руку, а вы тем временем расскажете вашу увлекательную историю. Бюсси оказался отличным собеседником – тактичным, чутким и веселым. Впервые за последнее время Маргарита так смеялась – рассказ о бегстве Генриха Третьего из Польши под покровом ночи и у камня исторг бы улыбку. – Так значит, вы служите моему брату? – спросила Маргарита, не зная как нарушить затянувшееся молчание. – Нет, Ваше Величество, - странным голосом ответил Бюсси. – Но ведь вы же вернулись с ним из Варшавы. – Ах, Ваше Величество, так случилось, что мой полк наш покойный король отправил на подмогу вашему брату для подавления бунтов. Быть слугой королю – святая обязанность дворянства. Быть другом королю – наивысшая честь. Я слуга Его Величеству, такой же, как и любой из его подданных. Но быть другом королю так, как это видит Его Величество, выше моих сил и способностей. – Наверное, вы правы, сударь. Мне тоже не по душе пристрастия моего брата. Но что же вы будете делать? – в голосе королевы Наваррской послышалась грусть. – Ваше Величество, я все еще пока военный и могу приносить славу нашему королю на поле битвы. – Ах, быть может, наша армия и приобретет великолепного воина, но двор потеряет прекрасного кавалера. Бюсси скрасил Маргарите остаток бесконечного бала – бесконечный балет, бесконечные речи, награды, благолепие, лживые улыбки и пустые слова. После ухода короля уставшие придворные моментально растворились под сводами Лувра. В бальном зале, в оконной нише, осталось всего лишь двое – королева Наваррская и граф де Бюсси, которым не было куда и к кому спешить. Граф с тревогой оглянулся вокруг, высматривая в передней хоть кого-нибудь, но увы, кроме стражников, там не было больше никого. – Ваше Величество, а ваши придворные, хоть кто-то, где они? – Увы, сударь, но мои придворные, очевидно, в моем дворце в Беарне. А тут… я вынуждена довольствоваться услугами лишь только моей преданной Жийонны. – О, Ваше Величество… позвольте мне быть вашим самым преданным слугой и позвольте выполнить обязанности вашего придворного кавалера. – Но только на сегодняшний день, сударь. Мне не хотелось бы навлекать на вас гнев короля. – Мне ничего не страшно. Сделайте мне честь, обопритесь на мою руку, я провожу вас до ваших покоев. У дверей Маргариты, оглушенный последним известием, Бюсси почтительно раскланялся и отправился домой, раздумывая о судьбе прекрасной королевы. Словно на себе он чувствовал то пренебрежение, что испытывала несчастная Марго. И это его очень задевало. Маргарита же на ходу вынимала острые, словно иголки, шпильки из тяжелой прически. Неземным облегчением по спине хлынула волна волос под ловкими руками Жийонны. Ее нежные руки массировали виски, лоб и уставшую шею. – Ну вот, мадам, наконец-то исчезла эта печальная складка на вашем лбу. Словно вы выбросили из головы все печальные думы. – Ах, Жийонна, просто я на какой-то миг отвлеклась. Но я ничего не забыла, и уже никогда не забуду. Как же мне все это опостылело. Как же я хочу наконец покинуть Париж. – Вы думаете, что в Наварре вам будет лучше? – Я думаю, что да. В конце концов, мы слишком многим обязаны с Генрихом друг другу. И там я буду далеко, далеко от этого всего ужаса. Я больше не хочу находиться в этом осином гнезде. – Бог милостив, мадам. – Ты права, моя милая, – Марго посмотрела на себя в зеркало. Горькая складка на лбу, засевшая там после казни Ла-Моля, действительно сегодня разгладилась, хотя днем, после коронации, она была на своем месте и едва ли не глубже привычного. Это была первая ночь, которую Маргарита провела спокойно – без кошмаров, преследовавших ее последние месяцы. Кровь на стенах, кровь на полу, кровь на ее ночной рубашке, кровь на белых простынях. Безликие люди, вооруженные шпагами, топорами и мечами. Страшные люди, идущие на нее. Окровавленный Генрих на шелковых подушках с кинжалом в груди, его стеклянный взгляд пугал ее. Страшные люди, держащие в руках голову Ла-Моля, бледную, белую, как мрамор на полу, с таким же остекленевшим взглядом. Его голову ставят на каминную полку, а она, Маргарита, сидит в кресле и не может встать, и кричит, кричит. Каждую ночь Марго просыпалась с криком, будя Жийонну, а потом долго лежала в постели, тяжело дыша и лишь под утро забывалась тревожным сном. Наутро Маргарита проснулась, не помня, что ей снилось. Но она проснулась отдохнувшая, без тяжелых, гнетущих мыслей в голове, едва робкий лучик зимнего солнца пощекотал ее щеку. Празднества по случаю коронации Генриха Третьего продолжались с небывалым размахом. Этот король умел веселиться вволю, и на этот раз он не стал скупиться и побаловал охочий до развлечений двор. Маргарите, как сестре короля, надлежало быть на малом выходе Его Величества, после чего планировалась прогулка – ясный вечер вчерашнего дня обещал теплую солнечную погоду, такую редкость в морозном феврале. Королева Наваррская, вспомнив, в каком положении она сейчас снова окажется, глубоко вздохнула. Снова идти по холодным коридорам одной, под невидящими взглядами швейцарцев. Как же это непривычно ей, с детства не проводившей в одиночестве ни минуты. Бросив на себя последний взгляд в зеркало и стиснув веер в руках, Маргарита толкнула дверь, ожидая увидеть пустоту. Но к ее радостному удивлению, заставившему замереть сердце на краткое мгновение, под ее дверями стоял Бюсси с выражением почтительного ожидания, тут же глубоко поклонившегося королеве. – Как, сударь, это вы? – с искренней теплотой в голосе воскликнула Маргарита, сделав несколько шагов ему на встречу. – Да, Ваше Величество, и за большую честь я бы почел право сопровождать вас. – Но вы же не мой кавалер, господин граф, - грустно вздохнула Маргарита. – Так позвольте же мне им стать, раз уж ваши дворяне повели себя недостойно и покинули свою королеву. – И, тем не менее, правила приличия не позволяют мне злоупотреблять вашей добротой, сударь, – Маргарита медлила, хотя предложение Бюсси было весьма соблазнительным. – И, тем не менее, Ваше Величество может всецело располагать мною. Я буду самым преданным и почтительным слугой для моей королевы. – Ваша правда, сударь, ваша правда. Как бы ни было мне неловко, но мне очень сложно отказаться от вашего общества. Но что это – кажется, мы опаздываем к королю, – Маргарита вздрогнула, услышав бой часов. Своим опозданием королева Наваррская привлекла все взоры в спальне своего брата – уж слишком колоритными были появившиеся в дверях – сначала Маргарита, с румянцем на щеках, а затем почтительно следующий за ней на некотором расстоянии граф де Бюсси. Появление последнего и вовсе вызвало перешептывания – если вчера на него никто и не обратил в огромной толпе внимания, то сегодня – совсем другое дело. За несколько лет ссылки в армию после очередной, наделавшей крупного скандала, дуэли двор успел подзабыть этого волокиту и задиру с крепкой рукой и острой шпагой. Маргарита присела в реверансе перед братом, поцеловала руку матери, которая усадила ее рядом с собой. – Кто это сопровождает вас, дочь моя? – Граф де Бюсси, матушка. На удивление милый молодой человек, – Маргарита довольно талантливо изображала отсутствие задних мыслей и интереса к неожиданному провожатому. – Он второй день за вами ходит, моя милая. Мне не нравится его возрастающий интерес к принцессе крови. В, конце концов, его дурная слава может бросить тень на вашу честь, Маргарита, – королева-мать читала нотации по привычке. Маргарита по ее голосу чувствовала, что даже если она и позволит себе действия, способные задеть ее честь, то Екатерину это не побеспокоит – пока она не пытается вмешиваться в политику, матери нет дела до нее. – Мой двор сбежал вместе с Генрихом, матушка, а мои дамы сосланы в свои владения. Признаться, господин де Бюсси развлек меня вчера вечером. Этот бравый полковник сопровождал короля во время его возвращения в Париж. Наконец-то я услышала эту историю почти из первых уст – Его Величество не любит говорить о Польше. – Что же, я рада, дочь моя, что есть человек, способный развеять грусть, одолевавшую вас несколько месяцев. Но будьте осторожны, не давайте поводов для кривотолков, последний год их было более чем предостаточно, – последние слова, словно хлыстом, стегнули Маргариту. Она едва смогла сдержать слезы, но не смогла сохранить улыбчивую маску на лице, мигом побледнев и чувствуя только шум в ушах. От Бюсси, скромно стоявшего у двери, не ускользнула ни боль в глазах королевы, ни ее трясущиеся руки. Солнечный лучик, потревоживший утром сон королевы Наваррской, не обманул ожиданий – утро было погожим, безветренным и даже теплым. До мартовской грязи было еще далеко, и солнечные лучи резвились на покрытых инеем деревьях и снежных сугробах. Маргарита наслаждалась свежестью морозного воздуха, выглядывая из-за занавесок своего портшеза. Рядом с его окнами на коне гарцевал Бюсси, увлеченно рассказывающий что-то королеве Наваррской. Марго, уже позабывшая, что такое смех, хохотала над шутками графа. Сумрачные тени из прошлого если и не покидали ее навсегда, то, по крайней мере, сейчас предавались забвению, тая, как снег на апрельском солнце. Звонкий голос королевы разносился по улицам, привлекая внимание к ней. И чем больше косых взглядов привлекал кортеж Маргариты, тем более грозно по сторонам смотрел Бюсси. Всю праздничную неделю королева Наваррская провела в обществе Бюсси – услужливый, тактичный и веселый молодой человек все больше и больше отвлекал ее от мрачных мыслей, не касаясь больных тем – казни Ла-Моля и ее замужества. С ловкостью, присущей штурману судна, ведущего свой корабль среди острых и опасных скал, он вел свой разговор обо всем на свете, умело обходя душевные раны Маргариты. Королева ценила его деликатность, позволявшую вернуть ей былую беззаботность. – Вы знаете, Бюсси, это счастье иметь такого друга как вы, в такое сложное время, – шепнула ему королева Наваррская в последний день празднеств, на заключительном балу, еще более пышном и торжественном, чем первый. – Это большая честь, Ваше Величество, что вы считаете меня своим другом. О! Располагайте мною, я душой и сердцем ваш, – с пылом произнес Бюсси. Маргарита ощутила, как по затылку пробежала дрожь от страстного тона молодого человека. Она физически ощущала те дюймы расстояния, что были между ними – ее кожи касалось его горячее дыхание. Внезапно тяжело задышала и она, полуприкрыв глаза в ожидании блаженства, счастья, которое может и не наступить. Ей не было дела до братьев, матери и врагов; она не беспокоилась и о муже – Генриха мало волновали его соперники, ибо его сердце было занято Шарлоттой де Сов. Сладкая волна прокатилась по телу – когда же она, Маргарита, забыла о дистанции и стала так близка с этим сумасбродом? Не в эту ли неделю, в которую только он, несмотря ни на что, был рядом – неотступно, настойчиво и никоим образом не мешая, словно тень. Но тень, сотканная из плоти и крови, тень, наделенная благородством, смелостью и безрассудством, тень, наделенная таким огромным сердцем? Маргарите казалось, что они одни в этом большом зале. Что вместо какофонии гула голосов и скрипок - звуки ночного города. Что больше нет ни до чего дела – имеет только значение этот миг, здесь и сейчас. – Ваше Величество, вам, кажется, дурно? – Бюсси подошел к Марго, с беспокойством глядя на ее покрасневшие щеки. Ее бросило в жар еще больше. – Позвольте мне проводить вас к окну. – Да, сударь, тут и впрямь жарко. Позвольте мне опереться на вашу руку, мне необходим глоток свежего воздуха. Снова та же самая ниша. Снова тоже самое окно. Снова свежий, морозный воздух врывается в приоткрытую раму, отгоняя чад свечей и густую мешанину чужих духов. Но теперь говорить уж было не о чем, молчание было яснее всяких слов. Маргарита не могла победить в себе застенчивость и взглянуть на графа. Бюсси же не мог оторвать взгляда от тонких, маленьких рук королевы. – Благодарю вас, дорогой мой. Тут и впрямь лучше. Духота от такого скопления людей… – Маргарита неопределенно махнула рукой. – Но что я вижу? Опять эта грусть в глазах моей королевы. Неужели я чем-то не угодил? – Ну что вы, граф. Не угодил на этот раз мне этикет – как видите, я лишена танцев, - развела руками Марго, стремясь найти такую тему для разговора, чтобы не утопнуть в болотной жиже. Один неверный шаг – и ее затянет, с головой. И она чувствовала, что ее уже затягивало. – А разве Ваше Величество не королева, чтобы его нарушать и устанавливать свои правила? – О чем вы, сударь? – Ах, окажите честь вашему бедному вассалу, позвольте провести Ваше Величество хотя бы в одном круге по этому залу. Сначала Маргарите показалось, что Бюсси шутит. Но, подняв на него взгляд, она поняла, что ему все равно – нарушит ли он этикет, вызовет ли гнев короля – лишь бы угодить ей, вызвать хоть одну улыбку, хоть один благосклонный взгляд. А королеве Наваррской терять уже было нечего, и после стольких волнений и лишений в чем-либо отказывать себе ей уже не хотелось. Будь что будет! Бюсси не из тех людей, что позволят себя обидеть или задеть, а ей ничего не грозит. Пусть скандал! Мало ли их было на ее веку, и сколько же еще будет. И прежде, чем она приняла окончательное решение, она протянула графу руку. – Почему же только один, сударь? Я настаиваю на двух, – и у Маргариты захватило дыхание, когда граф коснулся ее пальцев горячим поцелуем, полным благодарности и страсти. Королева Наваррская самозабвенно кружилась по мраморным плитам Лувра, видя только одни черные глаза, одаривавшие ее восхищенным взглядом. Маргарита возрождалась к жизни – для нее всегда так важно было быть желанной и любимой. Где-то на задворках памяти попеременно всплывали лица то Генриха, то Ла-Моля, но она знала, что они ее не осудят. Они бы только ее одобрили, потому что всегда желали ей только счастья. И она уносилась в вихре под звуки скрипок, а ее ладони касались сильных ладоней Бюсси. Запыхавшаяся Маргарита вновь стояла у окна, ловя беспокойный взгляд своего кавалера, всерьез опасавшегося, что ее может продуть. До нее, забывшейся, донесся чей-то незнакомый голос, говоривший нарочито громко. А затем ее внимание привлекли и слова неизвестного придворного, заставившие ее похолодеть. – Поглядите, мой дорогой, у нас, очевидно, появился новый король Наваррский, поскольку о старом ничего не слышно, а иного мужчины рядом с королевой и быть не может! Разве что это тень бедняги Ла-Моля, что… – но закончить свою речь ему было не суждено. – Сударь, наш государь такого высокого мнения о ваших способностях, что вы слывете интереснейшим рассказчиком и знатоком истории и света. А я так давно не был при дворе. Не окажете ли вы мне честь побеседовать со мной через час на краю рва, что окружает Лувр? – граф де Бюсси говорил, может быть и тихо, но его слова привлекли внимание всех, должно быть, по вине замолчавших скрипок. – Ну же, сударь, решайтесь… Сегодня так ярко светят звезды. Спустя час Маргарита, распахнув окна и выскочив на балкон, наблюдала за двумя мужчинами, решившими некстати в ночи поупражняться в фехтовании. То был граф де Бюсси, не снесший остроты одного дворянина, чье имя до нас не дошло. Маргарита, закусив от волнения губу, едва не кричала – до того был страшен взгляд Бюсси, когда он холодно раскланялся с ней и исчез в толпе придворных. Несмотря на холод, дуэлянты были лишь в штанах да тонких рубашках. На теле наглеца часть ее была уже покрыта кровью и прилипла к телу. Но как уверял он, это были всего лишь царапины. Одурманенный яростью Бюсси теснил противника, постоянно атакуя его и не давая шанса ни опомниться, ни избежать живой стальной змеи. Рука графа очертила круг, клинок подобно молнии сверкнул в блеклом свете зимней луны, и шпага вонзилась в плечо соперника. Рука безвольно повисла, из раны потоком хлынула кровь, заливая чужую шпагу, собственную рубашку. Бюсси ощутил острый запах крови, вызвавший непреодолимое желание добить, сокрушить, растерзать. Но неудачливому господину было этого мало – Маргарите послышалось, что он что-то крикнул графу, после чего тот удвоил свой натиск, оттесняя соперника к краю рва. Еще один выпад, еще один размашистый удар – и горло дерзеца оказалось перерезанным. Из аккуратной, словно скальпелем хирурга сделанной, раны фонтаном хлынула кровь, заливая рубашку Бюсси. Страшный хрип вырвался из горла убитого, нелепо взмахнувшего руками и упавшего в наполненный снегом ров. Все кончено. Маргарита вздохнула с облегчением и крикнула в окно, привлекая внимание графа де Бюсси. – Сударь, сударь, идите же скорей сюда! – Бюсси, отсалютовав шпагой, легко перемахнул ров и спустя несколько мгновений ступил на балкон королевы Наваррской. – Ваше Величество! – О, Господь всемогущий, как же вы заставили меня волноваться! Эта кровь… - она аккуратно коснулась его лица платком. – Не моя, - хриплый голос вогнал ее в дрожь. Бюсси легко коснулся губами запястья, а затем все более и более настойчивыми поцелуями стал покрывать руки, откидывая невесомый батист. – Здесь холодно, пойдемте, пойдемте со мной. – О Ваше Величество, я не достоин, – Бюсси легко, словно пушинку, подхватил ее на руки и занес в спальню, закрыв за собой дверь. – Маргарита, – простонала королева Наваррская, глядя затуманенным взором в его горящие страстью и безумием глаза. – Моя королева, – его голос повергал ее в дрожь. Холодея от его прикосновений, Маргарита с нетерпением ожидала того момента, когда их губы соприкоснутся. Но Бюсси медлил. Осторожно ступая, он отнес Марго на кровать, куда уложил ее с величайшей осторожностью. Ночная рубашка королевы больше открывала, чем скрывала – тонкие линии талии, округлые бедра, очаровательные плечи. О, эти плечи! Как же последние дни он мечтал коснуться губами хотя бы одного из них – округлого, но такого тонкого и желанного. Первый поцелуй был нежен. Второй был ненасытен, словно целая вечность прошла в разлуке. Страстные, нетерпеливые губы, касающиеся шеи и плеч так, словно он хотел выпить ее кровь, впитать ее в себя. Голова кружилась безумно, дыхание становилось все более и более прерывистым. Плечи, шея, ключица… Нежные прикосновения рук, скользящие по всему телу, поднимающие и освобождающие от ненавистной ночной рубашки. И снова поцелуи, бесчисленные поцелуи – страстные, ненасытные, но такие, будто он ее целую вечность знает. И вот Маргарита сама рвет рубашку на Бюсси и широкими глазами смотрит в его бездонные черные глаза. Прикоснуться к каждому шраму губами, провести рукой по желанному телу и оказаться прижатой к жаркой груди. Камин потух. Обнаженное тело Маргариты освещалось лишь светом луны. Не помня себя от затопившей нежности, от поглотившего желания, страстных поцелуев и ненасытных ласк, она раскинулась на подушках, закрыв глаза. Куда спешить? Зимняя ночь такая длинная… Давно забытая тяжесть мужского тела вызвала непроизвольный первый стон. Как, где, когда это было в последний раз? Да и было ли вообще? Маргарита не знала ответа на этот вопрос, да и не к чему сейчас. Под ее руками подрагивали плечи Бюсси, а его хриплое дыхание опаляло шею. – Моя королева… – Мой герой, – и Маргарита сама целует его страстно, неистово, стремясь надолго сохранить ощущение этих мягких и нежных губ. Ее ноги, обхватившие его талию, дали ему четкий сигнал к дальнейшему действию. Маргарита стонала все громче и громче, ей не хотелось сдерживать себя сейчас, сейчас, когда она была счастлива. Спустя целую вечность она, перекинув волосы через плечо, двигалась в такт, опершись руками о плечи Бюсси, обхватившего ее за бедра. Склонившись к нему, Марго упивалась поцелуями. Она была счастлива… Счастлива настолько, что в эту ночь ей не снились сны. Она слушала дыхание рядом спящего мужчины. Того мужчины, радом с которым она была защищена.