The fault lines between us

В день, когда ты возвращаешься, я сижу, нервно стряхиваю пепел сигареты на подоконник и, наверное, пытаюсь успокоить дрожь в пальцах, в груди, потому что ожидаю приближение чего-то. Предвкушение слышно в звуке капель дождя, разбивающихся об оконное стекло у моего лица. Я прослеживаю пальцами скольжение капель по стеклу вниз, еще ниже и выдыхаю облако дыма в свое отражение в стекле. Слишком много капель дождя нужно проследить, слишком много мыслей - уничтожить. В моей груди давняя боль, глубоко сокрытая, и когда раздается стук в дверь, я почти не слышу его за своими мыслями. Внутри помимо боли что-то еще, знакомое чувство охватывает меня, когда я слышу ритмичный стук костяшек пальцев по дереву. Я воссоздаю в памяти твое лицо сквозь пелену дождя, мокрое, бледное и призрачное, и когда я смотрю сквозь свое отражение через окно, я вижу его там, внизу на темной улице. Я задумываюсь, где же твой зонт, такая нелепая мысль, когда прижимаю руки к этому образу, удерживая его, пока я прикасаюсь губами к его холодному мокрому рту. Он дрожит так же сильно, как мои пальцы сейчас, когда сжимают сигарету так, словно все это неправда, словно тот образ на улице ничего не значит. Я задумываюсь, может ли это лицо все еще отражать те же эмоции, что и год... два года назад... или уже прошло три? Тогда я умолял тебя, стоя мокрыми изодранными коленями на цементе и сжимая в кулаках твой пиджак. Ты смотрел на меня сквозь пряди русых волос и как же глупо то, что я помню завиток твоих волос, который прилип к шее и то, что сквозь рубашку немного просвечивался твой торс. Никогда в жизни не смог бы вспомнить слова, что ты прокричал мне. Они растворились в раскате грома, который эхом пронесся вдоль домов вокруг нас, но я помню взблеск молнии и то, как гротескно она осветила твое лицо, прежде чем опять воцарилась тьма. Ты плакал. Я рассмотрел это в тот короткий момент. Как забавно. А я думал, что ты совершенно ничего в тот день не чувствовал. Почему я вспоминаю об этом сейчас? Я улыбаюсь, просто чтобы увидеть, как мое отражение улыбается в ответ. Мы оба рады тому, что когда я смотрю в окно вновь, силуэт на улице не виден. Я знал, что это игра моего воображения. Иногда тебе нравилось совершать внезапные визиты под маской незнакомцев, проходящих мимо меня на улицах, в последних фрагментах услышанной мной в кафе песни, в дразнящем аромате дождя и сладкой жимолости, слышном от мужчины на улице, в светлых волосах, прилипших к его мокрому от пота затылку. Ты стал приходить реже и в какой-то момент оставил меня совсем, но когда падал дождь, я вспоминал, сколько всего осталось недосказанным. И сегодня мне казалось, что о мое окно, охваченная грозой, бьется симфония твоего имени. Снова слышен стук. Я поднимаю глаза к потолку, закидываю голову и выдыхаю дым одним последним раздраженным вздохом. Человек, который осмелился покорить непогоду за окном - сумасшедший, идиот и... и... мысли исчезают вместе с остатками моей сигареты на подоконнике. Я оставляю ее там и иду на стук, который оседает пульсацией в моей голове, мои шаги... босыми ногами по полу становятся тяжелыми, каждый следующий из них дается труднее предыдущего. - Кто это? – мой голос разносится по коридору, но стук не прекращается, такой раздражающий... - Я спросил, кто это... - Привет, – так, словно прошло лишь пара часов с того момента, когда мы в последний раз виделись. Слова застыли на твоих губах, пока я рассматривал призрак. Кажется, словно мы начали этот разговор три долгих года назад, когда ты прощался со мной с рюкзаком через плечо, а я наблюдал за твоим уходом грустными глазами, ради того, чтобы спустя три года сесть за стол и продолжить говорить с того места, где мы остановились. Ты всегда производил на меня такой эффект; сбивал с толку так, что я никогда не знал, где верх, где низ, что правильно, а что неправильно... ужасно неправильно. И снова привет, почти говорю я, но сохраняю молчание, впитывая лицо, которого за эти годы касался только в своем воображении. Уголки твоих полных губ все еще опущены, когда ты смотришь на меня, скулы все такие же острые, ты по-прежнему склоняешь голову так, словно беспрестанно обескуражен мной. Я никогда не укорял тебя за это, потому что тоже никогда не понимал хрупкий механизм собственного тела. Твои волосы падают на лицо мокрыми прядями, и я продолжаю считать тебя красивым, а ты продолжаешь опускать меня на колени своей улыбкой и любопытным пристальным взглядом. Твое лицо все еще обрамляют невидимые линии, трещины на нем, словно разломы между нами. Ты слишком сильно пытаешься скрыть их, казаться цельными и счастливым, нацепив на лицо улыбку, но не можешь спрятать осколки и трещины от меня, я знаю их так же близко, как когда-то знал изнанку твоих бедер, секреты твоего тела. Но ты для меня незнакомец, когда тяжело сглатываешь и раскрываешь рот, изо всех сил стремясь выдавить слова, чтобы заполнить тишину. Ты незнакомец, которого я однажды знал, стоящий на моем пороге, ты сгибаешь пальцы, словно хочешь потянуться и прикоснуться ко мне, но не решаешься. Я тоже не решаюсь, лишь хватаюсь руками за дверную раму. Я не знаю человека, стоящего передо мной в ожидании... чего ты ожидаешь от меня? Я знал человека, который ушел в тот день, ссылаясь на отговорки, которые я не мог принять, и чувствуя вину, в которую я никогда не верил. Ты даже пахнешь так же, словно океан и что-то похожее на свободу. Я спрашиваю себя, имеет ли это значение? - Я... – я прочищаю горло, смотрю в сторону, словно внезапно в поле зрения очутится стакан с водой, что-либо, в чем я могу утопиться, пока не распался на осколки. - Я не ожидал снова тебя увидеть, - когда-либо. Я упустил это слово, потому что лишь теперь понял, что я всегда знал, что это не конец, не было подходящего финала для этой игры, которую мы разыгрывали настолько драматично, насколько могли. Это продолжалось слишком долго, чтобы не вылиться в такое же жестокое воссоединение. - Аой. – Мое имя звучит по-прежнему, когда ты проталкиваешь его сквозь свои губы низким, глубоким, гортанным звуком. Ты всегда произносил мое имя с мягким благоговением. Оно было вздохом у моей щеки посреди ночи, когда ты был доволен мной и рычанием у моего уха, когда ты пытался потушить пламя между нами. Я знаю, что река из слов застыла на наших губах, но мы ждали три года, чтобы их произнести, так что можем подождать еще немного. Я впускаю тебя в дом, и ты проходишь внутрь тихо, как мышка, неуклюже пытаясь закрыть дверь, смотря везде и нигде одновременно. Ты поднимаешь глаза к потолку, словно пытаешься найти там ответы, смотришь за диван и между моих босых ступней, только не в мои глаза. Ты открыто смотрел на меня, когда нас разделял порог, и я мог закрыть двери одним движением руки. И я ведь мог, мог сделать именно это, отгородить тебя от моей жизни. Но ты... - Уруха, я не уверен, что понимаю, почему ты здесь, - говорю ступням, в которых ты так сильно заинтересован. - Ты все еще красишь ногти на ногах, - ты говоришь с таким спокойным лицом, что когда поднимаешь на меня взгляд, и я вижу, насколько огромные и... перепуганные у тебя глаза, я застываю на миг, не в состоянии говорить, не в состоянии даже высмеять всю эту нелепицу между нами. Разве знаешь ты, в какую нелепицу превратилась моя жизнь за все эти годы без тебя? - Если это черный, не считается, - слова вырываются против моей воли, и я вижу... намек на улыбку на твоих губах. Ты вспоминаешь, как я произносил эти же слова, сидя на диване той летней ночью, когда моя ступня лежала на твоих коленях, а ты водил маленькой кисточкой по моим пальцам. Я вижу это воспоминание в твоих глазах, но только на миг, ты сразу же моргаешь, и я вижу в чернильных зрачках только страх. - Если бы я хотел найти себе девушку, я бы так и сделал. Заставлять меня красить тебе ногти... терпеть этого не могу. Ты выдыхаешь усмешку и смотришь вниз на пальцы ног, на то, как нервно они сжимаются на деревянном полу, словно пытаются спрятаться от испытующего взгляда. Это звучит слишком похоже на смех у моей щеки, когда черный лак размазывался по пальцам. - Но я люблю тебя. - Конечно любишь. - Ты совсем не изменился, - выдыхаешь и в твоем голосе изумление, когда ты смотришь на меня пристально и нервно проводишь языком по губам. Слов недостаточно, чтобы описать, насколько я изменился, но я только пожимаю плечами, словно хочу сказать «Забавно, не правда ли?». Мы притворяемся, что все можно исправить, а рваные концы можно соединить заново. Ты садишься на барный стул напротив меня, скрестив пальцы на столе, выглядишь строго, отдаляясь от меня больше, чем за все те годы, когда я не знал тебя. Ты оставляешь дымящуюся чашку чая у своего запястья забытой, когда пытаешься воссоздать черты моего лица блуждающим взглядом. Я же стараюсь извлечь из памяти воспоминания, которые похоронил месяцы назад. Разговор стихает, останавливается и идет... идет... опять к остановке. А потом начинается игра в гляделки, немые вопросы за взглядами, которые стремятся обнаружить в лице напротив что-то знакомое. - Я помню эту подвеску, - говорю, указывая пальцем на тонкую серебряную цепочку на твоей ключице. - Правда? – спрашиваешь, хмурясь, и убираешь цепочку со своей груди, держишь в пальцах, рассматривая. Я тоже заинтересовано перегибаюсь через стол, чтобы было лучше видно, протягиваю пальцы, но останавливаюсь и убираю их, садясь обратно. Разве недостаточно того, что ты снова рядом? - Ты купил ее в Киото, - отвечаю мягко. Тусклый свет из улицы заставляет ее мерцать серебром, когда ты поворачиваешь подвеску разными сторонами, сжимая губы в непонятной для меня сосредоточенности. Там был магазин и леди, которая не хотела, чтобы ты уходил без этой серебряной подвески вокруг шеи. И, конечно же, она стала твоей, я позаботился об этом. - Это было лето бури, - так же мягко говоришь ты, и я боюсь, что если ты посмотришь на меня, я увижу в твоих глазах то лето: высоченные деревья старого города, твердые и опасные камни под ногами, нас, несущихся по ним, скользя и смеясь от того, как мы сбегаем от дождя. Я все равно вижу это все, когда ты опускаешь подвеску, и она лежит на твоей груди вдоль резких линий костей, на коже, вкус которой я знаю... вкус соли и мыла... - Мы еще пили ту гадость под крышей магазина, - ты хмыкаешь, но все еще не смотришь на меня, хотя я, как и ты, потерян в человеке, которого больше не знаю. Мы были такими беззаботными тем летом, открывали для себя много нового и чувствовали свободу. Я все еще помню вкус клубничного пирога, который ел, смотря на потоки дождя в маленьком кафе на той горе. Ты был теплым возле меня, а на твоей ладони расплывались чернила, иероглиф твоего имени растекался и превращался во что-то непонятное. - Он выглядит, как лицо, правда? – смеялся ты. - Ну, уже нет, - размазанные по моей щеке чернила были отмщением, и я носил этот знак, как боевой шрам, знак чести весь день... и всю ночь.... - Одной минутой больше в том шторме и мы бы распрощались с рассудком, - размышляешь ты, задумчиво склонив голову. - Мы с ним распрощались с помощью саке позже ночью, - я ловлю твой взгляд из-за челки и знаю, что ты понимаешь. В то мгновение мы переживаем эту ночь. Забавно, как звуки нашего смеха сливаются в один лишь на миг, звучат резко и громко в звенящей пустоте кухни, прежде чем мы опять погружаемся в тишину, резко лишившись удовольствия вспоминать. Мы не имеем права вспоминать сплетение наших тел, запах саке, когда мы дышали воздухом друг друга, ощущение татами под твоей спиной, когда я укладывал тебя на него, вкус твоей кожи. Я слышу тонкий запах ладана, напоминающий о храмах и преданности, и не могу вспомнить, зажигал ли я ранее что-либо или это запах из воспоминаний, вернувшийся, чтобы мучить меня. Жалюзи позади тебя подняты, но буря все еще бушует, громко и раздражающе, а на улице нет ни одного источника света. Комната почти успела погрузиться во тьму, пока мы сидели, раскладывая перед собой на столе призраки прошлых жизней, чтобы рассмотреть их и улыбнуться или скорчить гримасу от увиденного. Я еле могу рассмотреть твое лицо в полумраке, и хотя знаю, что должен потянуться и включить свет, я этого не делаю. Я чувствую, что ты не хочешь, чтобы я это сделал. Тебе удобнее быть спрятанным во тьме, исчезнуть, никуда не деваясь на самом деле. Ты достаточно раз так делал. - Ты все еще... – произносишь, и существует слишком много вещей, которые ты мог у меня спрашивать, но ты улыбаешься той робкой улыбкой, которая никогда не могла быть твоей. Для меня ты всегда был саркастичным и прямым, но я ведь не знаю, каким ты стал теперь. - А что, если бы мы никогда не встретились? – звучит в моей голове твой голос и почему-то его тембр не тот, словно его воспроизводит старый, медленно выходящий из строя магнитофон, он глубокий и незнакомый. Не знаю, звучал ли ты так тогда или мои воспоминания обманывают меня, потому что твой голос мягкий и совсем другой теперь, когда ты сидишь передо мной. - Я бы все равно любил тебя, даже если бы ты был мне незнакомцем. Каким-то образом я бы знал, - и на миг я чувствую твое дыхание на моем затылке, твои улыбающиеся губы у моей кожи. - Ты все еще играешь? – ты держишь руки близко к телу, словно на твоих коленях гитара, проводишь пальцами по невидимым струнам. Я тяжело сглатываю, выдергивая себя из воспоминаний, и осознаю суть твоего вопроса. Как же мне сказать тебе, что я продал гитару лишь несколько недель спустя? Один любопытный юноша, похожий на меня семнадцать лет назад, такой же растерянный и полный надежды, остановился, чтобы склониться над старой дешевой гитарой, которая никому уже не была нужна. Я знал, что это будет его первая гитара, именно поэтому отдал ее в его руки и смотрел, как он уходил, думая... что, по крайней мере, о ней позаботятся. Он не знает, что за воспоминания она хранит, что за пальцы ее касались, соль, кровь и боль, которые скрываются под ее поверхностью. Это хорошо, потому что та жизнь окончена. Почему же мы здесь сейчас... нерешительно тянемся друг к другу в надежде, что что-то осталось под пустыми оболочками, в которые мы превратились? Я не могу тебе все это рассказать, поэтому просто пожимаю плечами, отвратительная привычка, что появилась рядом с этим тобой, которого я лишь пытаюсь понять. - Я тоже, - говоришь, словно услышал каждую из моих мыслей и киваешь им, понимая по-своему, наверное. А мне интересно, где же близнец той старой гитары, продал ли ты ее на каком-то этапе своих путешествий по миру или же она все еще лежит где-то в шкафу, собирая пыль, как ода чему-то, что больше не имеет значения. - Оно не приходит так легко теперь, - продолжаешь, подперев рукой подбородок и проводя пальцем по краю холодной чашки с чаем. Пар уже давно не идет, и я думаю, что может стоит наполнить ее снова, просто чтобы сохранить немного тепла между нами. Чай здесь просто для того, чтобы занять пространство. Он не имеет значения, так же, как я не имел значения в твоей жизни последние три года. Я просто занимал место, жил с призраками и пытался забыть... тебя. - Наверняка, нужна муза, чтобы оно пришло, - ты делаешь вежливую паузу, чтобы я пробормотал согласие. Я знаю все о музах и пустоте, которую они оставляют в груди, когда уходят. Иногда я прижимаю пальцы к левой стороне груди, представляю дыру, которая, должно быть, есть там под кожей и костями, и думаю, можно ли ее чем-нибудь заполнить. Женщины, мужчины, которые прошли через мои руки, пиво, сигареты, а иногда что-то более ядовитое с перекинутой через мою талию ногой в постели, никогда не были стоящими заменителями. Я заполняю ту пустоту мусором. Ты вернулся за музой? Я хочу спросить тебя это, но вместо этого беру холодную чашку чая и выливаю содержимое в умывальник. Долгое мгновение смотрю на то, как темно-коричневая жидкость закручивается и исчезает в водопроводе. Я слышу, как ты вертишься на стуле возле меня, еле ощутимый скрип дерева и заполняющий воздух запах ладана. - Я... я, - бормочешь. Что ты делал? Путешествовал по континентам, я знаю. Я слышал твое имя от людей то тут, то там, от тех немногих, которые так и не оставили меня в покое. Ты никогда полностью не исчезал из моего мира. Были ли у тебя любовники в том отчаянном поиске того, что ты хотел найти? Я уверен, что да. Мои пальцы дрожат, когда я полощу твою чашку, растягивая время, потому что боюсь, что увижу, когда повернусь к тебе. Там, в твоих глазах, я увижу желание, которое, я думал, умерло в тот день, когда ты оставил меня на коленях посреди дождя. И боюсь, что отвечу на него своей собственной нуждой. - Я путешествовал, - заканчиваешь мягко. - Знаешь... Я был в Париже и в Риме, даже бывал на каком-то острове на краю света. Никто не знал моего имени, и я выходил из дома каждое утро прямо в голубую воду. Я думал, останусь там. Думал и, что останусь в Париже, - твой низкий голос рядом со мной убаюкивает. Я понял, что перестал вытирать чашку и просто смотрю на нее, не двигаясь. - Ты всегда хотел увидеть Париж, - выдавливаю из себя. Я тоже хотел увидеть его, но я всегда считал, что мы поедем туда вместе. Я представляю человека, с которым ты, наверняка, его разделил, думаю, лежал ли он, замотанный в шелковые простыни, рядом с тобой, когда огни Эйфелевой башни проникали в ваши окна. Пробовал ли ты хорошее французское вино с его губ, улыбался ли чувственно, так, как когда-то мне? Тупая боль в моей груди напоминает, что я никогда не считал, что между нами все кончено. - Чем ты... занимался? – я слышу в твоем голосе срыв, запинку, страх. Я знаю, чего ты боишься, чего я боюсь даже сейчас, зная, что ты ушел, потому что я перестал быть тебе интересен, потому что тебе нужно было что-то, чего не мог дать тебе я. В мире были люди попроще, которые не стали бы спорить с тобой, доводя до бешенства, до состояния, в котором ты кричал, закрыв лицо руками, и разбивал костяшки пальцев о стену. Существовали те, которые были более достойны твоего внимания. - Я пытался заработаться до смерти, - смеюсь, но этот смех настолько преувеличено фальшивый, что я сам морщусь и не поворачиваюсь к тебе. Как могу я сказать тебе, что погружался в работу, в незнакомцев, которых не вспомню утром, чтобы забыть тебя... и почувствовать хоть что-нибудь, кроме этой медленной смерти? Я, наконец, оборачиваюсь, когда слышу в ответ только тишину. Ты смотришь на меня с самым странным выражением лица, все еще испуганно расширив глаза и сжав губы так сильно, что я боюсь, что ты начнешь плакать или кричать или и то, и другое вместе. Я помню этот взгляд слишком хорошо. Но как только ты замечаешь, что я смотрю, переводишь взгляд на стол, на свои тесно переплетенные пальцы. Ты расцепляешь руки, чтобы потереть одной из них затылок и смеешься, почти так же фальшиво и отвратительно, как я, когда упрекал тебя за то, что ты оставил меня. Это болезненный смех и в моей груди опять пульсирует боль, напоминает о дыре внутри. Она не позволит мне забыть о себе. - Почему ты не скажешь мне уйти? – говоришь, обращаясь к столу, все еще нервно потирая затылок одной рукой. - Потому, что не хочу, - беспрепятственно вырываются слова и я понимаю, что это чистая правда. Я хочу, чтобы ты был здесь, несмотря на всю боль, что ты приносишь с собой и все мучения, через которые мне приходится пройти. Ты только вернулся в мою жизнь, и даже если это лишь короткий визит, прежде чем ты уйдешь из нее, я не хочу терять тебя снова так скоро. Наконец, после всех тех лет, когда меня преследовали воспоминания о тебе, ты здесь, и я не хочу, чтобы ты уходил. Скажи мне, чего ты боишься. Ты смотришь на меня сквозь пряди волос, что падают на твое лицо, несмотря на то, что ты то и дело убираешь их нетерпеливыми руками. В твоих глазах неверие, которое я хорошо понимаю. Ты не понимаешь, почему я так нуждаюсь в тебе, почему склоняю голову и принимаю твое решение... останешься ты или уйдешь? Достоин я или не достоин твоего присутствия? - Ты все еще прекрасен, - твой голос пробивается сквозь мазохистский монолог, который я иногда веду с самим собой. Я укоряю себя под биение твоего неспокойного сердца. Я слышу его даже сейчас, эхо тех ночей, когда я лежал рядом с тобой, прижимался щекой к твоей груди и слушал ритм твоего сердца всю ночь. А следующим утром ты увидел, как я склонился над своим старым Гибсоном, его струнами и аккордами. - Что-то новое? – ты спросил, зевая в ладонь, и когда сонно улыбнулся мне, я лишь пожал плечами и вернулся к попыткам создать мелодию, храня в памяти звук твоего тела. - Ты подарил мне ритм, - пробормотал я, хотя и знал, что ты не поймешь, наверное, ты все еще не знаешь, почему я тогда сказал эти слова, скорее всего, теперь даже не помнишь то утро. - Не знал, что страдания и усталость могут быть прекрасными, - я занимаю место у стола, используя его в качестве барьера между нами. Это ненадежный барьер, несмотря на твердость холодного камня, но он крепкий и успокаивающий под моими руками, и мне лишь стоит потянуться, и ты на другой стороне будешь ждать моего прикосновения. - Ты страдаешь? – спрашиваешь, так мягко. С момента, когда ты перешагнул мой порог, ты был мягким, тихим и непритязательным, но я тебя помню не таким. Я помню твой острый язык и огонь в твоих глазах, когда ты прижимал меня к кровати, злость и страсть превращались в убийственную комбинацию в твоих руках. Мы всегда были опасны друг для друга, путаясь в эмоциях, играя с огнем так, словно будем жить вечно. Я не могу рассказать тебе, как страдал без тебя, как пытался выдрать себе волосы или выколоть глаза, желал чего-нибудь, что положило бы конец этой муке, физической боли в моей груди, которую я пытался успокоить уставшими пальцами каждую ночь. Как же я могу рассказать тебе, что жил все эти годы с призраком тебя? Что сошел с ума от того, что твой запах все еще слышался от всего, чем я обладал, а твое лицо и голос были рядом со мной, как бы сильно я не пытался их забыть? Поэтому я снова пожимаю плечами. Пожимаю плечами и смеюсь, как всегда, когда хотел скрыть то, что уничтожает меня изнутри. Ты не смеешься со мной, я вижу грусть в твоих глазах, освещенных слабым светом. - Может, ты призрак? – спрашиваю, так сильно боясь, что все исчезнет, едва я закрою глаза. - Иногда я и сам не знаю, - говоришь, твоя улыбка становится мягкой, и ты отрицательно машешь головой. Ужасные слова остаются невысказанными между нами, острые и неосязаемые, пока мы не произнесли их вслух. Куда же нам деть мертвые вещи, которым мы положили начало, стоит ли нам запереть их в шкафу или вытащить наружу и разложить на столе на память о прошедших временах? Прежний ты не сидел бы так тихо рядом. Ты бы устроил скандал, пока я во всем не признался, а потом твоя кровь осталась бы на моих губах во время поцелуя и разбирательств уже другим, более приятным способом. Пространство между нами полно воспоминаний. - Кто она? – спрашиваешь, и грусть в твоих глазах просачивается в улыбку, с которой ты смотришь на меня. Проводишь пальцами по черным чулкам, которые лежат на стуле возле тебя. Я даже не замечал, что они там, прошла уже неделя с тех пор, как я убирался в доме, все время будучи на каких-то деловых встречах или в квартирах безликих людей. Некоторые из них пытались оставлять что-нибудь свое в моем доме, словно это обеспечит им место в моей жизни. Им следовало бы знать, когда они смотрели на меня, касались губами моей шеи и массировали затекшие плечи, что я хотел не их. - Никто, - отвечаю тебе, потому что, невзирая на то, как жестоко эти слова звучат, они правдивы. Она никто, если у меня есть ты. Я прижимался ко многим телам просто, чтобы что-нибудь почувствовать, когда алкоголь смешивался с моим дыханием, а твой голос в ушах напоминал, что я могу погрязнуть в незнакомцах, но это все равно не поможет. Теперь ты открыто смотришь на меня и в твоем взгляде приглашение, когда ты бросаешь чулки и подпираешь пальцами подбородок. Я не знаю, что еще сказать тебе, когда чувствую между нами тепло наших тел и манящий взгляд твоих глаз. Единственное, что я знаю – что упаду в тебя так же легко, как всегда, стоит лишь тебе поманить меня своими изящными пальцами. И что тогда? Мой дом снова будет долгое время населять твой призрак после того, как ты опять бросишь меня ради кого-то более интересного. Я чувствую, как ты тянешься ко мне и касаешься пальцами моей щеки. Я не отстраняюсь, а просто смотрю на тебя, стараясь рассмотреть тебя четче, это лицо, созерцания которого я был лишен так много долгих лет. Я представляю разломы на твоем лице, разломы между нами. И мне приходится переубеждать себя, что это не очередной сон. - Я думал о тебе каждый день, - шепчешь, я чувствую твое дыхание ближе и понимаю, что мы оба перегнулись через стол, стремясь соприкоснуться, восполнить то, чего наши тела были лишены все эти годы, но что все равно помнят. Неужели вся та боль была напрасной? Неужели все страдания были мимолетными и испарились в мгновение, стоило только тебе, наибольшему моему искушению, появиться на пороге моей квартиры? Но я знаю это и хочу этого, - словно говорит мое тело. Мне нужно это. Мои губы и пальцы говорят то же и действуют в унисон против моей воли, прикасаясь к тебе. Я встречаю твои губы на полпути, целую их в непроницаемой темноте и вкус... он тот же. Прошло тысяча девяносто пять дней, три часа и слишком много секунд, а ты все еще оставляешь вкус спелой вишни на моих губах и языке, который умоляет твои губы раскрыться для меня. Но соль... соль дрожит в уголке моего рта и теперь вкус совсем не тот, но я держу тебя в своих руках, сжимаю кулаками влажные пряди твоих волос, чтобы убедиться, что это происходит на самом деле. Ты дрожишь в моих руках, сжимаешь руками мои запястья, не с намерением оттолкнуть, но чтобы удержать... успокоить, пока ты рвано дышишь в мой рот, делая глубокие вдохи после того, как я тебя отпустил. Я не думаю о том, к чему это меня приведет, какое бедствие несомненно ждет нас, когда ты проводишь своими пальцами по моим и уводишь от стола. Ты помнишь путь в мою спальню лучше, чем что-либо на свете и шаги твоих босых ног по деревянному полу почти беззвучны. Я наблюдаю за мягким движением твоей спины, пытаюсь рассмотреть шею за волосами, что лежат точно так же, как я их оставил после поцелуя. Мы крепко держимся за руки даже после того, как ты открываешь дверь в спальню и я упираюсь обратной стороной колен в кровать, наши руки остаются сцеплены так, словно мы боимся их разомкнуть. Я почти верю, что мы оба видим призраков и уверены, что все это исчезнет от малейшего неверного движения. Ты поднимаешь наши сомкнутые руки к своему лицу и целуешь костяшки моих пальцев, прижимая губы к каждому пальцу и не сводя с меня глаз. Я помню, как хотел прикоснуться к тебе еще хотя бы раз, когда ты ушел от меня, но было уже слишком поздно. Ты сказал мне все, спрятав лицо в ладонях, ночь до того, но я все равно никак не отреагировал, считая это всего лишь показухой, еще одним бесполезным аргументом, который не будет иметь значения после того, как мы помиримся с помощью наших тел. Я всегда опаздывал в том, что касается тебя. Тебе следовало остаться в Париже или на острове на краю света. Не следовало возвращаться. Я хочу тебе это сказать, но мои губы слишком заняты твоими, а руки снимают с тебя одежду, в то время как твои пальцы впиваются в мои плечи и ты выдыхаешь мое имя. Твои вздохи и стоны не изменились, остались такими же тихими, но отчаянными, и я такой же отчаянный, потерянный в безумном желании вырывать их из твоих губ. Я поднимаю твою ногу, чтобы ты обхватил мою талию, и вздрагиваю, когда ты склоняешься за поцелуем, я чувствую тебя... чувствую тебя в своих руках впервые после стольких лет. Это не призрак, эта горячая кожа и следы, которые я на ней оставляю жадными пальцами. Я знаю, что это происходит на самом деле, когда ты притягиваешь меня к себе и шепчешь мне в ухо: - Я тосковал по тебе так, так сильно, Аой. Ты не представляешь, насколько сильно я по тебе тосковал. Ты прижимаешь губы к моей скуле и зарываешься пальцами в волосы, когда я раздеваю тебя. Твоя кожа такая горячая под моей, когда я прижимаю тебя к кровати и заново переживаю давний сон с тобой. Звук твоего голоса оживляет мою квартиру, резкий и срывающийся. В нас необузданная страсть, в том, как твои ноги сильнее обхватывают мою талию, а я зарываюсь лицом в твою шею, как я тихо зову тебя, а ты выдыхаешь просьбы прямо в мои губы. Кожа соприкасается с кожей в том идеальном ритме, который всегда был между нами. Мое тело помнит, какие аккорды сыграть, по каким струнам пройтись пальцами, чтобы заставить тебя звучать, и ты звучишь. Поешь для меня, как не пел раньше, даже в наши лучшие времена. В момент исступления я притягиваю тебя к себе, на свои колени, и ты держишь мое лицо в ладонях и смотришь на меня так спокойно, несмотря на бурю, что неистовствует между нами, словно всегда был тут, словно никогда меня не покидал. Мы знаем друг друга в совершенстве снова, когда ты проводишь кончиками пальцев по моим щекам и прижимаешься носом к моему. Когда я толкаюсь в тебя, ты крепко закрываешь глаза и откидываешь голову назад, я отзываюсь дрожью на дрожь в твоем теле и знаю, что ты дома. Именно меня ты зовешь в конце, прижимаясь мокрой от пота щекой к изгибу моего плеча. Твои мокрые и дрожащие бедра сжимают меня, а я сминаю подушку у твоей головы пальцами, как когтями, в тот последний момент. Твои глаза открыты в полутьме, ты смотришь на меня с непритворным удивлением. Я потерян и уверен во всем на свете одновременно, когда ты подо мной. После того, как мы взяли друг от друга все, мы лежим рядом, еле соприкасаясь руками, на кровати. Простыни липкие и неприятные, но воздух холодит нашу обнаженную кожу и накатывает усталость. Даже уставший и изможденный я бы перевернулся и взял тебя снова. Мне недостаточно просто лежать рядом с тобой. Я жадный и ненасытный, когда ты обнаженный рядом со мной, предлагаешь себя мне снова так легко. Ты стираешь годы между нами своим ртом, дерзкими пальцами и улыбкой, по которой я так сильно скучал. Я не чувствовал себя настолько цельным с тех пор, как ты прикоснулся ко мне в последний раз. Моя кожа, все мое естество кажется настолько живым, я даже почти не чувствую боль в груди, потому что весь вечер это пространство заполняло удивительное чувство волнения. Вот чего не хватало остальным пустым оболочкам, им не хватало способности вытащить из меня это безумие и дать ему имя... - Я люблю тебя, Аой, - прошептал ты мне в висок на заднем сидении машины в полумраке так много лет назад. Именно тогда я узнал вершину счастья и начал свой долгий путь к сумасшествию. У человека, который достиг того момента бесконечной целостности, совершенного момента ясности, оазиса в той чудовищной реальности, в которой они жили до этого, есть лишь один путь. Я упал с той вершины со скоростью света. Комната серая и когда я смотрю на тебя, на твоем лице играют тени из окна возле кровати; темные капли дождя неупорядоченно стекают по твоим щекам так, словно ты плачешь. Твои глаза закрыты, дыхание ровное и глубокое и я почти верю, что ты спишь, когда ты делаешь глубокий долгий вздох, и уголок твоих губ поднимается в улыбке. - Думаешь, когда-нибудь дождь прекратится? – бормочешь вопрос. Я отворачиваюсь от тебя, чтобы посмотреть на потолок над нами и чувствую, что ты делаешь то же. Твои пальцы касаются моих между нашими неподвижными телами, изгибаются и мы снова неразделимы, скованы вместе этими тонкими нервными пальцами, которые хватают и отпускают по своей собственной прихоти. - Так все и началось, - говорю бездумно. Мое тело неосторожно в этом состоянии спокойствия, а разум еще более неосторожен, когда затуманивается сонливостью. Я не был так доволен... удовлетворен дольше, чем могу вспомнить. Чувствую, как ты смотришь на меня, крепче сжимаешь пальцы в моей руке на короткое мгновение. Мне интересно, так ли хорошо ты помнишь все наши ошибки, как я. Интересно, знаешь ли ты, как я боюсь, что мы повторим эти ошибки. Ты всегда мог мной манипулировать. Так все и закончилось. Всегда в сопровождении дождя. - Ты меня ненавидишь, - шепчешь, прижимаясь ко мне. Этот жест такой детский, то, как ты опускаешь лицо в изгиб моей шеи и обнимаешь мою руку. Я чувствую твои губы на своем плече, и когда ты касаешься его щекой, я чувствую там влагу, из-за которой у меня скручивает желудок и переворачивается все внутри. - Я даже не знаю, что такое ненависть рядом с тобой, - говорю в потолок, ищу рукой твои спутанные волосы, отвожу их от твоих глаз, хотя и не могу посмотреть... не буду смотреть. Именно так ты всегда держал меня в своей власти, этими глазами, изгибом губ... Ненависть? Никогда. Разочарование, боль, может быть злость, но каждый раз, когда я пытался возненавидеть тебя на протяжении всех этих лет, у меня не получалось. Все заканчивалось лишь еще одной разбитой фоторамкой или еще чем-нибудь, принадлежащим тебе, что я никак не мог выкинуть. Битье вещей всегда немного уменьшало боль, но никогда надолго. Ты всегда ненавидел мой характер. Хотя твой переменчивый нрав был не лучше. Ты кричал мне в лицо так же громко, когда мои руки сжимались в кулаки, и мне хотелось вогнать их в стену. Как же мы превратили это в любовь? Или то была страсть, постоянное желание большего, даже боли и злости, что распаляла наше притяжение друг к другу? Я не помню, чтобы когда-либо к кому-либо чувствовал так много, как чувствовал... и все еще продолжаю чувствовать к тебе. - Ты все еще веришь в судьбу? – спрашиваю, когда ты сохраняешь тишину, а единственным показателем того, что ты не спишь, является медленное течение влаги по моей шее. Я чувствую пожатие плечами, а потом, когда смотрю на тебя, ты отворачиваешься и ложишься на спину, скрывая от меня свое лицо. Я почти вижу рваные края вокруг тебя, которые ты так старался заполнить. Ты вообще еще во что-то веришь? Ты потерял целостность по сравнению с тем, каким был раньше, словно оставил части себя в каждом месте, где побывал. Возможно, мы одинаковые в этом плане, я все еще верю, что ты забрал с собой лучшую часть меня, когда ушел. В слабом свете из окна я вижу твою молочно-белую кожу, изгиб твоего колена, опущенные плечи, руку, лежащую на подушке, ты трагически прекрасен. А в тебе не было ничего трагичного до сегодня. В тебе появилась глубокая печаль, которой до этого не было и которую я понимаю лучше, чем хотел бы. - Так глупо с моей стороны было возвращаться. Не знаю, зачем это сделал, - шепчешь, все еще отвернувшись к окну, и когда я касаюсь рукой твоего плеча, я ожидаю, что ты отстранишься, но ты этого не делаешь. Я чувствую, что ты прислоняешься к моей руке совсем чуть-чуть, твое плечо опускается под моим прикосновением. Где же мое место в твоей груди? Я хочу знать, метался ли ты в постели один, видя мое лицо под своими опущенными веками. Это ли послужило причиной твоего возвращения, какое-то глубокое желание... или любовь? Или это было что-то менее значительное... более обычное и простое, как причина, по которой мы впервые переспали – просто из-за привлекательной внешности друг друга. Мне еще нравился твой смех, но я не говорил тебе этого, когда мы только начали использовать подсобки в личных целях. Я не говорил, как люблю твою улыбку, когда твоя спина прижата к стене, а ноги обхватывают мою талию. Мы были лишь телами друг для друга в эти первые совместные моменты. По крайней мере, я не позволял тебе думать иначе. - Я просто бродил по городу, и мои ноги сами привели меня сюда, и когда я посмотрел в твое окно, думал, там ли ты... что делаешь... с кем ты и думал ли обо мне, так много глупых вопросов, - ты поднимаешь руку, проводишь ею по лицу и качаешь головой. - Я спрашивал себя, когда я был наиболее счастливым и постоянно видел твое лицо. Ты не мог оставить меня в покое, - ты смеешься в кулак и это вымученный смех. - Даже после всей той хрени, которую мы причинили друг другу, ты остался единственным, кто мог сделать меня действительно счастливым. Даже Парижу не удалось. Я никогда не понимал, зачем мы причиняем друг другу боль... – как же я хорошо понимаю это. Я себя спрашивал об этом снова и снова и не мог найти ответа. - Я всего лишь хочу быть счастливым, Аой, - ты проливал слезы мне в плечо столько ночей и лишь этого я всегда для тебя хотел – чтобы ты был счастливым. Почему я не мог сделать тебя счастливым? Как же мог поверить, что ты счастлив, если видел твои слезы многими темными глубокими ночами? Хорошие времена переплелись с ужасными ссорами так тесно, что я не могу вообще ничего понять. - Во мне просто было что-то, что я не мог контролировать, - говоришь мне, не сводя глаз с дождевых капель, стекающих по стеклу. Ты всегда был необузданным и переменчивым и я знал в тот же день, когда увидел тебя впервые, что мне не удастся стать тем, чего ты хотел. Ты был слишком ненасытным, чтобы оставаться со мной, но я никогда не слушал предупреждения, я хотел тебя и лишь это было важно для наивного парнишки, который привык получать все, что хочет. - Мне кажется, что в наш первый год вместе мы лишь смеялись, - продолжаешь выверенным тоном. В конце того года все начало рушиться. Интересно, если бы мы больше старались остановить распад... могли бы мы остаться вместе? Я помню твой смех так хорошо, даже могу услышать то, как ты смеялся, когда мы шуточно боролись на той же постели, на которой лежим сейчас. - Я скучаю по этому. По всему этому... смеху, музыке, ссорам, безумию и хорошим временам. У нас такая долгая история, которую я не могу забыть. Наверное, мне просто хотелось отхватить еще немного всего этого, прежде чем моя жизнь превратится в дерьмо, - ты поворачиваешь голову на подушке и тяжело сглатываешь. На твоем лбу складка, брови нахмурены, а улыбка на губах сочетает боль и смех, и я просто прижимаю тебя к себе. Ты позволяешь мне, даже обнимаешь меня руками и вздыхаешь мне в грудь. Добро пожаловать в мою жизнь эти три года. Я зарываюсь лицом в твои волосы и вдыхаю тебя на полные легкие. - Ты не заслуживал всего этого, - бормочешь между поцелуями моей шеи, груди, и я крепко закрываю глаза, когда волна эмоций охватывает меня и вырывается долгой дрожью. Твои губы касаются моих век, и мне приходится сдерживать жжение, которое грозит пролиться настоящей печалью из того, что осталось от этого несовершенного мужчины, который по твоим словам не заслуживал боли. Я хочу тебе верить, но годами я обвинял себя, зная, почему ты ушел. Если бы я дал тебе больше, был идеальным, я бы тебя удержал. - Я так много чего сделал тебе, о чем сожалею, - ты покрываешь поцелуями мое тело, трешься щекой о мой плоский живот и оставляешь поцелуй возле бедренной косточки. - Я бы так хотел тебе это возместить, - я позволяю тебе это делать, по крайней мере, на протяжении следующего часа своим ртом на моем теле, моими руками в твоих волосах и твоими глазами, не сводящими взгляд с меня все время. Ничто не может стереть ту нелепость, что была между нами, но наши тела прощают легко, жадные друг до друга. Я прижимаю ладонь к губам, чтобы приглушить просьбы, которые выдыхаю, когда ты просишь об искуплении, которое я дал тебе в тот же момент, когда открыл дверь и увидел тебя, капающего дождевой водой на мой порог. Мы всегда слишком любили боль, и она была, как смертельная болезнь, чем больше мы пытались от нее избавиться, тем сильнее она становилась. Она пожирала нас, а мы позволяли, потому что лучше чувствовать ее, чем ничего вообще. В конце я смотрю на то, как ты спишь рядом со мной обнаженный, запутав ноги в одеяле, изгиб твоей длинной шеи – искушение, которому я не поддаюсь. Я бы мог рисовать узоры на твоей коже, как однажды делал посреди ночи, пока не разбудил тебя, но мне нравится видеть тебя спокойным... не осознающим, что я любуюсь твоей красотой. Ты всегда спал так, повернув свое лицо ко мне на подушке, чтобы я был первым, что ты увидишь после пробуждения. Я помню это так четко и когда прижимаю губы к твоим, воспоминания накрывают меня волной мягких вздохов и усталых улыбок. Я чувствую твое тепло рядом с собой и когда наконец-то засыпаю, мой сон глубокий и непробудный. Я не помню, когда в последний раз спал так крепко, как мертвый, уверенный в своем скором крахе. Я тянусь к тебе только просыпаюсь и ожидаю почувствовать пустоту рядом с собой. Мои мышцы ноют, когда я поворачиваюсь и смотрю на пустое пространство там, где был ты. Смятое одеяло все еще лежит на краю постели, на подушке, там, где была твоя голова, твое лицо, повернутое ко мне во сне, вмятина. Я на миг задумываюсь, не было ли это все сном, не был ли запах ладана, вишен и поцелованной дождем кожи всего лишь воспоминанием, которое посетило меня еще раз. Дождь на улице все еще льет потоками, но солнечный свет пробивается через окно косыми мелкими лучами, искаженными жалюзи, закрывающими окно. Одной лишь детали, что жалюзи закрыты достаточно, чтобы я понял, что ты был здесь прошлой ночью, спал со мной в этой кровати. Я никогда не закрываю жалюзи. Они всегда открыты, и окно обычно тоже открыто. Аромат кофе заполняет воздух, когда я захожу на кухню. Там варится свежий кофе и стоят две кружки, ожидающие, когда их заполнят. Это похоже на забытое старое фото, от которого веет семейным уютом, эта картина напоминает о влюбленных, собирающихся выпить кофе вместе, но никто не тянется к чашкам из-за ее краев. Картина остается неживой, чашки – неподвижными и ждущими людей, которые никогда не возьмут их в руки. Я смог бы почувствовать одиночество в темных приглушенных цветах, если бы это был натюрморт. Кухня всегда серая, залитая нейтральными цветами, потому что все окна находятся в гостиной, которая отличается от кухни лишь лучшим освещением, там тоже царит пустота. Я прикасаюсь к краю чашки, созерцаю стерильность этого места, где я бываю по паре часов в неделю. Оно не выглядит обжитым и его холодная атмосфера посылает дрожь вдоль моей спины. Я оставляю эту угрюмую картину, чтобы уйти в залитую светом гостиную и лишь там слышу сквозь шум дождя тихий звук текущей воды. Когда я подхожу к дверям в ванную, звук становится громче, и я понимаю, что душ включен. Я прижимаю ладонь к двери с силой достаточной для того, чтобы ее приоткрыть. Я знаю, что увижу в щели в двери, но мое сердце все равно пропускает удар. И я болезненно вспоминаю, вижу образ за закрытыми веками. За стеклянной душевой дверью я вижу твою обнаженную спину, по которой стекает вода и мыло, а твои русые волосы липнут к затылку. Длинные твои пальцы проводят по плечам... расслаблено и спокойно. В коридоре мне приходится успокоить свое дыхание и остановить поток воспоминаний, которые омывают меня так, как вода твою голую спину. Там ты и видишь меня, я прижимаю голову к стене и сжимаю зубы. Ты выходишь, вытирая пряди волос одним из моих синих полотенец, и смотришь на меня лишь на миг, прежде чем улыбнуться. Даже сейчас я бы потянул тебя обратно к кровати, мокрого от душа и тяжело дышащего в мое плечо. - Я решил не будить тебя. Ты спал мертвым сном, когда я проснулся, - говоришь, твой голос звучит успокаивающе. Я тяжело сглатываю, твои руки продолжают ритмично тереть волосы, а губы улыбаться, словно все абсолютно нормально, словно мы продолжаем с того же места, на котором остановились, продолжаем разговор, который вели в последнюю нашу ночь вместе в моей кровати. Единственное, чего не хватает, – сумки через твое изящное плечо и звука твоих удаляющихся шагов. - Я приготовил кофе, - говоришь, прежде чем оставить меня одного в коридоре, улыбнувшись. Мои ногти высекают полумесяцы на ладони и боль от этого – облегчение по сравнению с диким биением сердца в груди. Я осознаю, что был не в себе от шока твоего возвращения, следуя твоим стремительным шагам к чему-то, чего я не понимал. Я танцевал, как марионетка, единственный танец, который я когда-либо знал с тобой в спальне. Но так непохожее на реальность происходящее все равно лучше, чем пустота, в которой я жил все прошедшие годы. Возможно, я киваю и потакаю твоему сумасшествию, но я чувствую, и когда смотрю на израненные ладони, реальность захватывающая и пугающая. Я снова живой. - Я люблю, когда светит солнце, но сегодня идет дождь, - ты сдуваешь пар из чашки кофе, которую подносишь к губам. В моем рту горечь, когда твои глаза медленно испивают мой образ. Твоя нога между моими, босой ступней ты держишься за верхнюю планку барного стула, на котором я сижу. Я всегда жаловался на то, что ты любил сидеть прямо на столике, но, на самом деле, я сходил с ума от одного вида тебя, сидящего там в моей футболке, из-под которой видно твои голые бедра, и пьющего чашку за чашкой сладкий кофе, чтобы начать день. И даже после этого ты двигался с ленцой и производил впечатление того, кто привык заставлять людей ждать. Ты помнишь мою потребность в горьком черном кофе, чтобы проснуться утром. Не знаю, что чувствую, осознавая это. Я скучал по ощущению того, что кто-то знает меня настолько хорошо, несмотря на то, что твои глаза все еще смотрят на меня поверх чашки так, словно ты настойчиво пытаешься сложить пазл из меня одного, и от этого мой пульс продолжает нервно зашкаливать. Твой взгляд кажется жадным, и почему-то я знаю, что ты заново запоминаешь мое лицо, фиксируешь в памяти, так же, как я, когда ты оставил меня дрожать у твоих ног, а капли дождя стекали по моим щекам... как слезы. Ты протягиваешь руку, касаешься ладонью моей щеки, твои глаза ищут, а губы опущены. Ты отставляешь чашку кофе и соскальзываешь со стола, становясь между моих ног, не убирая тепло своей руки от моей щеки. За твоим плечом пылинки парят в свете, исходящем из пустой гостиной. Меня посещает внезапное невероятно сильное желание увидеть твои волосы в солнечном свете снова, увидеть, как они зажигаются, когда я пропускаю их сквозь пальцы и когда мои глаза встречаются с твоими, ты понимаешь так, как можешь только ты. - Давай пойдем куда-нибудь позавтракаем, - шепчешь и мой ответ так же тих в этом безмолвном пространстве. Мы оставляем чашки кофе пустыми и ждущими на столе позади нас. * Мы прижимаемся друг к другу под маленьким черным зонтиком, рассчитанным на одного. Единственным, что у меня был, потому что я слишком привык к одинокой жизни. Но он исполняет свое предназначение и мне так нравится эта близость, то, как твоя рука прижимается к моей, а запах твоего одеколона тяжелый и свежий в воздухе между нами. Ты обхватываешь мою руку своей, прислоняешь голову ближе, чтобы на нее не попадал дождь. - Я даже скучаю по здешней жаре. Можешь в это поверить? – говоришь почти мне на ухо, и когда я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на тебя, ловлю край твоей улыбки, ты отворачиваешь голову и мне виден лишь блеск сережек, обрамляющих твое ухо. На миг солнечный свет проникает сквозь края зонтика и... он освещает волосы на твоем плече и они горят огнем. - А когда падает дождь, ты почти слышишь то, как он шипит, ударяясь о цемент. Интересно, помнишь ли ты наш разговор прошлой ночью и то, как дождь всегда был палкой о двух концах для нас, его значение важно, но погребено годами разлуки. Как же ты можешь любить что-то настолько значимое для нашего падения? Я слушаю, как ты воссоздаешь дни, которые мы потеряли, ночи и дни, которые ты провел вдали от меня и это лишь пробуждает во мне злость. Не хочу знать о той пустой кинопленке, в которой меня не было. Не хочу знать, кто прикасался к тебе и кто любил тебя после меня. В маленьком кафе мы выбираем место вдали от толпы, но близко к окну, чтобы ты мог смотреть на людей, которые проходят по улице снаружи. Ты прижимаешь ноготь к стеклу и улыбаешься. Я пытаюсь вспомнить, сколько раз ты улыбался в последний наш год и думаю, что те мгновения ничто, по сравнению с тем, сколько раз ты улыбнулся за последние двадцать четыре часа. - Здесь все еще музыкальный магазин, - говоришь, стуча пальцем по стеклу и улыбаясь шире, смотришь восхищенными глазами. Здание через дорогу все еще носит знак музыкальных нот у входа. А в окнах магазина стоят гитары, поставленные для созерцания любопытных пешеходов и мечтательных музыкантов. Мы были среди тех наивных мечтателей, не отрывали взгляда от окон магазина, желали признания и выхода из наших ночных кошмаров. - Помнишь, я покупал наши гитары тут? Я улыбаюсь и киваю только, чтобы сделать тебе приятно. Это не то, что я бы смог забыть, то место, где мы провели так много часов вместе, склонившись над гитарами, настраивая их нашими телами и ушами, пытаясь найти инструменты, которые подойдут нам так же хорошо, как мы подходили друг другу. Иногда мы ходили в магазин только чтобы посмотреть или купить странное оборудование, или посмеяться, играя друг для друга рифы на представленных в магазине гитарах. Нам уже подали заказ, но ты все еще смотришь на магазин, и эта сводящая с ума улыбка немного меркнет. Возможно, эта игра уже приедается, скоро ты посмотришь на часы и тебе придется куда-то идти, оставляя меня вновь. Есть что-то жуткое в том, как мы смотрим друг на друга через стол и пытаемся поверить, что последних трех лет не существовало. Я представляю, как мы разбиваемся на осколки так же, как годы назад. Потом ты теряешь интерес к музыкальному магазину и тычешь вилкой в яичницу на своей тарелке. Я перекладываю кусок бекона на твою тарелку, и ты улыбаешься мне знающе. Мы едим в тишине долгое время, слышны только звуки вилок о тарелки и звон стаканов, а редкие удивленные взгляды значат больше, чем любые слова, проносящиеся у нас в головах. Нормальность этой сцены успокаивает и сводит с ума. Это обескураживающее противоречие и твоя рука с вилкой замирает в воздухе, не дотянувшись до рта, когда ты видишь, что я смотрю на тебя. Ты кладешь вилку на край тарелки, смотришь в сторону и медленно выдыхаешь. - Ничто не казалось настолько реальным... или нереальным долгое время, - одним этим предложением ты емко объясняешь всю встречу. Это похоже на состояние транса, ты наверняка очередная иллюзия или я скоро проснусь, но я знаю, что не сплю, когда ты прикасаешься ко мне, и я чувствую это прикосновение всей своей рукой. Ощущения прошивают мое тело, на кончиках пальцев, в которых твои, электричество, а сердце выскакивает из груди. Все это показывает, что я так долго был мертв и, возможно, все эти три года жил во сне. Это не сон, это каким-то образом стало нашей реальностью. Когда ты поворачиваешь голову ко мне, твое лицо напряжено, ты кажешься растерянным, нервно постукивая пальцами по краю стола. Меня переполняет внезапное желание спросить, почему ты здесь, но вместо этого я перекладываю тебе на тарелку последний кусок моего бекона, и на твоем лице внезапно появляется улыбка. Твой смех заполняет угол, в котором мы сидим, пока мы оба вспоминаем, как ты любил красть еду с моей тарелки. - Я не хочу, чтобы это заканчивалось, - бормочешь, когда стихает смех. Это не должно заканчивается, хочется мне сказать тебе. Но мы всегда давали друг другу обещания, которые не могли выполнить, в прошлом. Я не хочу теперь обещать тебе ничего, что только углубит трещины в твоей оболочке. Я боюсь, что ты полностью разобьешься в осколки, прежде чем мы разойдемся в разные стороны. Я, наконец, вижу отчаяние, которое ты излучал, когда вернулся ко мне. Я знаю, что заставило тебя вернуться, опустив плечи, тяжело вздыхая и выдавливая улыбки. Ты почти сдался, а я был последним шансом. Ты хотел, чтобы я спас тебя, хотя я был тем, кто почти довел тебя до грани. Я был твоим крахом, твоим разрушением в один момент, а теперь ты ожидаешь, что я стану твоим спасителем. Я принимаю отчаяние в твоем взгляде и позволяю ему соприкоснуться с моим. Интересно, можешь ли ты увидеть это в моих глазах. - Пойдем отсюда, - шепчу, и когда ты берешь меня за руку и поднимаешься со стула, я сильно сжимаю пальцы. Я позволяю тебе нести зонт, когда мы опять выходим в дождь. Мы и из-за зонтиков ссорились. Я никак не мог позволить тебе насладиться превосходством в росте надо мной. Я любил контроль, а ты любил его еще больше и в результате все равно выигрывал у меня, держа вещи над моей головой с триумфальной улыбкой победителя. Но сегодня я такой же тихий и мягкий, как ты прошлой ночью, я нуждаюсь в твоей близости и твоем понимании. Дождь заканчивается, но наша обувь промокла от воды на асфальте, и искаженные отражения смотрят на нас из луж. Я думаю о прохладе, которую в себе несет дождь даже в самый жаркий день, о черных чулках перекинутых через барный стул и о твоем переменчивом нраве, когда ты застаешь меня врасплох. Ты не останавливаешь шаг, не предупреждаешь, когда внезапно оборачиваешься и переходишь в аллею, утягивая меня с собой. Я запутываюсь в своих неуклюжих ногах, пока не ударяюсь спиной о твердую кирпичную стену, а ты рядом со мной, касаешься моих ключиц руками. Твой рот находит мой в готовности и ожидании. На твоих губах я нахожу ответы на многие вопросы, забытые за счастьем прошедшего дня. Твое возвращение принесло чувство обескураживающей растерянности и радости, но то, как ты меня сейчас целуешь, крепко и отчаянно, показывает мне истинную причину, почему твои ноги принесли тебя обратно в этот маленький печальный городок ко мне. В какой-то миг этого сумасшествия ты уронил зонтик под ноги и легкий дождь падает на наши волосы и лица. Ты смотришь на меня ищущими глазами, капли дождя стекают по твоим вискам и дрожащим губам. Ты держишь мое лицо в прохладных руках, и я хочу поцеловать тебя снова, продолжать целовать тебя, пока мы не потеряем себя и все, что останется в мире, - губы и руки, и это чувство, которое стучит у меня в сердце, как твои пальцы по окну. Посмотри, пойми, что значишь для меня. Вот почему я здесь. Твои пальцы говорят это тем странным непонятным языком, который знают лишь наши тела. - Я тебя люблю, Аой, - говорят твои губы вместо дрожащих пальцев. - Никогда не переставал любить тебя, - твои губы холодные, когда снова прижимаются к моим, и они становятся суматошными, стремясь почувствовать, касаясь моей брови, щеки, кончика носа, сжатой челюсти. Ты всегда знал, как сильно ты мне нужен, как я восхищаюсь тобой, став на колени и склонив голову. - Даже если ты никогда не поверишь мне, я хочу, чтобы ты знал. Не могу тебя стереть из своей жизни, не хочу стирать... – ты сжимаешь руку в кулак, стучишь им по своей груди, и в этом жесте я могу прочитать столь многое. Я тоже никогда не мог вынуть тебя из своей груди. Давай вернемся в начало, когда мы были электричеством друг у друга в венах, проводили часы в белых простынях и твои губы всегда были возле моего уха, признаваясь в грехе... любви ко мне. Почему я люблю тебя так сильно? Почему ты так нужен мне? Ты держишь мое лицо в своих руках и притягиваешь меня к себе. Мы снова переживаем черно-белые кадры нашей первой встречи, неловкие улыбки и пожатия рук. Я все еще слышу твой запах в тот день, морской бриз и конфеты, вижу, как ты прижимал к щеке позаимствованный у меня телефон. Ты кусал ногти от беспокойства, в то время как я кусал губы из-за твоих губ и глаз, кривой улыбки и того, как ты склонял голову и забирал прядь волос за ухо, благодаря меня. Ты улыбнулся мне, и я покорился тебе, уже тогда будучи твоим, знал ты об этом или нет. Между нами уже было что-то, когда мы бросали взгляды друг на друга, а после удовлетворяли свое любопытство за напитками и разговорами. Это всегда было там, витающее между нами, как запах, который навсегда остается на старой любимой рубашке. И каким-то образом мы знали, это чувство всегда будет в нас, куда бы жизнь нас не занесла, как бы мы не пытались избавиться друг от друга. Никогда не будет концовки, достойной нас. - Я не понимаю этого, - шепчешь, обнимая меня, прижимаясь лбом к моему лбу. Капли дождя холодные на моем лице, но я не могу отвести взгляд от того, как они замирают на твоих веках, потом падают на щеки и останавливаются на губах. Я представляю на миг, что это не только дождь скользит по твоему лицу, когда твои пальцы сжимают мою шею. Мы полностью мокрые, но дождь несет очищение, словно он падал последние дни лишь для того, чтобы вытащить из нашей груди эту гниль. - Возможно, это и было нашей проблемой. То, что мы пытались с этим бороться, - шепчу и обхватываю рукой твою талию, притягиваю ближе, пока не чувствую, как твое тепло согревает мое холодное тело. Ты содрогаешься с каждым вдохом, и мои пальцы занимают свое место на твоей спине, я знаю, что разбиваю тебя, разбиваю эту хворь между нами, надеясь, что она растворится и оставит нас. - Я не хочу понимать этого. Я просто хочу быть с тобой, - выдыхаю тебе прямо в губы. Я трусь щекой о твою, чтобы не видеть глаз, смотрящих на меня, нуждающихся во всем, что я могу дать. Я помню это... помню этот ритуал так хорошо и это пугает. Я могу упасть перед тобой и снова начать наше разложение. Я могу обещать тебе весь мир и смотреть на то, как ты им владеешь, положить его под твои ноги, потому что мы никогда не умели сдерживать обещания или искренне разговаривать. Мы все это уже прошли. - Пожалуйста, - выдыхаешь и когда я целую тебя, я почти поднимаю тебя над землей в момент чистых эмоций, не восторга или безумства, а чего-то между ними. Ты обхватываешь пальцами мои плечи, выдыхаешь резкое «ах», когда я держу тебя. Это напоминает мне, как ты просишь меня в постели дать тебе то, что ты хочешь, успокоить огонь между нами, твое неспокойное тело под моим. В этот момент меня не заботит наше падение, то, что мы, возможно, только удовлетворяем призраков и зверей внутри нас, заново переживая то, что нас разрушило. Под нашими ногами осколки, и я не знаю, как мы вообще выжили, как продолжали шагать по этим острым фрагментам другой жизни. Мы все еще можем предложить друг другу лишь одно спасение, которое мы знаем. И когда я прижимаю тебя к стене позади нас, мои руки отводят мокрые волосы от твоего лица, я почти вижу, как разломы между нами медленно исчезают. Я провожу краем рукава по твоей щеке, чтобы стереть трещины, оставляя твою кожу такой же мягкой и чистой, как в тот день, когда я начал тебя ломать. Ты улыбаешься и я знаю, что ты видишь меня насквозь. Просто люби меня.