Часть 1
17 декабря 2014 г. в 09:54
Пахло старыми камнями и землей. Если на несколько мгновений выпасть из реальности, то можно услышать, о чем говорят наросшие на стенах пещеры сталактиты. Все в порядке, я дома. Можно спать дальше, наши сны — это та же реальность.
Размечтался. Послышался низкий, раскатистый смех. Нет уж, пусть любая Закатная тварь зайдет попозже — мне нужно еще хотя бы три часа, иначе я буду похож на вампира, восставшего из гроба с эсперой. Я перевернулся на живот, обнял подушку и стал считать осиновые колы. Кровать подо мной качнулась, словно мне постелили на огромных качелях. Вкрадчивых долгих прикосновений к волосам и щеке я точно не ждал.
— Просыпайся, — кто-то жарко выдохнул мне ухо, — королевна.
— Сначала контракт, а потом все остальное, — привычно пробормотал я, — обратитесь к моему агенту.
— И сколько стоит твоя вечность?
Я не знал этот глубокий и в то же время шелестящий голос.
— С этим не ко мне.
Какая потрясающая чушь мне снится. Прикосновения стали настойчивей, меня гладили по спине и бедрам, тело реагировало слишком уж бурно для ночной фантазии, но странная одурь не давала пошевелиться. Щек снова коснулось что-то мягкое и шелковистое, а затем я почувствовал, как чужие клыки едва дотрагивались до моего уха. На этот случай есть один крайне болезненный удар.
— Кошки с две!
Локоть угодил в пустоту, я осознал себя лежащим в глубине горы. В хрустальном гробу, подвешенном на четырех золотых цепях. Вокруг стелился синеватый туман, который тут же убрался в щель между камнями. Многократно усиленный эхом смех действовал на нервы.
— Кажется, кто-то начитался страшных сказок. Выходи, и я сверну тебе шею.
Мне никто не ответил. Потрясший меня за плечо Джеймс удивился:
— Монсеньор, вы не спите? Приехали. Её светлость Айрис о вас уже спрашивала.
Рассерженная родня бывает опаснее всех монстров этого мира. Мне повезло, никто из моих дам пока не умеет испепелять взглядом. Теоретически, конечно, можно вернуться даже из Заката, но пока еще ни один вампир или аниматор не восстали из кошачьего желудка.
Я успел ровно за полчаса до церемонии. С трудом влез в тесный папин фрак и едва не проклял нашего портного. К счастью, вовремя прикусил язык и натянул идиотские белые перчатки. Где план рассадки гостей и мой шадди с ядом?
Последнюю неделю я спал от силы шесть часов, а вчерашняя ночь прошла… бурно. Проще перетянуть салон заново, чем оплачивать полную чистку. Но это мелочи.
Сегодня я веду к алтарю младшую сестру.
Мне нравится, когда хорошие люди счастливы, мир, пусть и ненадолго, становится теплее. А Айрис и Робер смотрят друг на друга так, что кажется, из ушей вот-вот клубами повалит дым.
Бежать мне после свадьбы шесть хорн с полной выкладкой. Ничего не поделаешь, слишком остро ощущаю чужие эмоции. Временами это мешает работать.
— Скотина, — нежно прошипела Айрис мне в ухо, — только попробуй наступить на мой шлейф. Убью.
Отец Маттео подозрительно косился, но молчал. Крайне неприятно, когда почившая две недели назад прихожанка вечером хватает тебя за задницу. Так и инфаркт схлопотать недолго.
— Где и как ты спрячешь труп?
У Айрис всегда замечательно получилось негодовать даже спиной. Затем она вынесла вердикт:
— Ненормальный придурок.
Страшное оскорбление, на самом деле. Айрис всегда хотела спокойной жизни, и я даже ее понимаю. Сестра выучилась на финансиста и стажировалась в Имперском Банке Дриксен. Она из-за всех сил старалась забыть, что мы такое.
А еще Айрис прекрасно умеет настаивать на своем. Я до сих пор помню, как она категорически отказалась отправляться ко двору и покромсала ножницами белое презентационное платье и головной убор с перьями. Тогда дома разразился страшный скандал, но общими усилиями мы справились и добились своего.
— Я знаю. Скажи, Робер адекватно воспринял?
— Да тихо ты! Я тебя точно убью.
Мы дошли до жениха, который, кажется, витал в облаках и сделал стратегическую ошибку — стоял спиной к окну. Неужели в Доме Молний так плохо с офицерами безопасности? Я совершенно забыл — Робер шесть лет проторчал в Агарисе, и еще он был младшим сыном, никто не готовил его к бремени повелительства. Прошлой весной умер Анри-Гийом Эпинэ, и его прозябающий на дипломатической службе единственный живой внук был вызван из Агариса.
— Дикон, — он затряс мою многострадальную правую руку, которой хорошо досталось прошлой ночью, — ну вот, а ты говорила — не приедет. Понимаю, дела, служба, но должно же твое начальство иметь совесть. Не каждый день нужны специалисты по мертвым языкам.
Робер нес что-то еще, а я с трудом удержался от шипения сквозь зубы. Моя сестра выходит замуж за цивила, который не понимает вообще ничего. Создатель, признайся, сегодня у тебя дурное настроение. Судя по стойке, мой шурин даже стрелять толком не умеет. Нет, если нужда заставит — Айрис научит или просто поставит перед фактом. При условии, что ей надоест носить платья силуэта «песочные часы» и печь мужу пироги.
— Возлюбленные братья и сестры, мы собрались здесь, что бы сочетать браком возлюбленных чад Создателя, Айрис из дома Окделл и Робера, господина дома Эпинэ. Если среди присутствующих есть те, кто возражает против этого благословенного небесами союза, то пусть выйдет вперед или хранит молчание до скончания дней своих, или унесет тайну с собой в могилу!
Певчие затянули молебен святому Алану, а я принял из рук алтарного мальчика венец. Айрис терпеть не может традиционное убранство и со скандалом потребовала убрать церковь не алым и золотым, а белым и розовым.
Теперь строгое готическое здание напоминало печенье с миндалем и взбитыми сливками, от которого у меня всегда болели зубы. Отцу Маттео лучше не знать, что некоторые тайны даже фамильный склеп не в состоянии сохранить. Особенно, если те, кто в него влез, правильно спрашивают.
После торжества мучительно хотелось спать. Не выношу многолюдные сборища и особенно в храмах. Не потому что нашего брата официальная церковь именует «отродьями Чужого и нечестивыми еретиками». Правильно молящийся и верующий человек все равно, что влюбленный — так же предельно открыт и уязвим.
Если вы все еще думаете, что в церквах обитают только ангелы на фресках, то вас ждет глубочайшее разочарование. Когда я снимал с сестры гербовый плащ — одна такая тварюшка с иконостаса тишком попыталась нас обожрать. Зря она это сделала, зато горела весело. Кажется, пора выписывать из Агариса адекватного экзорциста без вредных привычек и с крепкой психикой.
— Ты что, — рычала на меня потом Айрис, — не мог обойтись без выпендрежа?
Я смотрел на ее убранные белым олеандром волосы, на алый шлейф платья и понимал, что не хочу разрушать ее счастье. Но придется.
— Ты не ответила на мой вопрос.
От греха подальше я отвел сестру на балкон. Теперь нас точно никто не услышит.
— Нет, — немного подумав, ответила она, — я ему не сказала. И ты молчи.
— Айри, — я крепко сжал ее руку в высокой, до локтя перчатке, — ты с ума сошла?
— Это наши предки рехнулись. Ричард, это аморально и мерзко. Я не стану участвовать в этом. Ты можешь играть сколько угодно. Но без меня.
У древних сил свои законы, и им наплевать на человеческие желания. Я это понял на похоронах отца.
— Надеюсь, ты понимаешь, какое нас тогда постигнет наказание.
Голод, засуха, мор, падеж скота и очередная пандемия какой-нибудь не поддающейся излечению мерзости. И это еще не самый страшный вариант отдачи. Когда-то Франциск Оллар едва не извел под корень весь наш род. Эта глупость обошлась ему чудовищно дорого.
— Заткнись, — у Айрис насмешливо дернулся уголок рта, — я не жрица и никогда ей не стану. Силы не те. А вот кое-кому не помешает до своего совершеннолетия хотя бы раз… вспахать землю. Тогда и говори мне о служении, братик.
А вот это был запрещенный прием и удар ниже пояса. Я не виноват, что у моего либидо на редкость привередливый вкус. У нашей семьи богатые традиции, о которых нормальным людям лучше не знать. Значит, Ди или Дейдре. Час от часу не легче. У одной на уме алхимия, у другой мальчики, поцелуи под омелой и свидания тайком от матушки. Счастье, что это чудовище еще не представили ко двору. Предсказываю: половина гвардии будет петь ей серенады, а другая передерется.
— Вернемся в зал.
Музыканты заиграли вальс «Голубой Данар», который я по традиции должен был протанцевать с сестрой. Но нам помещали.
Растрепанный посыльный доставил запоздавший подарок — сапфировое ожерелье в черненом серебре, похожее то ли на ошейник, то ли на змею. Впервые в жизни мне захотелось сурово поговорить по душам с дедушкой Эдвардом.
Он был великим человеком и настоящим Мастером, но кто его просил пересматривать договор с короной и не прочесть написанное мелким шрифтом при этом? Надо отдать сестре должное, она не растерялась и даже не попыталась убить посланца в черно-синей ливрее.
— Мои господа просили передать, что рады поздравить эреа Айрис и герцога Эпинэ со свадьбой, и просят принять их скромный подарок с надеждой, что он придется вам по душе.
Скромный? Ну ладно, будем считать, что так. А то, что любой из камней в ожерелье стоил, как два хороших дома в столице, это мы опустим. Как говориться, кому жемчуг мелок, кому суп жидок.
— Мы счастливы принять дар от владык Кэналлоа и просим принять наш скромный подарок в ответ, ради мира в нашем королевстве. Джеймс!
Когда я увидел на подносе ловец снов, точнее, кошмаров, то сделал вид, что меня сразил острый приступ кашля. Старая детская болезнь, знаете ли.
— Мы зовем его «Маэстрина Алиенора». Он навевает добрые сны, укрепляет веру и дает волю довести начатое до конца. Его следует вешать над постелью.
Дарить южанам тис, розмарин и сандал … до этого не додумалась бы даже бабушка Нора.
Но ведь на Севере гостям принято отдавать самое лучшее? Я еще раз посмотрел на внешний круг. Тварь явно артефактная, недобрая и с характером... могу себе представить, сколько крови она попила из Айрис, пока та плела сети иллюзий. Неудивительно, что сестра шипит, как багряноземельская кобра.
— Долгих лет жизни молодой герцогине. Светлых дней и незабываемых ночей. Мои господа так же просили передать вам приглашение, потому что были бы счастливы поздравить вас лично.
Сто лет назад Роберу и Айрис не миновать бы провожания, но я ведь говорил, что сестра терпеть не может большинство обрядов нашей родины? Айрис простительно и позволительно, она еще молоденькая и глупенькая девочка. Через несколько лет она поймет, что прошлое и традиции — это то, что не дает тебе забыть о том, кто ты есть на самом деле.
Когда гости разошлись, меня нашел испуганный слуга.
— Эр Ричард, — бедняга Джеймс выглядел так, словно его приговорили к повешенью с дальнейшим воскрешением, — телефон. Срочно.
Мне хотелось одного — спать, а проклятый смокинг больше напоминал орудие пытки. Что поделаешь, эр Эгмонт был образцовым джентльменом и воспитывался при дворе герцогини Марии Придд. Если бы папа узнал, чем я зарабатываю себе на жизнь, его бы хватил удар.
— Королевская следственная служба, — я знал этот жизнерадостный голос, — Ричард, вы все еще нас не ждете?
— Создатель, кого убили на этот раз?
И почему я узнаю об этом последним?
— Вообще-то, — бодро продолжила эреа Арлетта, — мои мальчики и девочки хотели поздравить тебя с замужеством Айрис. Хоть одного осла я пристроила в надежные руки. Теперь остались мои родные.
Живи госпожа Арлетта лет на четыреста раньше — из нее бы получилась глубоко несчастная склочница и сплетница. В наши дни она, узнав, что муж много лет изменяет ей со старым другом, забрала троих детей и уехала в столицу, где с головой ушла в работу.
— Но ты прав, дорогой. Нас вызвал шериф из Роксли, вернее, его жена. Как-то слишком много на ваших землях развелось вампиров, это уже третий труп без крови. Я, конечно, понимаю, что ты мальчик занятой, но… на следующей неделе я жду тебя на чашку шадди.
О Леворукий! Кажется, эреа Арлетта твердо решила пристроить меня в хорошие руки какой-нибудь порядочной женщины, потому что ко мне «нужен особый подход». Нет, однажды у меня будут дети, и я даже знаю, на ком женюсь. Лет через десять. Может, раньше, если уж графиня взялась за меня всерьез… Надо всего лишь протащить через парламент герцогства закон о двоемужестве.
— Джеймс, скажи, «Вепрь» на ходу?
Через пятнадцать минут я считал на внедорожнике колдобины. Через полтора часа гневно запищал навигатор, я умудрился свернуть не туда. Пришлось делать крюк. Я совсем забыл, что в моем присутствии техника сходит с ума, а на навигационную панель никто не додумался нанести три нейтральные руны. К счастью, поляну с полицейскими машинами очень трудно не заметить.
— Герцог Окделл?
Десять лет назад Герман Эссен преподавал в Лаик теорию государства и права. А потом его нашла эреа Арлетта, у которой был нюх на таланты, неординарных личностей и большие неприятности. Поговаривали, что шеф Ли-4, знаменитый Р., приходится ей родным братом.
— Нет, я злобный инфернальный дух. Могу я взглянуть на место преступления?
Если это мой клиент, то на теле несчастного наверняка остались более чем занятные следы.
— Да, разумеется. Алана, проводи.
О нет. Создатель, у тебя точно сегодня плохое настроение. А она подстриглась и покрасилась, но родной каштановый шел ей больше темно-русого. Я старался не дышать и смотреть поверх ее головы. Не помогло.
— Ричард, — Алана крепко стиснула мою руку, — ты к нам полгода не заглядывал. Избранный отец называется.
Отвратительный, мягко скажем. Но тащить в дом, где есть маленький ребенок, всю ту дрянь, которая налипает на меня — увольте. Алана же потом меня сама убьет.
— Работа, — ответил я свое дежурное оправдание, — прости. Сколько уже Тэду, восемнадцать месяцев?
— Будет через неделю, — мы шли, и сухие ветки трещали под нашими ногами, — я все понимаю, работа. Ричард, здесь два трупа.
— Два?
— Один не первой свежести. Готова поспорить на алатский сервиз, тут их целое кладбище. Предупреждаю, зрелище может… я знаю, ты ко всему привыкший, но….
И она откинула простыню. На десять секунд я забыл, как дышать. Неприятно видеть кого-то, настолько похожего на тебя. Потом наваждение рассеялось. Искаженное стыдом и ужасом лицо, неестественно вывернутые руки, вывалившийся синий язык, пустые глазницы. Я опустился на колени и посмотрел на ноги.
Так и есть: полное отсутствие трупных пятен и две маленькие раны на шее, возле сонной артерии, на руках и паху. Кем бы ни был этот бедолага, его выпили до конца, а затем выкинули, как мусор. Он явно сопротивлялся, не мог молодой, здоровый мужчина не драться за свою жизнь.
Вот… так эта тварь что, даже морока для анестезии не использовала? Не припомню в наших краях и за всю свою практику таких отморозков. У них, видите ли, кровь с повышенным содержанием адреналина горчит. Кажется, в Надоре давно не жгли вампирские гнезда. На севере любителей чужого гемоглобина не жалуют.
— Вы сняли одежду. Алана, я же говорил…
Как хорошо, что линейка у меня с собой. Итак, что скажет нам прикус? Ерунда какая-то. Если его кусал один вампир, то зачем столько укусов, да еще под настолько неудобным углом? Если он действительно пил так, то почему на поляне чисто и нет крови? И как в эту тварь влезло сразу пять литров человеческой крови?
— Он уже был голый, когда мы приехали. И мертв по меньшей мере три часа. На нем была только вот эта повязка. Что скажешь?
Ничего хорошего. Хотел бы я знать, у какой из тварей полуночного мира такой зуб на нашу семью? Я закрыл глаза и стал считать до шестнадцати, дождался, пока успокоится пульс, и начал плести сеть.
Это все равно, что идти по болоту. Мертвые, зарытые в этой земле, походили на связанные между собой нити грибницы. Или на растяжку взрывчатки. Шаг не туда, и мне придется упокаивать это лежбище. Шестнадцать трупов. Красота.
— Это началось четыре года назад. Теперь ты.
Кажется, мне предстоит серьезный и крайне неприятный разговор с дядей. Да, Эйвон почти бездарен, но пропустить такое, да еще на наших землях… думать не хочу, кто мог подложить нам такую бомбу. Пора отсюда убираться. Медленно и осторожно.
— Кем бы ни было это существо, — Алана расстегнула второй мешок, и я порадовался, что не ел ничего на свадьбе, — оно… у него явно не в порядке с головой. Он завязывает глаза жертвам перед смертью. Это явно месть и казнь. Но никаких следов мы не нашли.
— Тебе надо отдохнуть, — решил изобразить гостеприимного хозяина я, — сколько ты уже на ногах? Сутки?
— Двое. Он явно убивает их не здесь. Думаю, тебе следует остаться с нами.
— По-моему, твоему шефу пора включить меня в штат.
— Мы на государственном балансе, а у тебя слишком высокие гонорары. И ты ни слова не сказал о вампире.
— Я вообще сомневаюсь, что это вампир.
Ниоткуда налетел порыв сильного ветра, и рыхлый весенний снег покрылся коркой льда. Что за… Времени размышлять не было.
— Беги!
Алана не стала задавать лишних вопросов, а со всех ног бросилась к краю поляны. Не помогло, барьер отшвырнул ее к ближайшему дубу, на который она живо влезла. Земля подо мной тряслась, как больная в припадке эпилепсии. Все это настолько напоминало бездарный ужастик, что заставляло задумать о реальности происходящего. Но я не думал, я тянул силу отовсюду.
— Это что?
Впервые за три года знакомства я видел ее настолько злой. Но это в любом случае лучше истерики.
— Ожерелье.
Определенно, я кого-нибудь убью, а потом воскрешу. Если уцелею.
Когда из-под земли показалась покрытая зелеными струпьями рука, я уже ни о чем не думал. Оно было злым, неупокоенным и страшно хотело жрать. Поляна наполнялась дурной силой, густой, как кисель, а вокруг стелился ядовито-зеленый туман. Против Ожерелья есть только один работающий метод — огонь.
Интересно, кто не пожалел на меня столько сил и времени. Ожерелье — штука мерзкая и затратная во всех отношения. Одному мне не справиться. Ненавижу ворожбу на крови и ее последствия.
— Ричард, — я услышал, как Алана взвела курок, — когда?
— Подожди.
Они продолжали вылезать, но не нападали. Ждали команды хозяина. Пульс уже выровнялся. Но у нашего брата вообще плохо с инстинктом самосохранения. Силы было уже столько, что я начал видеть, как по каналам дерева бежит смола и слышал каждый шорох. Не вывалиться бы в транс посреди заклинания. Откуда-то издалека раздались матюги: кто-то из коллег Аланы пытался выстрелить сквозь невидимый барьер, но пуля отскочила.
— А ничего, что нас сожрут?
— Алана, у тебя есть нож? Разрежь себе руку и ничего не бойся.
Временами я удивлялся тому, насколько она мне доверяет. На траву с тяжелым хлюпающим звуком упали первые капли. Алана не эория, сил у нее, как у обычного человека, значит, придется быть острожным. Надеюсь, она простит меня за то, что я собираюсь сделать, но иначе нам не выжить.
И пусть только Арлетта попытается зажать Алане отпуск. Из-под земли достану.
На поверхности показался последний мертвец, или, как принято говорить в узких профессиональных кругах — бусина. Из шестнадцати пустых глазниц разливалось нетерпеливое лиловое сияние. Пора.
У меня сдавило ребра и потемнело в глазах. На самом деле, это сходит с ума мозг, который обманывает магия, настолько чуждая живому и неизбежному закону рождения-распада. Мне нужно перехватить контроль.
Чужая и упрямая воля лезла отовсюду и давила паровым катком. Ну нет, на этой земле я хозяин. Уступать мне не желали, а рубашка уже липла к мокрой от пота спине. Наконец, у меня получилось.
— Кто убил вас?
Нужно задавать простые вопросы. На четвертый день после смерти все соображают очень плохо, против физиологии даже магия бессильна. По четырем рядам мертвецов прокатился мученический стон. На них что, наложили печать молчания? Умно. Наконец, вперед выступил первый мертвец, который все еще тянул ко мне полусгнившие руки:
— Ты и твоя кровь.
Желудок сделал сальто. Нет, в нашем роду никогда не было садистов. Хозяин, недовольный тем, что у него отобрали власть, пытался вернуть свое. Вот ведь мстительная, педантичная сволочь, интересно, кто?
Я знаю всего семерых, кому под силу такое. С пятью из них у меня добрые отношения и общие дела, один считается пропавшим без вести, а на кремации последнего я был неделю назад.
— Тогда я дам вам покой и месть. Назовите имя.
И тут они все задергались и забились там, где стояли. Тут и там лопались еще не сгнившие сухожилия. Хозяин не желал их отпускать и, кажется, был готов на все.
— Имя.
В ответ раздалось только жалкое страшное мычание. А затем они пошли на меня стеной. Ну что же, у меня не осталось другого выхода. Готовое сорваться заклятье звенело на кончиках пальцев, и я дал ему волю.
— Покойтесь с миром.
От яркой вспышки я на мгновение ослеп, а затем рукам и лицу стало жарко. Угрожающе низко загудел колокол, и я почувствовал откат. Ты продолжаешь спокойно стоять, в то время как тебя выворачивает наизнанку, и кровь вскипает в жилах. Через минуту все закончилось. На выжженной поляне лежало шестнадцать аккуратных горок праха. Рядом раздались шаги, как будто пьяный боцман возвращался из кабака.
— Шеф меня убьет, — Алана помогла мне подняться, но сама выглядела так, что краше в гроб кладут, — но мы живы.
Лицо ее было черным от сажи, а на висках серебрилась седина. Кажется, ей предстоит объяснять Герману, куда и почему делись вещественные доказательства.
— Окделл, Кларенс, Создателеву мамашу, вы живы?
— Не уверен.
У меня болело все тело, а от рубашки остались воспоминания. Алана перестала держаться за сердце, а потом достала из заднего кармана брюк платок и пудреницу.
— Ричард, — она посмотрела на меня безнадежно ласково, как на смертельно больного, — в Надоре продают приличную хну или как?
И засмеялась. Я бы понял панику, страх или обморок, но это…
— Алана, — я крепко сжал ее запястье.
— Не обращай внимания, — она размазала слезы по лицу, — в любом случае, я знаю, что если меня подстрелят, мои мальчики в надежных руках.
Следующий вопрос поставил меня в тупик.
— Ричард, ты вообще человек?
Добрейшая коронер вколола сначала ей, а потом мне пять кубиков глюкозы. Все правильно, после стресса и серьезных обрядов вечно тянет на быстрые углеводы. У меня всегда с собой в аптечке плитка шоколада с перцем.
— С утра точно был.
Я никогда им не был. Информация из закрытых архивов: у эориев другая цепочка ДНК. При прочих равных мы живем дольше, почти не болеем и потенциально сильнее среднего представителя вида «человек разумный».
— Тогда я спокойна.
Честное слово, иногда я завидую способности этой женщины отключаться на месте. И нести её было очень приятно.
Я сидел в рекреации госпиталя святого Барта, пил обжигающе горячий шадди и кутался в плед. Меня все еще знобило — обычное дело после магического и адреналинового отходняка. Солнце уже окрасило небо багровым и золотым. К полуночи окончательно стемнеет. А ночь, как известно, темна и полна ужасов.
— Только не для тебя, — Алана пришла ко мне за разъяснениями. Выглядела она гораздо лучше, чем шесть часов назад, — знаешь, кого видят монстры в своих кошмарах?
Неужели меня? Сомневаюсь, что мой несостоявшийся убийца мучается дурными снами. Не тот тип нервной системы. И как он сумел незамеченным убить шестнадцать человек? Рано или поздно мне придется с ним встретиться лицом к лицу.
Вопрос в том, кого из нас вынесут вперед ногами.
— Я сказал это вслух?
Непростительная глупость. Нам бы отлежаться, но не при таких обстоятельствах.
— Ричард, — несколько секунд она помялась, а затем все же задала вопрос, — что с нами будет?
— Ничего.
А что я мог ей сказать? «Прости, дорогая, но чтобы справиться с этой оравой, мне бы пришлось забрать у тебя восемь-десять лет жизни, однако по каким-то причинам этого не понадобилось, а голова у тебя наполовину седая?» В фамильной библиотеке, даже в книгах, которые содержались в цепях, ни о чем подобном не говорилось.
— Ничего страшного или ничего хорошего?
— Ничего особенного. А почему ты спрашиваешь?
— Ты забываешь, — она поправила шнуровку больничной пижамы, — что я тоже из Надора. Моя бабушка говорила, что все имеет свою цену. Я хочу знать, какую придется платить мне. Чтобы быть готовой ко всему.
Я почти кожей чувствовал ее страх и решимость. Алана боялась не меня, а того, кого мог пустить по моему следу хозяин лежбища. Вот что, пусть пока спит спокойно. А проблемы, как всегда, я буду решать по мере их поступления.
— У тебя может обостриться эмпатия, — между прочим, я говорил чистую правду, — могут быть нарушения сна. Все очень индивидуально.
— Я подумала, — Алана на миг задержала дыхание, — что тот, кто сотворил такое с людьми… наверняка долго к этому шел. Я позвонила Арлетте и попросила поднять похожие дела за последние двадцать лет. По всему Талигу. Я понимаю, мы вряд ли что-то найдем — такие, как он, не оставляют следов. Но это лучшее, что мы пока можем сделать.
Да, а завтра ночью мне предстоит донельзя отвратное дело — выжимка праха. Есть кое-что, чего даже огонь уничтожить не в силах.
— Спасибо, Алана, — мне захотелось обнять ее и сказать, что все будет хорошо, но я не умею прилично врать, — он сам приведет нас к себе.
— Ты хочешь сказать, что будут еще трупы? Или тебя попытаются убить?
Всегда ценил ее практичность.
— Кем бы ни был этот… человек, — слова застревали в горле, как будто мне на шею набросили удавку, — на нем уже висит столько, что это видно. За все надо платить. Особенно если ты хочешь кого-то убить. Какой бы силы ни был твой дар, если ты нарушаешь правила, однажды за тобой придут.
Магия меняет мир. Даже не так, мир изменяется все время, не суть важно, благодаря чему: взмаху крыльев бабочки, человеческой воле или трению серы о фосфор. Мы всего лишь перенаправляем потоки. Но у всего есть своя цена.
Если ты поднимаешь мертвеца — изволь расплатиться кровью. Привораживаешь кого-то — будь готов получить сломанную и больную куклу, которая всецело зависит от тебя. Если вдуматься, потенциально к магии способен каждый человек. Сильные чувства тоже порождают искажения в пространстве.
У меня засосало под ложечкой. Человеческая жертва дает некроманту больше всего сил, слишком много энергии высвобождается.
Вот и ответ. Тот, кто ставил на меня ловушку, может быть сколь угодно посредственным магом, но жертвоприношение… значит, когда мы стояли на поляне, он убил еще кого-то. Но для такого нужен строго определенный тип жертвы.
— То есть, нам остается только ждать? Это дурная стратегия.
— Пока да… Хотя, — я с трудом удержался от того, чтобы не дать себе по голове, — я все же наведаюсь к паре местных кровососов. А вы… не спрашивай меня, ищите внезапные пропажи мужчин, от шестнадцати до двадцати одного года.
Если я прав, то все еще хуже. Замыкающую жертву надо год держать в неволе и подготовить к ритуалу. Так, чтобы в нужный момент она была в сознании и испытывала настоящий ужас. Что же, я даже не буду разговаривать с… этим человеком, а просто выстрелю в голову. Но сначала пущу по ложному следу.
— Держи, — Алана вручила мне обойму, — разрывные серебряные пули с начинкой из осины. Освящены Эсперадором. Не спрашивай, как они попали к нам.
Знаете, почему Алана Окделла канонизировали, а мои родичи не воспротивились? Вот поэтому. У эсператистов самая эффективная защита от нечисти. Доступная каждому.
— Я знаю. Арлетта.
Во двор госпиталя въехал хромированный черный «Линарец», и мне резко стало не до смеха. Робер, кошки его раздери! Он даже смокинг не сменил. Кажется, свадьба сестры была когда-то очень давно, еще в другой жизни.
— По палатам, — мы с Аланой переглянулись, — и тихо.
У нас с Айрис была очень строгая бонна со слухом, как у рыси. После нее любые сторожа покажутся слепыми и глухими рабами с морисских плантаций. Когда Робер вошел в мою палату, я лежал зубами к стенке.
— Дикон, и как тебя угораздило?
Его голос был похож на скрежет наждачной бумаги по стеклу. Так что мне даже не пришлось изображать страдальца. Итак, что это у нас? Апельсины, песочный пирог, овсянка с изюмом, касера. Интересно, это дома решили, что в госпитале единственного сына заморят голодом или Айрис решила изощренно отомстить, подсыпав в кашу сушеных тараканов и кузнечиков? С нее бы сталось.
— Несчастный случай на производстве.
— Не шути так, — усы у моего шурина повисли на редкость уныло, — и скажи правду.
— Не могу, — я приподнялся на подушках, — подписка о неразглашении.
Робер был пьян своим счастьем куда больше, чем вином. Гормональный коктейль, который, к слову сказать, обожают вампирши от ста лет и выше. Поэтому и привораживают жертву. Разрубленный Змей, я могу хоть иногда не думать о работе?
— Неважно, — он опять затряс мою руку, и отступившая боль вернулась с утроенной силой, — главное, ты жив. Лучше выпей за наше здоровье. Доктор разрешил, для расширения сосудов.
От одной рюмки ничего не будет. Я сделал глоток и почувствовал, как мир вокруг шатается и распадется на атомы. А затем в палате со звоном вылетели стекла. Кажется, мне нельзя пить не то что ближайшие шестнадцать дней, а полгода точно. Еще один повод убить эту сволочь.
— Что это было?
Теперь волосы у Робера торчали дыбом. Что такого Айрис в нем нашла, раз потащила к алтарю?
— Не обращай внимания. Это же святой Барт, здесь и не такое случается.
Робер счел свой родственный долг выполненным и поспешил убраться. Тем лучше.
Думаю, начать следует с запроса в миграционную службу. Любой вампир, который пересекает территорию Надора, обязан отметиться в паспортном столе и получить либо разрешение на посещение банка крови, либо, если с ним путешествует компаньон-человек, свидетельство психиатрической экспертизы о своей и партнера полной вменяемости. Либо — осиновый кол в сердце уже от меня, и без бюрократической проволочки с ордером.
Существенное отличие и от вольницы Эпинэ, где из людей до сих пор не выветрилась куртуазность пополам с неразборчивостью, и от вседозволенности Кэналлоа, где вампирам живется вольготно. Но мои соотечественники никогда не страдали лишней терпимостью. Жизнь бок о бок со смертью способствует, знаете ли.
Когда пришел ответный факс, я едва не уронил челюсть. Всего четыре имени, и внимания заслуживал только Рокэ Алва. Пропади все пропадом, надевать придется не только проклятый смокинг, но и фамильную цепь. Не хочу, чтобы на месте лежбища этого сукиного сына остался глубокий кратер. Нам же потом и отстраивать придется. И на приемы неприлично ходить одному. Алана меня убьет.
Она сидела на подоконнике и пыталась поймать сигнал ближайшей вышки.
— Не поможет, — внизу суетились рабочие и стекольщики, — это надолго.
— Не сомневаюсь. Ты что-то нашел.
Не вопрос, а утверждение. Уже хорошо.
— И да, и нет. Скажи, какой размер одежды ты носишь?
Лучше сразу брать быка за рога.
— Шестнадцатый, а в чем дело?
Замечательно, у Эдит такой же. На протокольные атрибуты фамильная корпорация не скупилась. Хоть с этим проблем не будет.
— Мне нужна твоя помощь.
— Пистолет с собой брать?
— Это прием.
Значит, платье, туфли на шпильках и украшения. Старые фамильные не подойдут, от них и у меня почти сразу начинает болеть голова. А вот бабушкин жемчужно-рубиновый гарнитур на такую шею вполне уместен.
— У людей или у… — она выдержала нужную паузу, — гемоглобинозависимых?
— Второе.
— То есть, никакой эсперы. Ричард, это действительно так важно?
— Ты даже себе не представляешь, насколько. Не беспокойся, туфли и платье за счет заведения. Пить на приеме не советую, даже небольшой дозы достаточно…
— Чтобы одурманить человека. А правда, что они боятся холодного железа?
— Только молодые. До ста пятидесяти лет.
— Значит, ты будешь должен ремонт в моем кабинете. С тех пор, как ваша светлость упокоила там бывшего начальника Арлетты, ко мне постоянно слетаются полтергейсты, привидения, глохнет техника, и прорывает трубу.
Я в который раз подумал, что матушка и Алана не поладили бы друг с другом. Есть люди, которые не выносят кислые лимоны, а есть те, кто делают из них пирожки и лимонад. Иногда я думаю, что отец намеренно сбежал от семейной жизни в Закат.
Не секрет, что вампиры и солнечный свет примерно так же любят друг друга, как эсператисты и олларианцы. По отдельности еще ничего, но встреча заканчивается смертью. Нам пришлось ехать в Олений Парк — когда-то имение в знак вечной дружбы между нашими семьями дедушка Эдвард подарил Раймонде Савиньяк. А Арно неизменно проводил здесь каждое лето. Иногда сюда наведывались поохотиться Лионель и Эмиль.
Теперь в поместье гостил Рокэ Алва со своими миньонами. По счастью, дворецкий был обыкновенный человек, а не вампир и не посаженный на цепь демон.
— Арлетта прислала письмо, — Алана захлопнула ноутбук и убрала под сидение, — в прошлом году, на охоте, при странных обстоятельствах пропал Джастин Придд. Сначала думали, что это убийство, но супрем быстро замял дело.
— Вроде, — я в который раз пожалел, что редко слушаю столичные сплетни, — был какой-то тайный скандал.
— Сексуальный. Говорят, наследник Приддов состоял в связи с Рокэ Алвой и королевой Катариной. Были даже какие-то публикации в желтой прессе, но тираж пошел под нож.
Я не буду думать об этом здесь и сейчас. Моя задача — обеспечить нам алиби.
— Идем, — я открыл дверь машины и помог Алане подняться, — на всякий случай — не уходи далеко от меня.
— Насколько далеко?
— Не больше десяти метров.
В зале ярко горел свет, а мы с Аланой были самыми одетыми из присутствующих. Я прислушался к себе: почти все гости кроме двоих — люди, сиречь бесплатные доноры. Рядом с черноволосым тонкокостным мужчиной стояла дама в бирюзовом платье, если это так можно назвать. Она томно, вызывающе улыбалась. Елена Урготская изумительно сохранилась для четырехсот лет.
— О вкусах, — тихонько прошептала Алана и поправила ожерелье на шее, — конечно, не спорят, но шесть синих тряпок на одно окно — это чересчур. Так же, как и плотоядные растения.
— Поверь, это еще не самое страшное. Расслабься, от тебя словно током бьет.
— Не люблю богемный выпендреж.
Церемониймейстер четырежды стукнул жезлом об пол, а затем объявил наши имена.
— Мы так рады, что герцог Окделл и его, — Алва говорил, лениво растягивая слова, — прекрасная спутница посетили нашу тихую обитель.
Да, конечно, тихий уединенный дом на отшибе с обитыми войлоком стенами в подвале — то, что нужно извращенцам для того, чтобы долго и с фантазией тебя мучить. Кажется, завтра придется трясти земельную палату и узнавать, кто получил разрешение на застройку в лесу.
— Как вы нашли ответный подарок моей сестры?
Мне не понравился взгляд, которым Елена Урготская буквально ела Алану и уже обглодала почти до косточек. Алана впрочем, делала вид, что все идет, как должно. Только держала меня за руку крепче обычного.
— Весьма впечатляющим. Надеюсь, ваша дама не пришла нас арестовывать?
— Нет, что вы, — Алана в меру кровожадно и любезно усмехнулась, — мне пока не выдали ордер. Но, кажется, на пребывание этой эреа, — она кивнула в стороны Елены, — на землях Талига и на выращивание редких и смертельно опасных растений нужно разрешение Верховного Суда.
Показалось мне, или у Елены Урготтской кожа на скулах стала тоньше?
— Ради всего святого, эреа, — Алва особенно подчеркнул последнее слово, — кого в наши дни волнуют эти бюрократические проволочки?
— Представителей власти, например.
— Для таких условностей есть специально обученные люди, которые знают свое дело.
Что, вот эта клыкастая ворона будет самоутверждаться за счет дорогого мне человека? Да не пошел бы он в Закат. Так ведь выгнали. Пора вмешаться.
— Которым не лень скупить весь тираж «Коко» и устроить смещение главного редактора?
Теперь Алва буравил меня взглядом. Дохлый номер.
— Для человека, у которого третий год сломан телевизор, вы поразительно осведомлены, герцог Окделл. Этим вы похожи на отца.
Прелестно, может этот… старый кровосос знает, на каком боку я сплю и где заказываю пиццу? Алве за восемьсот лет, и принадлежит он к линии Октавии, а та была мастерицей дурить головы и шляться по чужим снам. Такое вот проклятье очарования, когда через три минуты разговора ты готов зарыдать от восторга и подставить шею по первому требованию. Обломится. У бифштекса из меня каменные бока.
— Мой отец доверял только проверенной информации.
— Мальчики, — Елена Урготтская говорила глубоким, грудным голосом, — не ссорьтесь. Мы же не воевать собрались.
— Что вы, сударыня, — я поцеловал холодную руку, — мы просто разговариваем. Я же знаю, что герцог… законопослушный поданный его величества. И не станет охотиться на чужих землях, не говоря уже о том, чтобы устраивать оргии и жертвоприношения в доме, который ему не принадлежит. Право слово, приносить в жертву любовника, с которого кормишься — это дурной тон и верх пошлости. Алана, нам здесь совершенно нечего делать…
— Вы предъявляете мне официальное обвинение?
Глазам своим не верю, неужели Алву пробрало? Не после восьми веков не-жизни. Или Джастин Придд в самом деле для него что-то значил?
— Я всего лишь рассуждаю о характерах.
— И каковы же выводы, — о, сколько яда в голосе, хватит на то, чтобы половину Олларии отравить, — уважаемого следствия?
Алана, не подведи. О том, что случилось утром на поляне, уже знает весь Надор кроме Робера. А завтра будет знать весь Талиг.
— Эти убийства, — Алана отпила из своего бокала томатный сок, — совершили не вы. Мы проверили ваше алиби. Насколько я знаю, гемоглобинозависимым неприятно находиться под солнцем. Ну, и кроме того… наш убийца очень волевой, дисциплинированный и незаметный человек. Даже если бы я носила минусовые очки, то не перепутала бы нарциссического истероида с шизоидом. Так что, — она положила руку мне на плечо, — Ричард, ты совершенно прав. Мы только зря теряем время в этом… гнезде разврата.
Честное слово, и я не подозревал, какой она может быть ужасной стервой. Но мне нравится.
— Скажите, это ваша прямолинейность стоила вам седых волос?
— Не вижу связи между количеством меланина и привычкой называть вещи своими именами.
— Ты не находишь, Рокэ, — Елена Урготская мурлыкала, как большая кошка, — что это очень трогательная забота со стороны официальных властей — сообщить нам, что мы невиновны?
— Мы всего лишь работаем. Хорошо работаем.
Кажется, надо прекращать этот балаган.
— Нам пора. Были сердечно рады вас видеть. Покойной вам ночи, герцог Алва.
Елена Урготская как-то совершенно неуловимо оказалась у нас на пути.
— Дела да дела, — она призывно улыбнулась Алане, — но мы же не пили на брудершафт. Эмилио, шампанского.
Зря. Алана может терпеть многое, но есть вещи, за которые она стреляет сразу и без разговоров.
— Эреа Алане еще машину вести, — счел должным вмешаться я, — мы уходим. Немедленно.
Мне показалось, что пол под моими ногами растворяется, а потом зазвучала тихая, похожая на шелест ветра в камышах песня-зов. Голодный и в то же время соблазнительный, противостоять ему не было никакой возможности. Ненавижу всяческие привороты и попытки меня, многострадального, соблазнить. Кажется, дамочка совсем потеряла остатки совести и хороших манер.
Я только ослабил поводья самоконтроля, и от пронзительного женского визга у меня едва не лопнули барабанные перепонки. Лицо и руки Елены Урготской покрылись зелеными струпьями и волдырями. Я перегнул палку. Сам от себя такого не ожидал.
Алана выхватила из пучка длинную заостренную шпильку с серебряным напылением, волосы расплескались по плечам душистой волной, и взгляд вампирши в её сторону стал из просто жадного — ожесточенно-хищным.
— И как это понимать?
Лицо Алвы вытянулось, а челюсть и глазные зубы выдвинулись вперед. Он смотрел на меня то ли как дичь, которую следует загнать, то ли как на хитро приготовленный кусок мяса с кровью, взгляд прыгал с губ на шею и обратно — от него кидало то в жар, то в холод. Это попытка напугать или соблазнить?
— Не трогайте моих друзей, а я не трону ваших.
В машине Алана безукоризненно четким и спокойным движением расстегнула замок на ожерелье и браслетах, откинулась на сидение и яростно прошипела сквозь зубы:
— Сука!
Кажется, она решила, что такие срывы для меня в порядке вещей и не выходят за рамки нормальной рабочей обстановки. Что неверно. В ближайшие полгода мне придется забыть не только о вине, но и о дамах. А все благодаря какому-то мстительному старому хрычу.
— Да еще какая, — согласился я. — Джеймс, отвези нас в Окделл.
Какое счастье, что матушка и Айрис выдрессировали семейного водителя. Бедная Алана, трудно, когда устоявшиеся взгляды трещат по швам. Привычный людям мир — это узкая лунная дорожка. Шаг не туда, и ты утонешь во тьме, которая никогда не была пуста. Но она пока справлялась. А если что — я рядом.
Впервые в жизни я видел в декоративном багряноземельском пруду настолько жирных и ленивых карпов. В лунном свете красная чешуя отливала цветом выдержанного вина. Подул легкий ветер, и по воде побежали волны, затем я ощутил слишком уж… чувственное прикосновение к спине, будто меня гладили под рубашкой. Оправдай кровососа — и в следующую ночь он явится к тебе. Ненавижу эту тварь.
— Внешность, — миг, и Рокэ Алва стоял передо мной, оправляя рукава из алого мориского шелка, — бывает очень обманчива. Смотрите, юноша, и учитесь.
Между прочим, у меня есть имя и титул.
Алва подошел к пруду, вылил туда бокал крови, и карпы тут же словно сошли с ума. Мирные снулые рыбины накинулись друга на друга и стали отрывать куски плоти у менее расторопных соседей. Это оказались самые настоящие пираньи.
— Мне кажется, это более чем исчерпывающая характеристика человеческого общества. Но в отсутствие общего врага люди жрут друг друга и за меньшее.
Великий Создатель, как мне надоели эти теолого-философские споры, которые пропахли нафталином еще в прошлом Круге!
— Не думаю, — спокойно ответил я, — что вампиры чем-то отличаются от людей. Все хотят власти и доступа к ресурсам, но у вас времени несколько больше. Могу я узнать, что вы забыли в моем сне?
Все это слишком уж напоминало декорации к «Миклошу Макчеи». Позвольте спросить, где четыре озабоченные невесты, которые должны разложить меня на ближайшей горизонтальной поверхности и устроить оргию?
Когда фильм только вышел, Вампирская Ассоциация Талига сначала попробовала засудить Фрэнка Харриса, а когда суд отклонил все иски, и вовсе загрызть. В итоге кровососы сломали себе зубы и заработали отравление. А старик Фрэнк получил четыре раза окупившийся в прокате фильм и шесть статуэток Киноакадемии.
— Для начала перестаньте смотреть на меня, как в прицел снайперской винтовки, юноша.
— Я пока еще не получил ни ордера, ни заказа на ваше имя. Так что существуйте дальше, герцог.
— А может, я хочу вас соблазнить и превратить в своего слугу? Как вам такой вариант развития событий?
— Сожалею, но любая некрофилия не для меня. Простите, я старомоден и предпочитаю видеть в своей постели живых.
— Мужчин или женщин?
— Разумных.
— Даже так?
— Вы все еще не ответили на мой вопрос, герцог Алва. Неужели я плохо говорю на талиг?
Больше всего я хотел проснуться, но не получалось. Неужели Алва настолько могущественен, что может удержать в своей власти сильного мага и присвоить его сон? Это почти пугало, а я ненавижу бояться. Особенно тех, кого периодически убиваю.
— Я пришел пообщаться. По-дружески. Все еще не верите мне, юноша?
Замечательно, только я своих друзей не лапаю. Даже когда выпью пару стопок.
— Разве вы давали мне повод довериться?
— Что за привычка, — Алва томно потянулся — так, что тонкий шелк рубашки обрисовал каждую мышцу его торса, — отвечать вопросом на вопрос?
Эта древняя рухлядь меня беззастенчиво клеит, а я не могу придумать, что ответить. Какое счастье, что этого позорища не видят коллеги из конкурирующей организации, засмеют же. И плакали мои гонорары.
— Что за привычка вламываться в чужие сны?
— Что за привычка нести возмездие во имя Создателя и портить честным вампирам отдых? Мы с моей дамой и миньонами развлекались, и тут явились вы. Это хамство, юноша, а оно наказуемо.
Замечательно, а пасть у этого клыкастого не треснет?
— Точно так же, как и нарушение законов этого герцогства, и вторжение в личные границы. А вы, должно быть, хотите принять солнечную ванну?
— Туше, юноша.
Можно я его убью? Ордер достану задним числом у милой судьи из Данарского округа.
— Ваша светлость, мое время дорого стоит. Либо вы говорите, что вам нужно, либо убирайтесь из моего сна.
И из моей жизни. Старые вампиры играют на нервах так же виртуозно, как музыканты столичного симфонического оркестра — на своих инструментах. Но интуиция мне подсказывала, что так легко я не отделаюсь. Не в этот раз.
— Современная молодежь любит деньги так же сильно, как и великую Талигойю.
— Как вам сказать, мое время, в отличие от вашего, строго ограничено, и я не обязан тратить его на тех, кто мне не интересен. Так же, как и вкладывать силы и деньги в настолько убыточное предприятие, как эта ваша Талигойя.
— Неужто у вас прибавилось практичности?
Еще немного, и эта сволочь начнет мурлыкать и капать слюной. Не люблю кошек и пидарасов, особенно таких наглых. И нет, последнее — не про ориентацию.
— Скорее уж умения верно рассчитывать свои силы. А вот вы говорите со мной так, будто мы расстались в прошлом году, и я по своей вечной занятости забыл поздравить вас с Зимним Изломом. С чего бы?
— Все может быть, — Алва продолжал есть меня глазами, — не надо так нервничать, юноша, я это чую. Берегите вашу очаровательную шею, на нее могу покушаться не только я. Но если мои намеренья чисты и прозрачны…
Я демонстративно фыркнул. Расскажи это морпехам и истребителям вампиров.
— Я всего лишь честно хочу вас в свою постель… а вот другие могут желать свернуть вам шею.
— И кто? Имена, явки, пароли?
— Спросите, что случилось с вашим отцом.
Ах ты дрянь!
— Я знаю достаточно, — стекла в окнах угрожающе задребезжали, — ведь его убили вы.
— И да, — Алва достал из воздуха налитой плод граната и разломил его, — и нет. Спросите, кто лучше всех подчиняет?
— Я не намерен обсуждать это с вами.
— Ищите женщину. Ведь, как известно, все зло от них.
Вот ведь какая с… наглая облезлая ворона!
— Но через женщину пришло же и спасение.
— Если это можно назвать спасением.
Опять эта теология.
— А с этим пусть разбирается Святейший конклав.
Совсем рядом я услышал медовый голос с хрипотцой. Так поют джаз, так вампирши зовут жертву. Сопротивляться почти невозможно, сила голоса неодолима.
— Алана…
Я рванулся из сна так, что, кажется, ободрал о сгустившийся воздух плечи. Тоже мне, Повелитель Ветра, консерва с клыками!
Завораживающего, зовущего пения хватило, чтобы прийти в себя, схватить кинжал и помчаться в чужую спальню, по счастью, незапертую. Алана спала беспокойно, окончательно поседевшие волосы разметались по подушке, а на лбу вздулись вены и выступила испарина. Это не зов, это кое-что пострашнее.
— Не надо!
Никогда не слышал, чтобы она всхлипывала настолько беспомощно и болезненно. Я попытался ее разбудить — никакой реакции. Ей снилось что-то очень плохое, о чем никогда не говорят при свете дня. И какая-то наглая тварь решила этим воспользоваться.
— Алана, проснись!
Она не проснулась, но крепко вцепилась в мою руку. Утром меня проклянут, но я не хочу, чтобы Алана сошла с ума. Я сосчитал до четырех и шагнул в чужой сон.
За двадцать с лишним лет городишко Русху не слишком изменился. Но во сне чинные, нарядные улицы давили, как крышка гроба. На небе висела полная, как у нас говорят, ржавая луна, и никому не было дела до плачущей девочки в белом платье, которая сидела у стены и крепко держала руку отца.
— Папа, вставай, нужно идти домой. Папа…
Но отец не вставал. Разорванная шея не слишком способствует прямохождению.
— Помогите, — она закричала, как баньши, — ну хоть кто-нибудь…
— Где ты живешь, девочка?
Из темноты вышла невысокий человек в плаще с капюшоном.
— В соседнем доме, — Алана ответила, заикаясь от ужаса, — с бабушкой.
— Иди домой и не смотри в окно.
— Но…
В лунном свете блеснули острые клыки и когти…
Пора заканчивать с этим потрошением прошлого, решил я, резко обрывая сон. И почувствовал себя так, словно небо упало на плечи.
— Ричард, — Алана пыталась отдышаться, — что случилось?
— Елена Урготская попыталась сначала тебя зачаровать, а потом свести с ума, — честно ответил я, достал из тумбочки кошачий корень и накапал тридцать две капли. Проверено, такое количество успокоит даже буйного психа.
— Это не сука, — Алана осушила стакан в три глотка, — это полноценная блядь. Можно я оставлю ее на солнышке? Ричард, — тут она покраснела и отвела глаза, — прикройся, пожалуйста. Я понимаю, ты спас мне жизнь, но…
Но мне несколько неловко, хоть ты и мой друг. Ладно, желание дамы — закон.
— Если Арлетта достанет тебе ордер на ликвидацию, то почему нет?
— Да, конечно, — она мрачно уставилась на ровно горящий ночник, — а потом Урготская Торговая Ассоциация закатит грандиозный скандал и введет эмбарго на талигские товары.
— Тогда могу познакомить с теми, кто сделает это быстро и по разумной цене. Алана, скажи, что случилось в твоем сне?
— Зачем? — она ощетинилась, как кошка перед прыжком.
Алана ненавидела говорить о личном. Еще меньше она любила, когда личное начинало мешать работе.
— Поверь, это важно. Такие, как Елена, никогда не останавливаются. Я должен знать, куда тебя могут ударить в следующий раз.
— Я… — кошачий корень начал действовать, она уже расслабилась и не воспринимала меня, как угрозу, — я не знала своей матери. Она умерла при родах, у нас осталась пара фотографий, и все. Меня воспитывали отец и бабушка. Папа так и не женился. Он… он был певчим в соборе святого Алана. Когда мне исполнилось восемь, в день… в ночь моего первого причастия его убили. У него должна была состояться встреча… папе предложили другую работу. Он ушел вечером, солнце уже село. А потом... Знаешь, — она смахнула со щеки слезу, — это было похоже на флейту.
— Флейту?
Я уже ничего не понимал. Вампиры не используют музыкальных инструментов.
— Кто-то как будто играл на флейте и звал меня. Я не помню, как вышла из дома. Но там было много крови, и папа. Я не понимала, что он уже мертвый, я сидела рядом и боялась уходить. А потом приехала полиция, и меня отвели домой, — она отвернулась и заговорила глуше обычного, — через четыре дня после похорон к нам с бабушкой пришел южанин. И предложил оплатить мое образование. «Все, что угодно, для вашей девочки, любая школа, колледж и университет».
— А ты?
Я уже знал ответ.
— Бабушка едва не взяла тот конверт, а я сказала, что нам не нужны эти деньги. А вуалью, — она смотрела отсутствующим взглядом, — ему накрыли лицо.
— Если хочешь, — я крепко прижал ее к себе, — после того, как все закончится, я могу его позвать. По-моему, вам надо поговорить.
После таких кошмаров из склепа всегда просыпается тактильный голод, и надо, чтобы рядом был кто-то неравнодушный, сидел, гладил и успокаивал.
— Спасибо, — Алана не торопилась убирать руки с моей шеи, — не надо. Не потому, что я плохо отношусь к твоему ремеслу, — поспешила она оправдаться, — ты прекрасно знаешь, что нет. Дело не в папиной смерти, за двадцать лет я успела с ней примириться. Дело во мне и моей паранойе. Надо искать хорошего психоаналитика, но мне некогда. Видно, придется заняться этим вплотную.
— Для начала тебе надо выспаться. Постой.
Тихо, чтобы никого не разбудить, я вернулся в свою комнату и достал походную аптечку. Пара капель лавандового и бергамотового масла в зелье для сна без снов, и до полудня она ничего не увидит. И самое важное, чтобы не забыть. Куда же я дел каменные плашки? Женщине больше пойдет гранат. Нанести на поверхность «Копье Молний» и впечатать ее в камень заняло меньше трех минут.
— Это что, — Алана недоуменно уставилась на поднос, — надеюсь, не зелье из летучих мышей?
— Ну что ты, — ответил я и расстегнул цепочку, — порядочных людей этой дрянью не поят. Наклонись. Это поможет.
Алана не стала со мной спорить и позволила застегнуть на шее замочек, а потом залпом выпила зелье. Теперь любой кровосос, который попытается ее позвать, получит хорошие ожоги.
— Я доверяю тебе как специалисту и проф…
Она уже спала. Тем лучше, нервная система ни у нее, ни у меня не железная. Что ж, до рассвета я в любом случае теперь не засну. Никто не понимает друг друга так, как сироты и безотцовщины.
Я потерял отца в одиннадцать лет. И прекрасно помню, как закричал в лицо дяде: «Не верю!!». Даже когда Мишель Эпинэ привез урну с прахом, я продолжал упорствовать. Мне хотелось верить, что отец жив и обязательно вернется к нам, слишком жутко было ощущать в сердце жуткую и сосущую пустоту. Дети не хотят принимать реальность.
Кончилось тем, что я провалился в Лабиринт и долго искал отца. Навстречу мне вышла гончая с огненными глазами. Она как могла объяснила ребенку, что папа, конечно, очень меня любит, но ушел в другой мир, и что отвлекать его от Дороги смертельно опасно, ведь вернуться может совсем не он, а жадная до теплой человеческой крови тварь, у которой будут его лицо и руки. Потому что отца убил не обычный вампир, а Хозяин Кэналлоа. Потом она еще долго приходила ко мне во снах и научила множеству полезных вещей.
Камень тверже человеческого сердца, говорила она, но человек выращивает, что может, и пожинает плоды. Пусть мертвые хоронят своих мертвых. Однажды мы снова встретимся. И мне совсем не хочется краснеть за человека, которым я стану в день собственных похорон.
Ну, а тех, кто ходит под Луной и Солнцем, я заставлю заплатить. И начать, пожалуй, следует с того, какого Змея Рокэ Алва расхаживает по моим землям? Ему что, захотелось так экзотически самоубиться?
За разбором старых документов прошла ночь. К рассвету у меня троилось в глазах. Оказывается, не только дедушка Эдвард не обращал внимания на приписки мелким шрифтом. «Хозяева поместья Олений Парк вольны приглашать любого разумного, кого посчитают вменяемым и достойным».
Савиньяки — наша близкая родня, а ее, как известно, не выбирают. Но Арно точно получит от меня по ушам за все, что было, есть и будет. Так, для профилактики.
Кто их просил приглашать Алву? Действительно приглашать, с соблюдением всех формальностей? Теперь его из Оленьего Парка даже танками не выбьешь.
Кажется, пора переходить в библиотеку. Слишком одуряюще пахнет жасмином. Думать не хочу, чем тетя удобряла его в этом году.
Не повезло — на облюбованный мной балкон вышел счастливый до безобразия молодожен. Утро после первой брачной ночи. Неужели и я буду выглядеть таким дураком? Бррр…
— Ричард, — Робер выглядел заспанным и довольным, — неужели твое начальство не оставит тебя в покое даже в отпуске? Ты хоть иногда отдыхаешь?
Конечно. На больничной койке. Желательно не приходя в сознание. Подальше от дорогих родичей, оборотней и вампиров. На фоне моей матушки и Айрис Зверь из Линарэ покажется милой комнатной собачкой.
— Робер, отпуск не означает безделья. Если я не буду заниматься хотя бы два часа в день, то скоро начну путать императив и условное наклонение. Язык требует постоянной практики. Как и шпага.
Создатель, дай сил не сойти с ума за неделю. А отдохну я на работе. Подальше от слишком трепетных и нервных. Впрочем, в этот раз работа догнала меня дома.
— Зануда, — шурин по-доброму улыбнулся мне и сел рядом, — я до кошек зеленых счастлив и даже не сразу поверил, когда Айрис согласилась.
— Маленькие зеленые кошки, — ответил я и впился глазами в пункт о несчастных и страховых случаях, — приходят после второй бутылки касеры.
— Не думаю, — Робер все также улыбался, — в ближайшие десять месяцев мне и Айрис будет не до алкоголя. Будешь избранным отцом?
В коридоре взорвались все лампочки, а на улице погасли фонари. Спокойно, никто не умер. Так вот, значит, какую лазейку нашла сестра для того, чтобы избежать служения. Умно, ничего не скажешь.
— Поздравляю, — сказал я одеревеневшими губами, — маме пока не говорите. Иначе будут трупы.
— Да, конечно, госпожа Мирабелла — человек старой закалки. Скажи, а кто такие Жрицы Четверых или сестры Изобилия, кажется, так?
Какое счастье, что пока я пью только отвар чернолиста с молоком и медом. Иначе одними лампочками дело бы не ограничилось. Ну, Айрис, просто потрясающий талант взваливать свои обязанности на других.
— Остатки абвениатского культа. В наших землях встречается всякое. А почему ты спрашиваешь?
— Эдит на танцах вчера что-то напевала о тех, кто выше и несчастней королей. А дальше — «Спрут и Щупальца» в помощь.
Я всегда знал, что у моей младшенькой помимо мозгов и характера есть еще и амбиции. Кажется, кого-то пора пристроить ко двору. Там хоть от ее неуемной энергии будет польза. Пороть бесполезно. С этой станется зачаровать плетку так, что потом кошки с две расколдуешь.
— Их называли госпожами королей. Они могли вылечить любую болезнь или вытащить человека с того света.
Или качественно проклясть так, что недоумок, вызвавший их ярость, начинал гнить заживо. Помню, в детстве у отца стояла статуэтка: молодая, гибкая, как лоза, женщина с волевым и решительным лицом. На ее руках и спине был черно-золотой узор Силы: переплетенная жизнь и смерть. Чем ярче дар целительства, тем вероятнее, что у него есть своя темная сторона. После смерти отца мать уничтожила все его документы и личные вещи.
— Их же уничтожили при Франциске.
— Попытались.
Робер скептически улыбнулся.
— Робер, ну кто такой король в те времена? Куколка в горностаевой мантии или разбойник с кистенем. Не больше. Что он мог сделать, когда приходила настоящая беда? Кто лечил людей от черной смерти и стоял против неё, когда решили потревожить Варасту? Кто договаривался с землей и с болотами? Кто торговался с сидами, когда они воровали детей? Кто принимал роды, в конце концов? Кто садился играть со смертью? Король всего этого не умел. Разумеется, Франциск не желал, чтобы такая власть принадлежала кому-то кроме него. Особенно — женщинам.
— Но это чистой воды политика, прикрытая архаикой. Иногда необходимо идти на жертвы. Сестрам Изобилия просто не повезло.
— Какие занятные последствия оказались у этого невезения.
— Без одобрения жриц не начиналась война, они решали, какое поле сеять и какое болото осушать. Как бы я ни относился к Франциску, при нем Талиг стал сильнейшей державой на континенте.
Старая песня, да на новый лад. Сколько же я выслушал этого бреда…
— Франциск создавал государство людей и для людей. Мы оба прекрасно знаем, чем это кончилось. Талиг едва не вымер от мора и голода.
— Но Талиг оправился. Победителей не судят.
А какой ценой была оплачена победа? Робер об этом думал? Не всякая война уносит столько жизней. Бунты, вспыхнувшие из-за голода, людоедство? Наш мир умеет очень жестоко мстить, если мы нарушаем его законы. Нельзя проливать столько невинной крови безнаказанно. Там ведь были не только женщины, но и маленькие дети, и ученики. У Севера долгая память и вечно неспящие в ночи глаза.
— Так пишут в учебниках.
— О чем таком пишут в учебниках, — Айрис стояла в проходе и поправляла рукава белого утреннего платья, — я чего-то не знаю?
— О нашем прошлом, — Робер чувствовал себя явно не в своей тарелке, когда целовал руку сестре, — и о семейных традициях. Доброе утро, моя госпожа.
Воркуйте, голубки, пока можете. Правда имеет неприятное свойство рано или поздно выползать наружу, ужалив всех участников действа. Роберу точно не понравится, что его жена колдует. Южанин, что с него возьмешь.
— Ради всего святого, — Айрис с удовольствием потянулась, но в ее глазах был лед, — кого волнует это старье? Я хочу есть. И никакой овсянки!
Да, конечно, статус замужней дамы стоил того, чтобы начать утро не с каши, а с какой-нибудь проперченной гадости.
Робер спустился вниз, а меня схватили за руку.
— Пе-ре-стань, — она четко проговаривала каждое слово, — лезть в мою жизнь!
— У тебя больное самолюбие, на все мои слова ты отвечаешь стрельбой из пушки по воробьям. Айри, приди в себя.
— Я уеду из Надора, — сестра не желала меня слушать, — и забуду все как страшный сон. У меня будут дети и замечательная семья.
А сейчас лампочки полопаются в северном крыле. Когда Айрис не могла получить того, что хотела, она закатывала дикие истерики с битьем посуды. Единственный способ прекратить надвигающееся безумие — не реагировать.
— Замечательно, — я говорил спокойно, прикидывая, хватит ли сил ее обуздать, — ты кого пытаешься убедить: меня или себя?
— Уйми Эдит, она совсем обнаглела.
Нет, в женские разборки я лезть не намерен.
— Дорогая, реши, насколько тебе это надо, и разбирайся с Эдит сама. Где дядя Эйвон?
Я не видел его вчера на свадьбе. У дяди вечная мигрень и проблемы с пищеварением, но сутки же прошли.
— А ты эгоист, Ричард, только о себе и думаешь. Дядя вторую неделю болеет. И я об этом тебе писала.
— Чем болеет?
Главное, продолжать гнуть свою линию и не обращать внимания на попытку устроить скандал.
— Ричард, Айрис, — раздался позади измученный голос, — ну что вы как маленькие, прекратите сейчас же.
Дядя Эйвон выглядел больным и несчастным и походил на спаниеля больше обычного.
— Что вы, дядюшка, мы просто разговаривали.
Только у моей сестры получается нежно ворковать и одновременно смотреть угрожающе.
— И дома опять нет света, — дядя закряхтел, — проклятый ревматизм. Айрис, Ричард заботится о тебе. Ричард, если человек хочет свернуть себе шею, то кто мы такие, чтобы…
— Дядя, — рамы опасно задребезжали, — ты на его стороне?
— Милая, я на стороне здравого смысла. И, честно говоря, вчерашние новости волнуют меня куда больше, чем твои отношения с мужем, в которых ты в состоянии разобраться самостоятельно, не вмешивая остальных членов семьи.
Айрис стала похожа на выбросившуюся на берег рыбу. Неприятно, когда тебя отчитывают и ставят на место.
— Нам надо поговорить. Мы присоединимся к вам позже.
Дядя согласно кивнул и повел меня в свой кабинет.
— Хорошо, что ты приехал, — начал он с порога, — о большем и мечтать не приходится. Теперь все будет хорошо.
Мне бы его веру в лучшее и в людей.
— Дядя, это провал. Мы «ожерелье» прохлопали. Как такое вообще могло случиться?
— Иногда, — дядя Эйвон, кряхтя, опустился в кресло, — случается и не такое. Сам знаешь, я не все могу почувствовать и с трудом поднимаю одного зомби. Не говоря уж о том, что сильному некроманту не составит труда скрыть себя.
Верно. А если уж этих несчастных убивали в месте силы… Завалить эту тварь будет все равно, что выйти на медведя с голыми руками. Кто же в Талиге настолько крут? И почему я об этом ничего не знаю? Видно, придется поднимать международные связи. Ненавижу.
— Об этом уже знает вся страна. Дядя, кто бы ни был этот… маг, он серьезно осложнит нам жизнь и испортит деловую репутацию.
Удивительно, что никто из акул пера не попытался растерзать нас с Аланой.
— Мы с тетей уже договорились с прессой, далеко эта история не просочится, ни к чему пугать народ. Так, пара газеток уровня «Коко», с чуть приукрашенными подробностями. Местная байка, и не более того. Все будет очень тихо.
— Помимо общественности есть еще Арлетта и ее люди, которые приехали сюда работать.
— Ричард, это решаемая проблема. Лучше скажи, что ты вчера устроил в Оленьем Парке? Как бы эта дамочка не стребовала с нас денег на штукатурку, хе-хе.
На секунду мне стало стыдно.
— Напомнил о том, что визовый режим лучше не нарушать.
— Весь в отца, — дядя Эйвон мягко улыбнулся, — Эгмонт тоже уважал законы. Будь помягче к Айрис. Женщинам в ее положении…
Моя всегдашняя паранойя сделала стойку и завопила, что-то здесь нечисто.
— А вы откуда знаете?
— Мамочка, — так дядя называл тетю Аурелию, чем жутко ее раздражал, — утром сказала. К тому же, совращение бедного Робера происходило на моих глазах. Честное слово, — дядя уже проказливо улыбался, — она едва его не изнасиловала на этом самом столе. Учитывая, что за стеной твоя матушка отчитывала управляющего…
Я знал, что на столе сидеть удобно, но не представлял, что настолько.
— У Айрис есть свои обязанности и долг.
— И она вспомнит о них, как только ты перестанешь ее пилить. Жаль, я так хотел, чтобы она вышла за Наля, но, видно, не судьба. Из них получилась бы хорошая пара. Но ведь есть еще и Эдит, и Дейдре?
Я опять изобразил приступ кашля. Чтобы мои сестры, урожденные Окделл, вышли замуж даже не за простолюдина, а за признанного бастарда? Только через мой труп. Пусть Наль ищет себе кого попроще. Он толковый финансист, вот и пусть обхаживает дочек Манрика.
— Эдит следует представить королеве. Жизнь в глуши не для нее. Дядя, скажите, отец действительно погиб на дуэли?
Говорили, что это была линия. Но нам даже попрощаться с телом не дали. Что, в общем, правильно.
— Ричард, — дядя уставился на меня по-детски обиженно, — я бы никогда не стал тебе врать в таких вещах. Но…
— Но вы защищали нашу честь, поэтому и умолчали о многих вещах. Я внимательно слушаю.
— Эгмонт был хорошим магом и отличался крайне независимым характером. Это все сидская кровь твоей бабки Придд. Ты взрослый человек и знаешь, что вампиры любят власть. Не женщин и мужчин, а упоение своей силой. А власть над сильным некромантом для них наркотик. Еще бы, ведь так приятно знать, — дядя в отвращении скривился, — что тот, кто может тебя убить, сломан тобой же — ест у тебя с рук и делает все, что ты захочешь.
Нет, я не желаю слушать эту лирику. За десять лет я наслушался столько домыслов и лжи, что правда воспринималась как одна из не слишком правдоподобных версий происходящего. Через полчаса проснется Алана, а нам еще работать.
— Дядя, к делу.
— Ах, да, прости. Рокэ Алва захотел получить полную власть над твоим отцом и попытался его подчинить. Когда этого не вышло, он вызвал Эгмонта на линию… Ты ведь знаешь, твой отец никогда не был трусом.
Не был, но то, что я знаю об Алве, расходится с тем, что говорит дядя. Рокэ Алва — истерик и нарцисс, но уж никак не психопат. Значит, где-то здесь нечисто, и зарыта даже не одна собака. Нет, стоп. Только не похоронные метафоры. В нашем деле они смертельно опасны, простите за дурной каламбур.
— Я только тебя об одном прошу, — дядя говорил очень твердо и тихо, — не связывайся с кэналлийцем, не бросай вызов. Он старый вампир и превосходный актер, а ты не можешь оставить свою семью и людей без защиты. Силы твоей тетки лежат в несколько другой области.
— Если Алва не попытается меня убить или принудить к чему-то противозаконному.
Новый анекдот. Заставь некроманта сделать то, чего он не хочет.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. И не обращай внимания на Айрис, — у меня неожиданно зачесалась спина, — сейчас ею управляют гормоны. Поверь, как только она научится помыкать собственным мужем…
— Дядя, — предостерегающе начал я, — не надо…
— Ричард, поверь, в браке всегда так. Один правит, другой подчиняется и приносит ему туфли. Между нами говоря, Эпинэ — вечный страдалец и размазня, но в политическом отношении этот союз сулит нам множество выгод. Кстати, видел я твою девочку. Вкусом ты тоже пошел в отца.
Не выношу, когда родня лезет в мою личную жизнь. Я встал из-за стола, показывая, что разговор окончен.
— Алана замужем, и у нее ребенок.
А еще старше почти на восемь лет. И считает меня то ли другом, то ли младшим братом.
— Ричард, не принимай все в штыки. Замужество — дело поправимое, особенно в наши дни. Но, что я хочу сказать, украшения бабушки Алиеноры ей весьма к лицу. И вы хорошо смотритесь вместе.
Почему-то справедливое замечание дяди Эйвона испортило мне настроение.
В столовой ждали только нас, и невозмутимый Джош подал овсянку. Не родилась еще женщина, которая сумела бы переупрямить матушку. Алана сидела с безмятежным видом и тихо о чем-то говорила с Эдит. Моя мать выглядела так, как будто под нос ей подсунули большую кучу дерьма или труп на третьей стадии разложения.
— Ричард, — матушка цедила сквозь зубы каждое слово, — вы надолго в наши края?
Какая муха укусила ее с утра пораньше?
— До конца расследования.
— Алана, — как всегда, Эдит опустила вежливые формальности, — а как вы поступали на юридический?
— На армейскую стипендию. Я три года отслужила в Агмарене.
— В Ноймаринен, — спросила матушка с тщательно взлелеянным отвращением, — среди этих животных? Бедная девочка.
— У меня был хороший, заботливый командир, — не осталась в долгу Алана, — которому были чужды расовые предрассудки.
— И как же его звали? — не отставала Эдит. — Пожалуйста, нам так интересно.
Эту в армию я точно не пушу. Еще не хватало, чтобы нашей семье приписали намеренную диверсию против вооруженных сил Талига.
— Эрвин Литтенкетте.
Матушка, попробуйте сказать гадость о сыне герцога Талига, это уже попахивает демаршем. Подумаешь, что он оборотень. Ноймары по крайней мере теплокровные.
— Это многое объясняет, — безупречно серым тоном оборонила маменька, — но, право слово, приравнивать к людям существ, которые теряют власть над собой... его величество сделал большую ошибку.
— Всего лишь раз в месяц, — Алана недоуменно пожала плечами, — я следователь, эреа. И видела то, от чего у порядочных людей кровь в жилах сворачивается. Мучить человека можно сотней разных способов. А оборотни… с изобретением антиликантропной сыворотки большинство их проблем решились, а мне никогда не составляло труда почесать товарища за ухом, если он в этом нуждался. Ричард, нам прислали новые материалы. Думаю, ты должен на них взглянуть.
Все оборотни — кинестетики, а после обращения у них еще и либидо подскакивает. Именно это так бесит мою мать. Кажется, ее вот-вот хватит от удар от негодования.
— Обязательно. Но скажи, ты готова ехать?
От вампирьего зова обычный человек отходит очень тяжело. А вот Алана кажется вполне бодрой и, кажется, готова работать еще хоть четверо суток без отдыха.
— Чем быстрее мы разберемся, тем скорее вернемся в столицу.
Уже перед въездом в город я попытался извиниться:
— Моя мать иногда бывает резкой. Прости ее.
— Я понимаю и знаю, что ты чувствуешь.
Иногда ее привычка говорить вежливым рабочим тоном раздражала до зубного скрежета. Но я знал, что Алана не хотела меня обидеть.
— Мама — человек старой закалки…
— Ричард, не извиняйся передо мной за человека, который считает, что все нормально. Твоя мать успела застать жизнь до войны. И я для нее как бельмо на глазу.
Двадцать пять лет назад Дриксен, Гаунау и Гайифа объявили Талигу войну, которая выкосила от двенадцати до семнадцати процентов мужского дееспособного населения. Это был настоящий геноцид, который остановили с огромным трудом. Главным образом потому, что мутировавший вирус гемофилии удалось развернуть против своих создателей, так что с Севером Талиг будет воевать ещё нескоро. Это оказался горький урок, последствия которого будут еще долго отзываться. Нельзя в атомный век опираться только на магию.
— Эреа Мирабелла с трудом приспосабливается ко многим вещам.
Водитель уже почти довез нас до морга, а я все думал, как вывернуться из неловкой нам обоим ситуации.
— Конечно, — Алана фыркнула и захлопнула дверь, — пойди я в содержанки или в актерки, она бы и слова не сказала. Не смотри на меня так, на бесприданницах никто не женится. Но мне нравится моя жизнь и моя работа, потому что этим я обязана только себе. Знаешь, я не собираюсь меняться только потому, что какие-то старорежимные гуси из-за этого кушать не могут. Есть здесь приличный интернет?
— В кабинете у коменданта.
— Отлично. Я буду там. Вот, — она быстро выдохнула, — список вопросов для… тех, кто внизу. Если что — кричи.
Спасибо, дорогая, ты как всегда предупредительна. И я направился в подвал.
Санитар в противогазе уже все приготовил: мел, пара голубей, еловые ветки, черные свечи, компас и транспортир. Тщательно расфасованный и взвешенный прах лежал в открытых урнах. Горе тому идиоту, у которого октограмма хоть на пару градусов не укладывается в нужные магические потоки. Лучше уж на чистой силе работать.
— Джаспер, можете идти.
После обряда — в очень горячий душ. С меня уже пот катился градом.
— Не положено. Я здесь для протокола.
— Тогда позовите двух коронеров.
Не люблю работать со свидетелями, отвлекает и раздражает. Но соотечественники — люди ко всему привыкшие. В обморок падать не станут.
Слова нужны на первом этапе, когда ты только учишься владеть силой. Они помогают сосредоточиться и преодолеть страх перед собой и тем, что ты делаешь. Главное — не нарушать последовательности: в центр урну с прахом, четыре свечи в острые углы, окурить тлеющими еловыми ветками октограмму. Я извлек из клетки голубя и быстрым движением свернул ему шею: не хватало еще, чтобы из-за защитного круга вывалилось что-нибудь потустороннее. Теперь самое важное: одну каплю своей крови в прах и выйти за пределы круга, до того, как начнет собираться призрак. Лишнее в сторону, мне сегодня шестнадцать раз их допрашивать, а это на редкость выматывающее и монотонное занятие.
Запахло озоном и морозом, октограмма заработала в полную силу.
— Ты звал.
В центре круга из праха и едкого дыма соткался призрак.
— Ты будешь говорить со мной.
Никаких вопросов и сомнений, иначе сам себя угробишь. Мертвые не лгут, но живые рады обманываться. Вот только для тени личности у этого несчастного слишком уж живые и страдающие глаза, которые умоляли о покое. Первый раз такое вижу.
— Да.
Он говорил тусклым, похожим на шелест ветра голосом.
— Ты помнишь себя?
— Да.
— Назовись.
— Меня зовут Роджер Адамс.
— Как тебя убили, Роджер Адамс?
— Мне перерезали горло.
Показалось мне, или серый туман в центре круга стал плотнее, а на лице даже проступили какие-то краски?
— Что произошло дальше?
Оказывается, у Роджера Адамса были при жизни ярко-голубые глаза.
— Мне нет покоя и смерти, — голос звучал громче и четче, не приходилось напрягать слух, — он запечатал мои уста воском, он зашил мне рот и привязал мою душу к телу.
Теоретически сильный некромант может даже воскрешать мертвых. В первые четыре дня, когда душа еще не отлетела. Но подобные занятия под запретом, а наше узкое профессиональное сообщество, если узнает, сразу оторвет голову. В прямом смысле слова. Вот только на одном месте вертел этот душегуб все запреты гильдии.
— Кто тебя убил, Роджер?
— Мне завязали глаза.
Разумеется. Я начинаю понимать, почему бабушка Нора вырезала сердце того, кто пытался безуспешно ее убить пять раз, десертной ложечкой.
— У твоего убийцы были сообщники?
— Нет.
— Где он тебя убил?
— Меня убили в подвале. Там было темно.
— Как ты стал жертвой?
— Мне предложили работу. Вскопать и удобрить сад.
Какая двусмысленность. Насколько я знаю, в определенных кругах Олларии так снимают на ночь мальчиков.
— Так ты был садовником?
— Нет.
— Ты торговал своим телом?
— Мне предложили четыре дозы сакотты за ночь.
Значит, он точно не местный. Сакотта — очень дорогое удовольствие даже по столичным меркам.
— Кто это был?
Список вопросов Аланы уже подходил к концу. Ни одного внятного ответа, ни одной зацепки.
— Мне не было видно его лицо.
На мгновение меня отвлек лязг открывшейся двери. Молоденький санитар вытянул вперед лист, на котором крупным почерком Аланы было написано: «Спроси, где он получил предложение и кто его привел к убийце». А я всегда говорил, что нельзя полагаться только на магию.
— Как звали твоего дилера?
— Йохан. Тухлая рыба.
— Где он тебя нашел?
— В клубе «Фантазма».
Дальнейший допрос не имел смысла. Призрак вновь стал дымом и прахом.
У меня заломило в висках. Еще пятнадцать раз, рано раскисать. Наркоманы, хастлеры, бездомные, бродяги, беспризорники, в общем, все те, кого не будут искать, полиции до них нет никакого дела. Кроме последних четверых, которые служили в армии и ехали домой. Шестнадцать имен. Вряд ли они что-то дадут, но… уже что-то.
— Джаспер, душевая по-прежнему на первом этаже?
— Да, ваша светлость, — санитар снял противогаз, — третья дверь по лестнице. Что-нибудь еще?
— Принеси из моей машины пакет с заднего сидения. Там вещи.
А то, что на мне, надо сжечь. Осторожность никогда не бывает лишней.
— Будет сделано.
Горячая вода смыла усталость и все, что успело ко мне прицепиться. Самый простой и действенный способ очиститься. Когда я поднялся на третий этаж, то чувствовал себя уже вполне отдохнувшим. Полненький несчастный комендант танцевал у перил чуть ли не на цыпочках.
— Ужасная женщина, — его большое, похожее на блин лицо выражало скорбь, — просто ужасная.
Это он еще мою матушку не видел и не слышал. На свое счастье.
— Да, — ответил из-за двери веселый и злой голос, — я кровожадное хтоническое чудовище, которое сослали сюда за вегетарианский образ жизни. И теперь я жажду крови.
— Это каминг-аут и официальное заявление? — я не отказал себе в удовольствии подколоть ее.
— Можно подумать, — она распахнула дверь, — ты ни сном, ни духом. Ричард, заходи, у меня для тебя новости.
— У меня тоже.
— Давай сначала ты. Не хочу ошибиться.
Я отдал ей записи допроса и как мог быстро отчитался.
— Как интересно, — она широко распахнула шторы, — это меняет картину. Мы думали, что надо искать социализированного психопата, которому без разницы, кого убивать. Но получается, их минимум двое. Значит, трупов может быть, по меньшей мере, вдвое больше. Старший — доминирует и контролирует своего помощника. Который и заманивает жертв. Это чистильщики, Ричард. Леворукий побери, ненавижу миссионеров.
— А кто их любит?
— Приходи ко мне на работу, я тебе покажу горы писем от поклонниц Фишера и Плама. Некоторые даже поэмы сочиняют, им бы сценарии порно для мазохистов писать. А одна умудрилась зачать ребенка в камере смертников. Так, сейчас мы пробьем имена и места похищений по базе. Питер, — окликнула она коменданта, — у вас карта Талига и Олларии есть?
— Политическая? — робко поинтересовался комендант.
— Обычная. А, все с вами ясно. Значит, первая жертва пропала в клубе «Фантазма», в Ритаке, — Алана нанесла на карту красный флажок, — вторая…
Когда все шестнадцать точек оказались нанесены на карту, мне стало не до смеха.
— Это октограмма.
Ну и влипли же мы по самое некуда. Хотелось ругаться, как последнему сапожнику.
— А можно объяснение для тех, кто не разбирается?
— Они проводили наложение. Это когда два сильных обряда совмещаются. Если опустить всю метафизику, то наш чистильщик хотел лишить кого-то силы и забрать ее себе.
— Но разве твой дар не врожденный? Это же как музыкальный слух.
— Это некромантия. Чем более сильного противника ты побеждаешь, тем быстрее растешь и получаешь все, чем владел побежденный. Но так резко поднимать свой уровень опасно. Можно сойти с ума. Если только он не делал такого раньше, как ты и говорила.
— То есть, — Алана говорила обманчиво спокойно, но мне казалось, что еще немного, и ее волосы гневно зашипят, — у нас ходит очень сильный маг с напрочь уехавшей крышей, на счету у которого не один такой могильник? Знаешь, предстоящий Излом по сравнению с этим — небольшая неприятность.
Звонок «Осьминожки» прозвучал набатом. Арлетта жаждала поговорить с нами.
— Только не говорите мне, что вы откопали дело о государственной измене.
— Ричард, эти два психа могут захотеть устроить государственный переворот?
— А зачем, — меланхолично поинтересовался я, — ввязываться в политику там, где дело можно решить ультиматумом?
Пара восставших столичных кладбищ — и тряпка Фердинанд выдаст требуемое по первому же свистку.
— Может, мне сходить в соседнее здание и одолжить вам в помощь пару мальчиков с двумя нулями?
Агентов Ли-4 с лицензией на убийство? Спасибо, не надо. Любое, даже самое безобидное дело эти господа превращают в Леворукий ведает что.
— Эреа Арлетта, я не думаю, что нужна настолько тяжелая артиллерия.
— Ричард, это мои следователи седеют в двадцать восемь лет. Герман прислал доклад. Если вы не решите проблему в течение двух недель, то дело будет передано в другое ведомство. Алана, — по картинке пошла рябь, — ты подумала над моим предложением?
На какое-то мгновение мне показалось, что Алана сейчас загрызет свою шефиню. И плевать на то, что между ними сотни хорн.
— Да, эреа Арлетта. Но мой ответ — нет.
— Какая жалость, подумай еще. Все же у тебя маленький ребенок, и не годится в твоем возрасте срываться по первому звонку в командировку.
— Меня целиком и полностью устраивает моя нынешняя должность.
— Подумай еще. Конец связи.
На экране появилось изображение крайне довольной спрутьей физиономии, а я гадал, что это вообще было.
— Некоторое время назад Арлетта, — сочла должным пояснить Алана, — предложила мне перевод. Либо в военное министерство секретарем, но там я никому не буду помогать, либо… добро пожаловать в Ли-4. Море бумажной работы и периодические командировки с сам понимаешь, какой целью. Пока я упираюсь, как могу.
Да, конечно, Родина прикажет — еще и не то сделаешь.
— В таком случае требуй гарантий. Для себя, для ребенка и для мужа.
Я знал дурную привычку Арлетты вцепляться в нужных ей людей, как клещ. Она не отстанет.
— Я благодарна ей за то, что она взяла меня на эту работу. Но, тот, кто работает на Ли-4, долго не живет. Помнишь дело Родригеса?
Еще бы не помнил. С него и началось наше знакомство. Темпераментный кэналлийский мужчина Чезаре Родригес так жаждал мести родной конторе, что попутно взорвал не только здание МИДа, но и половину Олларии.
— А ведь он был один из лучших в своем деле. За пятнадцать лет только один провал. Но и этого оказалось довольно, чтобы Р. его сдал. Что уж об остальных говорить?
— Уверен, что не все так страшно.
На всякий случай я поставил заглушку. Разумеется, мы не обсуждаем государственные тайны, но перебдеть лучше, чем недобдеть. Даже в Надоре.
— Ричард, — Алана закатила глаза, — ты хоть иногда читай газеты и включай телевизор. Иначе рискуешь проспать массу интересного.
— У нас что, намечается военный переворот?
— Не знаю, как насчет переворота, — Алана быстро ввела в поисковую систему новые параметры, — но готовится что-то серьезное. Слишком много охотников разгуливает по столице. В наших судах и раньше было много разваленных и сфабрикованных дел, а теперь — каждое второе разбойное нападение от оборотня, который в это время лежал у себя в подвале. Наверняка будет очередная драка за власть, а силовые структуры всегда выпиливают первыми. И тут этот проклятый перевод. Что я еще должна думать?
Замечательно, Ричард, а теперь вспомни, где служила Алана, перемножь два на два и пойми, что затевается.
— А чего хочет от тебя Арлетта?
— Лояльности и исполнения приказов, так же, как и всегда. Всех приказов. Мой тебе совет — пока еще возможно, спасай свою семью. Твои услуги стоят очень дорого, ты можешь торговаться.
Итак, помимо Ноймаров наша дорогая хунта решила прошерстить Кэналлоа, а потом взяться за нас? И когда ждать еще одного священного похода? Что же, кто предупрежден, тот вооружен. Люди не любят тех, у кого есть власть над жизнью и смертью, а случай Франциска их так ничему и не научил.
— А ты?
— Я не буду стрелять в Эрвина Литтенкетте. Ни в него, ни в тебя. И в отличие от Родригеса я умею подбирать правильную дозу. Так что не стоит обо мне беспокоиться.
То есть кто-то тут собрался героически самоубиться, а я что, должен стоять в стороне?
— Герой — это тот, из-за кого всегда умирают другие. Я предпочитаю действовать наверняка.
Для простого совпадения мы слишком часто в последнее время думаем синхронно, а это явно не к добру. Но не успел я додумать до конца эту мысль, как лэптоп радостно запищал и выдал новую порцию информации.
— О, это уже интересно. Заявление о пропаже Роджера Адамса четыре года назад подала его мать. Только…
— Что?
Только не говори мне, что она переехала.
— Клэр Роджерс три месяца как похоронили. Аневризма аорты. По ее словам, за полгода до смерти… проклятье, до чего неразборчивый почерк, она с помощью социальных работников и «Братства Солнца» пыталась вернуть Роджера к нормальной жизни и вылечить его от наркозависимости.
А вот это уже становится интересным. Как, позвольте спросить, дядя проспал появление на наших землях этой пакости? «Ворожеи и колдуна не оставляй в живых», паре моих коллег неофиты попытались снести голову. Теперь лечатся в больнице Святой Октавии, куда свозят душевнобольных со всего Талига.
— Антивампирская церковь в Надоре — это все равно, что ехать в Кэналлоа со своим вином. Хотел бы я знать, что эти фанатики у нас забыли?
И если дядя попытается отговориться тем, что контролировать проще, чем запрещать, то я все-таки сверну кому-нибудь шею. Так, для профилактики.
— Думаешь, — Алана достала пистолет, — нам следует нанести визит этим господам?
Предложение хорошее, но рисковать раньше времени не стоит.
— Не тебе и не мне. Тебя попытаются наставить на путь истинный, а меня забросают камнями. Пусть этим займется Герман, он разбирается гораздо лучше.
И умеет разговаривать с фанатиками всех мастей.
— Варвары, — мы вышли из кабинета, куда тут же прошмыгнул несчастный врач, — мы тысячи лет умудрялись уживаться в мире. И теперь они хотят расшибить себе лоб.
— Ты же сама говорила, люди не любят меняться.
Алана вдруг замерла посреди коридора и поправила руну на шее.
— Что не так?
— Мне показалась, — она настороженно огляделась, — что меня кто-то звал. И что Алва стоит в углу. Он… он смотрел на тебя. Но это же бред, вампиры не разгуливают под солнцем.
Чем Леворукий не шутит, проверить не мешает. В углу висело большое зеркало, и в нем не было ни одного вампира. Я бы почувствовал. Только вот по глади бежала легкая рябь, будто в воду бросили камень.
— На самом деле, — я решительно взял ее под локоть, — вампиры могут ходить под солнцем. Если выпьют пинту крови Неблагих, то спокойно продержатся час. Это магия в чистом виде. Поэтому мы так долго и дружим с Приддами, а они с нами. Только никому об этом не говори, хорошо?
Во времена Франциска хорошо досталось не только Дому Скал, но и Спрутам. Кровь дома Волн вызывает у вампиров зависимость почище героиновой, и Рокэ Алва пришлось познакомить пару десятков своих подданных с осиновыми колами. А затем под страхом смерти запретить выпивать Неблагих.
— Понимаю, издержки высокой дипломатии и политики Великих Домов.
Не успели мы сесть в машину, как у нас одновременно зазвонили телефоны. Если верить старой, как мир, пословице, смерть, налоги и тайная служба его величества достанут из-под земли. А работники агентства «Инголс и сыновья» достанут хоть из Заката. Особенно Луиза Арамона, которую Создатель наделил хваткой бультерьера.
— Да, госпожа Арамона?
— Когда вас ждать в столице, ваша светлость?
Сказать правду или соврать? И будет она припоминать мне ложь до Последнего Суда.
— Когда закончу с делами в Надоре. Это надолго.
— К нам поступил заказ, — продолжала она тоном бизнесмена, почуявшего четырехсотпроцентную прибыль, — за который можете взяться только вы. Предстоит лететь в Агарис.
Мэтр Инголс, если понадобится, продаст Талиг и родную мать дважды, с процентами, и ему все останутся должны. Значит, можно не сомневаться, что заказ действительно важный и денежный. Мне предстоит шесть часов на самолете или сутки на поезде.
— Надолго?
— Максимум четверо суток.
— Надеюсь, никаких белых козлят?
Один раз я чуть не нарвался на человеческое жертвоприношение и с трудом выкрутился из ситуации.
— Что вы, — Луиза оскорбилась до глубины души, и я почти видел, как она поджала губы, — я все проверила. Гоганны подали в суд на Орден Милосердия. Гоганнская община хочет построить развлекательный центр и утверждает, что в черные тридцатые тогдашний глава ордена продал им землю.
— И?
Не может быть все настолько просто.
— Там было старое кладбище. Как вы понимаете, нынешний глава Ордена, между нами говоря, жуткий святоша, уперся рогом и утверждает, что никакой продажи не было. Там сейчас перемешанная груда костей, и митинги с утра до ночи.
Прекрасно, просто прекрасно.
— Сколько лет кладбищу?
— Триста.
Луиза, ты понимаешь, во что меня втянул твой начальник и что такие дела обслуживаются по двойной таксе? Естественно, понимает. Мэтр Инголс не берет кого попало в свои секретари.
— Сколько?
— Триста. Вы готовы попытаться? Что мне передать мэтру Инголсу?
Я никогда не поднимал настолько старых зомби. Без человеческой жертвы это трудно сделать, но уверен, что смогу. Вопрос в том, хочу ли я попробовать? Да. Пожалуй, что да. Но священники — та еще публика. Хуже только оперные дивы и кастраты. Без разницы, живые или мертвые.
— Вышлите мне имена, и я выжму из них все возможное.
— Значит, вы согласны?
— Луиза, передайте мэтру Инголсу, что гонорар должен быть в два раза больше обычного.
— Уже все сделано.
— И пусть с моего рода снимут анафему.
— При всем моем уважении, ваша светлость, я не дипломат, и это не входит в сферу моей компетенции.
Иными словами, тебе надо, ты и договаривайся.
— Сударыня, ваш отец служит в нашем посольстве.
Хотя злые языки утверждают, что граф Крединьи лечит на агарисских водах печень и проеденную Аглаей Кредон плешь.
— Как же я могла об этом забыть? — совершенно спокойно признала Арамона. Срулить не вышло, значит, работаем с тем, что есть. Практичная женщина. — Электронный билет уже забронирован. Утром вы должны быть в Агарисе.
Луиза бросила трубку, не попрощавшись. Мещанка, гордая своим любовно взлелеянным хамством. На соседнем кресле Алана мрачно смотрела в окно.
— В чем дело?
— Ни в чем, — она устало провела пальцами по векам, — мой муж увидел свежий номер «Сплетника» и решил закатить мне скандал. Наивный.
Да, на приеме было полным-полно журналистов.
— И что ты решила?
— Ричард, я на работе. Мне надо выяснить, кто и как смог беспрепятственно организовать похищение и ритуальное убийство шестнадцати человек, а не разбираться с чужими нежными чувствами.
— Габриэль может подать на развод. Мне дать ему по голове?
Мы оба понимали, о чем речь. В брачном кодексе Талига в случае развода дети почти всегда остаются с отцом. А если мать поймана на супружеской измене, то запрет на встречи с ребенком до восемнадцати лет практически неизбежен.
— Не беспокойся, лети в Агарис. Со своими проблемами я справлюсь сама. Цеховая солидарность вообще страшная вещь, а я три года отработала в адвокатской конторе. Я этот гадюшник знаю.
Меньше всего мне хотелось оставлять Алану одну, с висящим над ней вампирским зовом и двумя пошедшими в разнос убийцами.
— Я неплохо стреляю и как-то дожила до своего возраста. И мной отравится любой вампир. Слишком много желчи.
Вслух я ничего не говорил, так неужели в ее присутствии я до такой степени перестаю следить за лицом? Или… от догадки у меня зашевелились волосы на голове. Паззл складывался медленно, но неотвратимо. Надо проверить.
— Я думаю, — Алана продолжала говорить, — начать надо с тех, кто знаком с такими местами. Врачи, социальные работники, волонтеры, им дове… Ау! Ричард, ты на солнышке перегрелся?!
Я изловчился и ущипнул ее за руку. Затем закатал рукав своей рубашки и уставился на красный след. Дело совсем дрянь.
— И как это понимать?!
Взгляд потемневших глаз не сулил мне ничего хорошего.
— Кажется, мы нарвались с тобой на эмоциональную сонастройку, — я сунул ей под нос свою отметину.
— Медленно и для идиотов, пожалуйста.
Нет, всю правду ей я пока говорить не буду. Иначе она меня убьет. Просто из вредности.
— Если убьют тебя, то будет очень плохо мне. Если убьют меня…
— Я тогда живой встану?
— Ээээ, — иногда я ненавидел собственное косноязычие, — мы же с тобой не спали. Так что, может, и встанешь.
— Ричард, если я поймаю эту гадину раньше тебя, то, не обессудь, пристрелю на месте. За все хорошее.
Какое счастье, что у меня всегда с собой паспорт и четыре дня форы.
— Джеймс, отвези меня в аэропорт, а потом эреа Алану — в Окделл.
Надеюсь, когда я вернусь, от замка останется хоть что-то.
По дороге в аэропорт я попал в пробку. Пресловутое «Братство Солнца» устроило акцию протеста — три десятка столичных психов и пяток местных стояли с лозунгами.
«Горите в Закате, хозяева ночи и повелители мертвечины», «Сегодня ты говоришь вежливо с некромантом, а завтра он трахает твою мертвую бабушку», «Жгите, Создатель узнает своих», «Эории — такие же паразиты, как и вампиры» — и прочая ересь ультраправого толка.
За всем этим чувствовалась чья-то умелая и сволочная рука. Естественно, несанкционированный митинг разогнала полиция с водометами, а зачинщиков сначала крепко отметелили, а затем уволокли в обезьянник. Я начинаю думать, что наш офицер безопасности зря ест свой хлеб, раз позволил этой нечисти расплодиться.
За что всегда ценил бизнес-класс — так это за профессионализм и внимание к пассажирам. По первой же просьбе симпатичный стюард не только принес мне плед патриотичных черно-белых цветов, но и шоколад с мятой и бутылку грушевой газировки.
— Что-нибудь еще?
— Повязку на глаза.
И благослови Создатель тех, кто придумал отдельные секции для пассажиров. Меня неудержимо клонило в сон, и я только и успел, что начертить на своем кресле защитные руны. Темнота окутывала теплым ватным одеялом и обещала хорошие сны.
Но все же в каждой бочке меда найдется своя ложка дегтя — подголовники здесь чудовищно жесткие.
— Юноша, вам удобно?
Нет, это не подголовники жесткие. Это чьи-то колени.
Только многолетняя привычка держать хорошую мину при плохой игре удержала меня от того, чтобы подскочить на месте и заорать в голос. Вместо этого я проморгался и едва не спросил, какого демона здесь происходит. Я бывал во многих переделках, но никогда не лежал с вампиром на одной постели. Особенно, с вампиром, который так плотоядно на меня смотрит и бесстыже гладит по шее и волосам.
— Далеко собрались?
В текучем, ленивом голове прозвучала угроза. С какой стати эта клыкастая сволочь ведет себя так, будто у него есть на меня все права?
— Работать, — процедил я сквозь зубы. Попытался извернуться, но мне даже пошевелиться не дали. Наоборот, прикосновения из невесомых стали откровенно собственническими. — Видите ли, герцог, в свободное от светских обязанностей время я немного насаживаю ваших сородичей на кол и поднимаю мертвецов.
— На какой именно кол?
Пальцы с идеально отполированными розовыми ногтями продолжали перебирать мои волосы. Хорошо, что я коротко стригусь, на палец не накрутишь. Хоть в чем-то Алве удовольствие будет испорчено.
— Осиновый, с серебряным напылением, а вы что подумали?
— Да вы садист, юноша.
— Профессионал.
— Теперь это так называется?
Судя по взгляду Алвы, рот мне был дан вообще не для того, чтобы через него говорить.
— Я же ясно сказал, что слишком стар для пассивной некрофилии.
— А для активной?
— Тем более.
А ведь эта сладкоречивая тварь наверняка хорошо насосалась крови, прежде чем прийти ко мне. У вампиров не бьется сердце и, как следствие, нет эрекции. На постельные подвиги они способны только тогда, когда напьются свежей, теплой крови. Поэтому на вампирских оргиях полно народу. Живые консервы и тренажеры для бедер, не отходя от гроба.
Прикосновения, между тем, становились все откровеннее и откровеннее, и у меня мутилось в голове. Под одновременно хищным и ироничным взглядом бросило в жар.
— Могу я узнать, — светским тоном поинтересовался Алва, — какую стюардессу вы подняли на этот раз?
Я опешил. Потом напомнил себе, сколько ему лет, и перестал удивляться. Эта тварь играет со мной, как кошка с мышью.
— И как это относится к вашим домогательствам?
— Юноша, научитесь уже не спрашивать сразу в лоб.
— Только после того, как вы научитесь обращаться ко мне по имени. И уберете руки.
— Вы так этого хотите?
— Я хочу, — Алва расстегнул первую пуговицу на моей рубашке, а я все еще не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, — чтобы вы исчезли из моего сна на все четыре стороны.
— Не могу. Ведь ты этого хочешь и сам об этом просишь.
Честное слово, еще немного, и меня начнет тошнить с этой старой, как мир, риторики.
— Вы все так говорите.
— Разве это неправда?
На психотерапию, под угрозой расстрела осиновыми пулями. Эта тварь думает, что его нельзя не хотеть, а меня уже с души воротит от происходящего фарса. И от отклика собственного тела.
— И кого же вы нашли?
— Шестнадцать трупов, не считая Джастина Придда, которого все еще не откопали. Но не переживайте, если будет, что откапывать, Алана обязательно вызовет вас на опознание.
— Ваша подруга настолько плохо работает, что может найти убийцу только с помощью вашей благотворительности?
Вот тут я взбесился. Это слишком походило на сцену ревности. А я принадлежу только себе и своему дому. Больше никому.
— А вы и этого не можете. Вы ведь приехали в Надор за Приддом. Сколько вы проторчали на моей земле неофициально? Неделю, две?
— Юноша, да вы обнаглели.
Чужие холодные руки сомкнулись на горле, а голос теперь больше походил на сдержанный львиный рык. И все же я нашел в себе силы потребовать:
— Отвечайте, когда вас спрашивают!
— Месяц. До вчерашнего дня Джастин был еще жив.
И меня еще кто-то спрашивает, почему я не выношу вампиров. Бедняга Придд только-только закоченел после на редкость неприятной смерти, а его любовник уже подбивает клинья ко мне.
— И вы так ничего и не нашли?
— Я хочу знать, кто это сделал!
— Для начала уберите руки, и давайте говорить серьезно.
Подмять себя я не дам. Стоит только ослабить защиту — и окажешься, по меньшей мере, с двумя метками из четырех. Есть немного вещей, которые хуже Закатных тварей, и эта одна из них. Лучше сразу пулю в лоб.
— Как скажете, юноша.
Я с удивлением понял, что руки свободны и тут же застегнул все пуговицы. Не хватало еще на работе выглядеть так, будто я сбежал из борделя.
— Итак, что вы знаете?
— Вас, видимо, не учили вежливо разговаривать со старшими.
— Нет, если у этих старших за плечами восемьсот лет интриг и убийств. По официальной версии.
На мгновение Алва заткнулся, а потом сказал устало:
— Это не мои враги и не Вальтер Придд. У всех железное алиби. Джастина убил посторонний человек. Все следы вели в Надор. Я хочу знать, какую пакость можно было купить его смертью. Отвечайте, юноша, и не испытывайте мое терпение.
— Я не обвиняемый на суде, а вы не королевский прокурор. Это вы нуждаетесь в моих услугах, так что легче на поворотах. Хотите знать, ради чего умер Джастин? Я вам отвечу.
— Я внимательно слушаю.
— Сами подумайте, для чего могут принести в жертву наследника Великого Дома.
— Чтобы, — мне показалось, или Алве на мгновение стало стыдно? — перестроить этот мир. Мне знакома эта магия, лучше, чем кажется на первый взгляд. Но кровь действующего Повелителя стоит гораздо дороже.
Вот это поворот. Не ожидал.
— Не думаю, что у убийцы Джастина хватило на это сил. А вот уничтожить всю мужскую линию моего рода, забрать себе чужое могущество…
— Юноша, — скучающе-снисходительно протянул Алва, — вы как всегда мыслите слишком мелко. Зачем грабить купца, когда можно получить в распоряжение королевскую казну? Необязательно проводить сложные обряды, чтобы добиться желаемого. Есть и другие пути.
— Например?
— Передача полномочий. Или украденная подпись.
— Кому и зачем это надо?
— Догадайтесь.
Опять эти игры в шпионов. Мне работать дадут или как?
— Словами и через рот, герцог. Мне надоели ваши игры не меньше, чем вы сами.
— Вы не понимаете, впрочем, куда вам. Мир так или иначе всегда стремится к равновесию и возвращению на круги своя. И кем бы ты ни был, ты всегда будешь наступать на одни и те же грабли.
— Вы, вероятно, хотите, чтобы я погладил вас по голове.
— Мне от вас ничего не надо. И я вам ничего не должен.
Иными словами, я ничего не должен тебе, но мне всегда мало, и я буду пользоваться тобой до тех пор, пока ты не упадешь замертво. Спасибо, не надо, мы это уже проходили.
Нет, подождите. Когда?..
— А вот теперь вы нагло врете.
— Но что мне делать, если я влюблен и многие века не могу получить желаемое?
И кто из нас безумен? Уж точно не я.
— Только одно: избавьте предмет своих нежных чувств от вашего общества. Вы явно не тот спутник жизни, которого можно представить маме и коллегам.
Вампир? Влюблен? Не смешите мой галстук, скорее всего, ему пришлась по вкусу кровь этой несчастной. Или несчастного, разницы в определенном смысле никакой.
— Вы не представляете, каково это — просыпаться одному.
— Похоронные конторы давным-давно делают двух- и трехместные гробы.
— Пошлого розового цвета.
— Согласен, вкуса у ваших сородичей немного. Но вы не отчаивайтесь. Может, однажды что-то изменится.
Создатель милосердный, вот что я несу? И, главное, кому? Старому древнему вампиру, которому десяток таких, как я, на один зуб. Который отлично умеет ждать, потому что изучил человеческую природу, и который прекрасно просчитывает все мои дальнейшие шаги. Если нормальным некромантам инстинкт самосохранения напрочь отбивает жизнь и профессия, то у меня его никогда и не было. Неминуемое и страшное поражение — еще не повод сложить оружие и свою жизнь к ногам победителя. Обойдется.
— Вы в самом деле так думаете?
— Уважаемые пассажиры, — прозвучал по связи голос стюардессы, — наш самолет, совершающий рейс Ритака-Агарис, заходит на посадку. Убедительная просьба пристегнуть ремни и приготовиться к посадке.
Вот так всегда, на самом интересном месте. Если Алве даже такое расстояние на один клык, то самое время задуматься, куда же я влез. И чем мне это грозит.
Чтобы успокоить бешено стучащий в висках пульс, я начал делать дыхательные упражнения. Еще парочка таких снов, и я уступлю, лишь бы Алва отстал, и неуместный стояк не донимал меня настолько часто.
Самолет снижался, и вдали замаячили шпили белых башен Агариса. Не представляю, каково жить в городе, который ежеминутно предъявляет тебе счет к оплате. Когда-то на этих улицах говорили пророки, а святые исцеляли прокаженных. А еще шестьсот лет назад здесь едва не сожгли мою прабабку Теодору.
Вампиры в очередной раз захотели превратить людей в свой подножный корм, и им это почти удалось. На некромантов и магов началась охота, а прабабушка на свою беду была слишком красивой и не отличалась покладистым характером.
Ее уже привязали к столбу освященной цепью и запалили дрова, как случилось страшное. В округе шести хорн от Агариса посреди бела дня вампиры вышли из своих гробов. Могу себе представить, что тогда творилось.
Бабушку спас тогдашний глава Ордена Милосердия, который ручался за ее невиновность и взял ее под свою защиту. «Если бы эта женщина была порождением Тьмы, — убеждал он Святейший Конклав, — нечестивой убийцей и пособником немертвых, то разве послал бы Создатель ливень в тот день? Братья, не берите греха на душу, не осуждайте невиновную на страдания».
Начался долгий судебный процесс, материалы которого засекречены до сих пор. Через два года она вышла замуж за Артура Окделла. Счастливые супруги потребовали настолько большую компенсацию, что Агарис в отместку хитроумно проклял нас и весь Надор. И не снял анафему до сих пор.
— Авиакомпания «Надор Эйрлайнс» благодарит вас за то, вы воспользовались нашими услугами. Можете расстегнуть ремни.
В зале прилета меня ждали трое. Посредник, представитель ордена и гоганн.
— Надеюсь, вы хорошо спали во время полета, герцог Окделл?
Замечательно, и что сказать: «Нет, простите, меня всю дорогу трахали, но пока исключительно церебрально?»
— Вполне приемлемо. Мой багаж доставьте в гостиницу.
Чего я никогда не мог понять, так это любви отцов церкви к бронированным машинам, больше похожим на миниатюрные танки. И гоганну, и священнику явно не терпелось, так что, как только мы расселись, я предложил:
— Я бы хотел выслушать обе высокие договаривающиеся стороны.
Посредник — худой, глазастый мужик лет сорока — с трудом удерживал эти самые стороны от ссоры.
— Говорите по одному, — он строго посмотрел на приготовившихся к очередному раунду спора клиентов, — не перебивая друг друга. Меня зовут Карл, это отец Виттелий, а это достопочтенный Енниоль.
Отец Виттелий расправил плечи и заговорил четко, как бывший военный.
— Четыре месяца назад на землю, которая принадлежала нам, без нашего соизволения и разрешения нагрянули застройщики, — лицо у священника побурело, как у гипертоника, — с техникой, которая тут же разворотила все, что могла. Начальник стройки не дал нам никаких объяснений и отравил к заказчику. Ле… Святой Адриан, нам даже не дали ознакомиться с документами!
— Друг мой, друг мой, — рыжий гоганн картинно вскинул руки, — не надо так волноваться, помните, что у вас давление. В сто шестьдесят четвертый раз говорю вам, произошла досадная неприятность, клянусь Кабиохом и своей мамой. Таки она разрешима, и мы даже готовы взять вас в долю.
— Это было старое, освященное кладбище эсператистов!
— Я таки вас умоляю, земля дорожает год от года, мы используем для строительства каждый свободный клочок. Так бизнес не делается. Мы все живем на костях своих предков. Что же от этого, на Луну выть? Разве мало в Святом Городе костниц, разве наши катакомбы не переполнены? А в наши дни и вовсе труп выгоднее сжигать. У моего двоюродного прадедушки была целая фабрика для производства удобрений из пепла.
— Сделка, — священник побурел еще сильнее, — была незаконной. Нет отметки в регистрационной книге, нет подписи орденского нотариуса…
Иными словами, разберитесь, герцог Окделл. Интересно, это в самом деле злой умысел или обычное разгильдяйство?
— Тише, тише, вы не корову проигрываете. Да, за столько лет документы потерялись, но наша купчая в совершеннейшем порядке!
— Тогда почему трехсотлетний документ, — отец Виттелий взревел, как раненый бык, — напечатан на современной гербовой бумаге?! Вы бы хоть наняли приличного фальсификатора, друг мой.
Да, с таким голосом бы в опере партии злодейских басов петь. Если тенор в припадке ревности убьет примадонну, баритон — тенора, то бас — обоих и вообще всех, кто под руку подвернется. Кстати, насчет быка.
— А что вы имеете против? Бумага чуть ли не рассыпалась в прах, это исторически ценная вещь. Нотариус, мэтр Прево, лично сличил оригинал с копией и выдал заключение об идентичности. Я знаю трех хороших некромантов, но я не встречал тех, кто поднимает из мертвых документы и прочую бюрократию! Или вы и на них наложили анафему?
Не желаю слушать эти разборки. Скандальные клиенты… в моем личном рейтинге мирового зла они занимают почетное восьмое место.
— Господа, — я прокашлялся, — мне понадобится бык. Черный, не старше трех лет. Желательно с белой звездой во лбу.
На самом деле это разновидность профессионального изъебства. Никогда не позволяй клиентам себя есть. Иначе потом усядутся на шею и ножки свесят.
— Что? — высокие ругающиеся стороны обернулись ко мне.
— Как я понимаю, я должен буду поднять епископа, орденского нотариуса, главу городского магистрата, покупателя земли и остальных, кто еще причастен к этой истории.
— А вот это проблематично, — до сих пор молчавший Карл мрачно уставился на мою переносицу, — сорок лет назад во время гоганнских погромов кладбище было уничтожено. Даже костной пыли не осталось.
Твою Создателеву мать!
— А нельзя ли вызвать призрака, — досточтимый Енниоль начал торговаться, — зачем ворошить кладбище, убивать целого быка? И если вызвать сразу нескольких, то ведь получится дешевле. Оптом, так сказать.
Временами я до скрежета зубовного ненавижу свою работу. Но сейчас мне хотелось смеяться. Куница есть куница.
— Духа можно вызвать откуда угодно, — терпеливо пояснил я. — И он может быть кем угодно. А покойников поднимают из конкретной спорной земли. Мне нужно экспертное заключение, что кладбище достаточно старое и что до моего прибытия в него со стороны никого не закопали.
— А без него никак? — эсператист тут же включился в торг. — Вы же знаете, в старых могилах порой лежат по пять покойников!
— Именно поэтому мне нужен третейский судья. Нет, разумеется, вы имеете право отказаться от моей помощи, предварительно выплатив неустойку. Только для подъема настолько старых зомби требуется человеческая жертва. Не думаю, что мои коллеги настолько нечистоплотны и не чтут запреты нашей Гильдии.
На самом деле, Гильдия, куда я отчисляю пятнадцать процентов от каждого гонорара, отнюдь не панацея. У нас существует негласная договоренность: если у кого-то поедет крыша и начнется выгорание, коллега из милосердия сделает выстрел в затылок и сожжет труп. Власть портит людей, а власть над жизнью и смертью — и подавно.
— Мы приехали, — Карл отстегнул ремень безопасности, — прошу.
Когда я вышел из машины, он отвел меня в сторону.
— Извините моих клиентов. Просто…
— Просто они упертые, зажравшиеся дельцы. И каждый жаждет надуть другого.
— Я не согласен по форме, но согласен по сути. Знаете, это грустно, когда ты не можешь быть атеистом, а отцы твоей церкви такие… колоритные личности. Иногда за наше священноначалие бывает стыдно.
Я почти слышал, как он подумал «ублюдки и дегенераты». Побочный эффект, на кладбище, особенно на таком старом, мои способности всегда обостряются.
— Не вижу смысла стыдиться того, в чем ты не виноват. Да, чуть не забыл: бык должен быть под миорелаксантом. Все чувствовать, но быть не в силах сопротивляться.
— В самом деле?
— Не играть же мне с ним в «кто сильнее».
И мы пожали друг другу руки. Я поднялся на заросший кипарисами холм. Сюда строительная техника еще не успела добраться. Кроме меня на кладбище было четверо живых, и это здорово отвлекало. Множество могил было разворочено, тут и там из земли торчали побелевшие от времени кости.
— Что-нибудь еще?
— Не мешайте.
Первое, чему нас учат — не бояться собственных сил и сути. И не врать себе, иначе ты очень быстро кончишься. В бальной зале или у церковного алтаря я могу успокаивать себя сколько угодно. Но во время работы на какие-то мгновения мир становится упорядочен, и тогда я со всей остротой понимаю, что я не человек. Люди не поднимают мертвецов. В природе все устроено разумно, и раз есть те, кто может пить живую кровь, то должны быть и те, кто умеет их упокаивать.
Я посмотрел на свою тень, которая тут же удлинилась, накрыла холм и землю поблизости. В такие минуты я словно лишаюсь кожи и превращаюсь в один обнаженный нерв. Подул ледяной ветер, которого никто кроме меня не чувствовал. Я закрыл глаза и стал считать до шестнадцати.
Собака из моей тени поднялась сегодня раньше обычного. Янтарные глаза с узкими щелками зрачков полыхали огнем. Разумеется, ее тоже никто не видел.
Собака обошла вокруг меня круг и послушно села на камень. Я поднял руку, сверился со списком и кивнул вдаль:
— Ищи!
Моя тень и собака рванулись вперед. А я вслушивался в то, что шептали камни и кости мертвецов. Некоторым захоронениям было за тысячу лет. До этого мне приходилось работать в основном на современных кладбищах, где мертвецы лежали чинно, каждый в своей могиле. Я потянулся глубже и замер.
Там, под старыми каменными плитами таилась древняя и вечно бодрствующая сила. Даже в сильном подпитии я не назвал бы ее доброй, но враждебности и желания напасть тоже не ощущалось. Секунду мы вглядывались друг в друга, а затем она вежливо пропустила меня вперед. Не надо ее тревожить. Значит, вот из-за чего мориски столько раз сжигали город? Послышался довольный шелестящий смех, который шелком льнул к коже.
Моя собака между тем сделала стойку у дальней могилы, а затем еще у двух. Значит, епископ похоронен здесь, а нотариус и глава магистрата — там.
— Хорошая собака, — я потрепал пса по холке, — только не вздумай цапнуть наших заказчиков за задницу.
В руку мне ткнулся мокрый черный нос.
— Господа, — обратился я к заказчикам, — я готов взяться за выполнение заказа. Как и договаривались, предоплата пятьдесят процентов, и к утру вы получите ответ на свои вопросы.
Гоганн и священник неприязненно переглянулись. Оба пытались решить дилемму: как вытрясти из меня все, что можно, и не платить такую большую сумму воплощению Зла и шарлатану.
— Как только мы получим, — отец Виттелий наконец выдворил на лицо маску вежливой отстраненности, — что хотим, на ваш счет переведут оставшуюся часть. Хотя, на мой взгляд, такими вещами надлежит заниматься бесплатно во искупление грехов.
Я рассмеялся. Как всегда, любовь к мошне пересилила любовь к ближнему.
— Господа, в нашем деле невозможно совместить три вещи: дешево, качественно и быстро. Так что решайте сами, я-то в любом случае без заказов не останусь.
Гоганн все понял правильно и замахал руками.
— Что вы, что вы, мы таки все понимаем и готовы стать вашими постоянными клиентами. И даже рекомендовать своей родне, за пять процентов участия в деле и пятнадцать скидки.
Отец говорил, что никогда не надо спорить с клиентом и торговаться с гоганном. Все равно окажешься в дураках.
— Господа, меня устраивают условия контракта, который не предполагает лишних посредников и услуг. А сейчас я хотел бы отдохнуть.
На эту землю нельзя пускать другого некроманта. Не хватало еще, чтобы он разбудил ту, что там спит.
— Мои заказчики согласны, — Карл пожал мне руку, — герцог Окделл. Я отвезу вас до гостиницы. В час ночи за вами пришлют машину.
После горячего, на грани терпимости душа я занавесил черным все зеркала и начертил возле постели полный охранный круг. У электрокамина лежала моя собака, которая не спешила пропадать среди теней.
— Ты все еще здесь?
Янтарные глаза вспыхнули в полумраке, а потом пес подошел и положил мне голову на колени, тяжело вздохнув. Любовь нужна даже тем, кто не вполне жив.
— Ты хочешь меня охранять.
Пес кивнул и растянулся возле круга. Надо бы уже дать ему имя, но ничего подходящего в голову не приходит.
— Тогда лежи.
Я завел будильник и рухнул на кровать. Впервые за несколько дней мне не снилось вообще ничего. Это был не сон, а сладостное состояние полузабытья, из которого меня вывел мерзкий звон будильника. Который тут же полетел в стену. Когда под одеяло влез холодный, мокрый нос, я проснулся окончательно.
— Сволочь, — с чувством сказал я.
Пес состроил умильную физиономию и потянулся. «Иди работай», говорила донельзя ехидная морда. Иду уже, иду.
В лунном свете кладбище казалось потусторонне-инфернальным. Так, в общем, оно и было. Днем вещи и люди кажутся лучше, чем есть на самом деле. Но темнота, этот вечный противник с тысячей лиц, заставляет нас отбросить в сторону все то, что усвоено при свете дня. Разумеется, всегда побеждает тот волк, которого ты кормишь.
Перед тем, что было могилой епископа, стояли четверо: отец Виттелий, достопочтенный Енниоль, Карл и облаченный в серую рясу человек с поразительно осмысленным выражением лица.
Я пригляделся к нему внимательнее и едва не отшатнулся: иногда чужое сияние слишком бьет по глазам. Первый раз вижу настолько одаренного мистика. Что он забыл на кладбище ночью?
— Преосвященный Оноре, — отец Виттелий смотрел, как нахохлившийся сыч, — желал увидеть искусство аниматора с близкого расстояния.
— Брат мой, я желал видеть того, кто владеет этим искусством, — несмотря на безобидную внешность, в голосе епископа слышался металл.
— Господа, — я открыл свой рабочий кейс и достал из него копис, — в моих интересах сделать так, чтобы мы остались довольными друг другом. Где животное?
— Быка сейчас привезут.
Деловитость и собранность Карла действовала на всех успокаивающе. Когда на кладбище въехал грузовик, и ассистенты вывели непривычно покорного быка, я с трудом удержал нейтральное выражение на лице. Бык-трехлетка. Черный, с белой звездой на лбу. Даже мой пес высоко запрокинул морду и прижал к голове уши.
— Господа, — я достал из аптечки мазь, — нанесите это на лицо и руки. Я так же попрошу вас не выходить за пределы защитного круга. Это может быть крайне опасно.
Ни гоганну, ни священникам лучше не знать, что именно кладут в нашу мазь. Быка, между тем, уложили в ногах могилы. Теперь дело за мной. Я отогнул голову животному и с силой провел кописом по шее. Из перерезанной артерии хлынула кровь. Я намазал себя кровью и дождался, пока заказчики сделают то же самое. Затем сверился со списком.
Итак, епископ.
— Услышь меня, преосвященный Людвиг, я призываю тебя из могилы! Кровью, магией и сталью я призываю тебя! Восстань, Людвиг, приди к нам, приди к нам, преосвященный Людвиг, — клиенты заговорили вместе со мной, как и должны были. — Приди к нам, Людвиг…
Из-за хлынувшей в круг силы начертанные на могильной плите знаки вспыхнули ярко-зеленым светом. Я вновь посмотрел на свою тень и потянулся к лежащим в могиле костям всей сутью. Видели, как прорастает зерно, как росток пробивает оболочку и пьет из всего, до чего может дотянуться, воду? И тело — это зерно, которое нужно заново собрать, сложить и вырастить в полноценное тело. Я не могу вернуть жизнь, но могу на краткое время дать ее подобие. Спавшая под плитами сила встрепенулась, я кожей чувствовал ее шевеление. Она наблюдала за мной, а затем я почувствовал, как мне принялись помогать.
Епископ выбрался из гроба. Триста лет в могиле скверно влияют на любую внешность и разум, но этого я собрал почти таким же. Мои спутники отшатнулись. Время спрашивать.
— Знал ли ты гоганна Жаймиоля, преосвященный Людвиг?
За что люблю старых зомби — они сразу понимают, что мертвы.
— Знал. Он был ростовщиком.
— Продавал ли ты ему принадлежащую ордену Милосердия землю?
— Как я мог продать то, что мне не принадлежало?
О, это уже интересно.
— Подписывал ли ты дарственные или проигрывал в карты?
— Нет.
— А подписывал ли бумаги в состоянии алкогольного опьянения?
— То, что я мертв, некромант, — прогромыхал епископ, — не означает, что я глуп и ничего не помню. У меня была язва. Как я мог пить?
Называется, почувствуй себя идиотом. Несчастный гоганн попытался слиться с землей, но у него не получилось. Я упокоил епископа и исключительно для статистической точности начал поднимать нотариуса и главу магистрата. И тут выяснилась странное.
Глава магистрата утверждал, что он лично видел подпись епископа и нотариуса. Мне начинал надоедать этот балаган, тем более что клиенты были готовы вырвать друг другу глотки. Я позволил своему псу стать видимым.
— Замечательно, господа, — я потрепал жесткую шерсть на холке, — а теперь поговорим серьезно.
— Таки мы не шутки шутим, на кону миллионы!
— Кто подделал бумагу?
— Они врут?
— Мертвым врать незачем. В отличие от живых, которые плетут интриги и аферы. Тела покупателя у нас нет, но я могу поднять все кладбища Агариса. Кто подделал купчую и почему вы вспомнили об этом только сейчас?
— Я…
Да не мямли же ты! Пес сделал стойку.
— Все знают о закатных кошках, но никто не говорит о гончих Лита. Их считали сторожами правды и нерушимости клятв. Если пес учует лжеца, то разорвет его на куски. Видно, сегодня и впрямь прольется человеческая кровь.
Жестокая внутренняя борьба рвала досточтимого Енниоля на части: жажда жить отчаянно боролась с жаждой наживы. Наконец выбор был сделан.
— Купчая нашлась в одном из старых сундуков, мы только зафиксировали её на современной бумаге. Это была идея предков моей жены. Но она казалась такой выгодной…
Честное слово, я никогда прежде не слышал такой ругани даже от портовых грузчиков.
— Господа, разбирайтесь сами. Я желаю получить свои деньги.
— Но мы заплатили за четыре ночи!
— Я жду всю сумму, целиком и полностью. Вы платите за результат.
Пес слился с тенью, а я пошел к машине. Опустошение вгрызалось в виски, так что я рухнул на скамейку около кладбищенских ворот. Торопливые шаги позади я скорее почувствовал, чем услышал.
— Вы, должно быть, устали? — преосвященный Оноре протянул мне бутылки минералки без газа. Холодной.
— Знаете, мертвые утомляют не так, как живые.
— Но ведь все мертвые когда-то были живыми.
Священник с чувством юмора? Где-то явно сдохло что-то очень большое. Главное, чтобы мне не пришлось поднимать и это.
— Из этого следует, что я никогда не останусь без работы. Ваше святейшество, — я вспомнил о вежливости, — вы хотели увидеть искусство анимации своими глазами. Могу ли я узнать о том, к каким выводам вы пришли?
Способности некроманта врожденные, мы уже приходим в этот мир такими, учеба и практика лишь до предела отшлифовывают их. Но я впервые видел кого-то, кто получил свою силу не с помощью учебы или кражи, а благодаря работе собственной души. Я их не понимал, но тем сильнее было желание разобраться и встроить в свою картину мира.
— К таким выводам, — преосвященный сел рядом со мной и начал перебирать четки, точно желая успокоиться, — пришел бы любой семинарист. Наша святая мать церковь считает анимацию и родственные ей искусства проявлением изначального зла.
— А вы?
— А я, Ричард Окделл, — тонкие губы растянулись в улыбке, — считаю, что зло в первую очередь в человеческом уме и сердце. Дерево, вода и ветер нейтральны и могут как дать приют страннику в пустыне, так и стать орудием худшего из злодеяний. Так же и анимация. В твоем сердце нет зла, но много тьмы.
Как будто я этого сам не знал. Кто сказал, что я хороший? Хозяевам Полуночи ангельский нимб не положен.
— Не спеши мне возражать, Ричард Окделл. Прости мне мой проповеднический тон, но всякая жизнь — это танец между льдом и огнем. А меру человеческого в нас определяет не кровь, а способность любить и сострадать. Любить людей с открытыми глазами тяжело. Но ты пока справляешься.
— Спасибо, это утешает.
— Есть время для света, а есть — для тьмы, иначе бы мы перегрызли друг другу глотки.
— Ваше святейшество, — я опешил, — за такую ересь круг назад сжигали на кострах. А еще замуровывали в подвалах.
— Так поступают догматики и фанатики, те, кто верят в свою непогрешимость и мертвую букву. Я же предпочитаю возделывать сад и познавать все то, что мне посылает Создатель. Не всегда это благо на первый взгляд, но древо жизни зеленеет и растет. Пройдемся, Ричард Окделл. Думаю, тебе будет интересно взглянуть на кладбище и сад, которые помнят твою прапрабабку.
Есть люди, которые одним своим присутствием преображают все вокруг. Мало что понимающий я шел рядом и с тоской думал о том, что, кажется, нарвался. Но мне впервые в жизни было так светло и спокойно.
— Если я не котируюсь как зло, — мы шли вдоль нетронутых надгробий, — то как быть с вампирами?
— А скажи-ка мне, Ричард Окделл, — преосвященный остановился рядом с безымянным камнем, — сколько зарубок на твоем пистолете?
На мгновение мне стало неловко.
— Если честно, то после десятого я перестал считать.
— Так уж устроен человек, что он должен получать удовольствие от того, что делает. Куда меньше людей наслаждаются тем, как они делают. Понимаешь ли ты разницу?
— Разумеется, — ответил я, все еще не понимая, к чему клонит преосвященный.
— Мне доводилось исповедовать множество профессионалов. Среди них были и те, кто осуществлял смертную казнь. Это тяжелая работа, Ричард Окделл, убивать того, кто когда-то был человеком, но струсил и выбрал не то.
— Вы меня осуждаете?
— Мне не давали права судить, — преосвященный грустно усмехнулся, — Ричард Окделл, в конце концов, я священник. Каждый должен делать то дело, для которого рожден на свет. Но те люди, которые делали смертельные инъекции, которые отдавали приказ расстреливать, они ведь стоят на грани, а в таких условиях, прости за откровенность, трудно не испортиться и не возненавидеть себя. Знаешь, лучше всех держались те, кто гордился не тем, что они делают, а тем, что они помогают. Говоря иначе, рядом с ними не страшно умирать и делать последний шаг. Ты не похож ни на мучителя, ни на того, кто охотится из интереса. Мне кажется, что ты защищаешь тех и то, что тебе дорого.
Подул ветер, и затаившаяся сила вдруг откликнулась долгим эхом.
— Ты тоже ее чувствуешь?
— А что она такое?
Мне надоели эти загадки. Даже больше, чем этот проклятый смех.
— Я не знаю, кто она есть на самом деле. Я знаю только, что ее чувствуют одаренные в той или иной области. Ты, Ричард Окделл, очень талантлив, и, право, мне жаль, что твои способности лежат вне стен церкви. Не хочешь ли ты исповедоваться?
Вот спасибо, сделали комплимент. Когда я последний раз был на исповеди? Еще в колледже, накануне выпуска.
— Святой отец, — я старался спрятать растерянность, но получалось плохо, — я понимаю всю глубину своей аморальности. Время от времени по приговору суда я вгоняю вампирам в сердце осиновый кол. Еще я поднимаю мертвых за хорошие деньги и довожу честных обывателей до инфаркта. Кроме того, я люблю и вожделею замужнюю женщину, не слишком хороший сын и брат. Так уж вышло, но чем большее расстояние отделяет меня от родни, тем сильнее моя любовь.
— Это все?
— А, чуть не забыл. Меня домогается старый вампир, и, честно говоря, я думаю уступить его авансам, потому что повышенное внимание мешает работе.
— В таком случае не дай ему совместить секс и ужин.
Это явно то, чего я не ожидал услышать от священника, чья церковь так порицает мужеложство. Что будет завтра, Эсперадор объявит всеобщее отпущение грехов?
— Позволь рассказать тебе одну историю.
— Говорите, ваше святейшество.
— Это случилось Круг назад, в Урготе. У тогдашнего герцога Фомы были две дочери. Старшую готовили к участи правительницы, а младшая была разменной картой в большой политике. Ургот жил богато и мог позволить себе многое. Но еще никому не удавалось откупиться от чумы и от войны.
— И что же случилось с Урготом?
— Сначала пришла война, и тогда герцог купил услуги лучшего полководца своего времени. Старшая дочь герцога, принцесса Елена, естественно, влюбилась в героя и блестящего кавалера. А через год на землю Ургота пришла чума, «черная смерть», которая не щадила никого. Принцесса Елена была влюблена и очень хотела жить. Тогда к ней пришел некий господин в черном плаще и предложил сделку: вечная жизнь, молодость и красота в обмен на маленькую услугу. И принцесса согласилась. Так при дворе герцога появился новый советник, который не любил солнечный свет. Принцесса вскоре занемогла и умерла.
— И на четвертую ночь встала из гроба?
— Во время бдения над телом сестры принцесса Юлия заметила, что для мертвой у умершей слишком гибкие пальцы. А затем принцесса Елена встала. Поначалу безутешная родня была счастлива. Но начались странности: принцесса отныне выходила только ночью и стала избегать церковной службы. До поры до времени все считали ее чудачества следствием нервного потрясения. Пока не стали умирать служанки, не погиб малокровия герцог Фома. Принцесса Юлия, которую все считали глупенькой, была отнюдь не глупа и умела делать выводы. Когда сестра пришла в ее спальню с визитом, она была наготове.
— Елену Урготтскую встретили святой водой и осиновым колом?
— Именно. И ее Мастеру пришлось спасать обожженную подопечную. Принцесса Юлия до конца жизни так никогда и не улыбнулась. Ей пришлось учиться править самостоятельно, впрочем, это у нее получилось. О принцессе Елене триста лет никто не слышал, пока она не появилась на балу в герцогском доме и не потребовала себе четверти акций торговой компании. Знаете, Ричард, клыки и когти, способные вскрыть грудную клетку, крайне весомый аргумент. Естественно, Елена получила желаемое и титул принцессы. И даже больше. За год герцогская семья уменьшилась почти вполовину.
Еще бы не получила, еще бы не уменьшилась.
— А откуда вы знаете подробности этой истории?
— Считайте байкой из семейного склепа, — преосвященный принялся перебирать зерна четок, — я ведь младший сын урготского герцога. Создатель водит нас разными тропами.
— И отец не возражал против вашего служения?
Лиц преосвященного потемнело.
— Возражал — это не то слово. Так или иначе, дети всегда разочаровывают родителей, особенно, если для них желают другой судьбы. В каждом из нас, Ричард Окделл, есть божья искра и дар, но если ты будешь заставлять рыбу лазать по деревьям, она так ничему и не научится и будет всю жизнь считать себя дурой. Когда я принимал постриг, трое моих братьев были живы. Теперь в живых остался только один, и он умоляет меня о помощи. Потому что он не желает отдавать своих детей Елене и ее господину.
— И что вы хотите от меня?
И сколько вы готовы заплатить?
— Если будет… как вы говорите, ордер на истребление, вы возьметесь за это дело? Нам отказали восемь охотников. Мой брат готов заплатить любые деньги, я в свою очередь не последний человек в Агарисе.
Никогда прежде я не чувствовал себя такой сволочью.
— Решение о ликвидации принимает суд Талига, и я сомневаюсь, что его примут.
— Но ведь есть обходные пути? В конечном счете, все решается к славе Божьей.
— Я могу убить ее на территории Ургота или Агариса, но не в Талиге — или при недвусмысленном нападении на невинного человека на моих глазах, без ордера. Но вряд ли она сделает вам такой подарок.
— Что же, — преосвященный глубоко вздохнул, — это честный ответ. Значит, наша задача сделать так, чтобы Елена дала выманить ее сюда и убить себя. Это будет непросто.
— Вы не злитесь?
— Не вижу в этом смысла. Решаема любая проблема, кроме небытия. Но для начала, — он извлек из рукава свиток бумаги, — возьмите. Это свидетельство того, что вы выполняли волю святого престола. Вы спросили, считаю ли я вампиров злом. Ричард Окделл, ты уже родился с даром поднимать мертвых. Большинство тех, кто страшится света солнца, по доброй воле подставляли шею под укус. Но они когда-то были людьми. Поэтому я прошу тебя — будь милостив и милосерден к ним.
Как-то слишком много откровений для одной ночи.
— В чем же заключается милость и милосердие?
— В остроте кола.
И ведь не поспоришь.
— Постараюсь, ваше святейшество.
— Тебе известен, — мы подошли к ограде, — парадокс предопределения и свободы воли?
— В самых общих чертах. Я не жалую олларианство.
Как и всякую подделку.
— Олларианцы пытались превратить церковь в бухгалтерию, а вышло… на редкость убыточное предприятие. Да, Создатель уже сотворил этот мир и всех нас, но дал нам свободу выбирать и отличать добро от зла, а хорошее от дурного. Я буду рад видеть тебя, Ричард Окделл, на землях Агариса. Будь благословен.
Я склонился и поцеловал широкую руку, больше подходящую плотнику, а не аристократу.
— Благодарю вас, монсеньор.
— Доброй тебе дороги, сын Полуночи. Прими от меня небольшой подарок. Это меньшее, чем я могу отблагодарить тебя.
Оноре протянул мне агатовые четки, от которых было просто неприлично отказываться. Пальцы тут же закололо чужой, непостижимой и правильной, другого слова не подберешь, силой.
В номер я завалился уставший, как вол, и рухнул на постель не раздеваясь.
Моя сонливость — вечный предмет недобрых подшучиваний коллег. Если я хочу спать, чтобы меня разбудить, нужна, по меньшей мере, экстремальная ситуация.
Так что в этот раз, когда у меня сначала садистки отобрали одеяло, я даже век не разлепил.
— И как это называется?
Никогда не слышал, чтобы шепот был одновременно злым и искушающим. Но это точно не повод для внеплановой побудки.
— Хоть расстреливайте, я не встану.
И не буду делать то, что не хочу.
— Юноша, вы сами виноваты.
Подскочить на кровати не получилось. Сами попробуйте, когда у вас на бедрах сидит злой и голодный до секса и крови восьмисотлетний вампир. Я все еще надеялся, что это насланный Айрис кошмар. Пегая кобыла, мертвые с косами и все такое.
Безуспешно дернулся, пытаясь вырваться. Ничего не вышло, но хоть проснулся.
— Мне прочитать «Верую», а может, сразу «Розарий»?
— Против меня это не поможет.
Пуговицы от моей рубашки разлетелись в разные стороны.
— Вы слово «нет» понимаете? — я тщетно пытался избежать прикосновений настырных рук. — Я не трахаюсь с трупами. Религия не позволяет.
И брезгливость тоже. Я не гальтарский бальзамировщик или не мальчик для утех. Пусть ищет себе кого другого.
— А разве ваша религия, — Алва провел острыми ногтями по моей груди, больно царапая соски, — позволяет терпеть домогательства священников? Чем я хуже? Юноша, вы все тот же милый ханжа. Но это мы исправим.
Я охуел. Этот живой труп мало того, что всерьез собрался меня трахнуть, так еще и считает своей собственностью? Самое поганое, что я чувствовал себя связанным по рукам и ногам незримыми путами. А в сердце, там, где у мага горит огонек его силы, не было ничего кроме оторопелого ужаса и пустоты. Нет, так дело не пойдет. Я постарался расслабиться и стал считать до шестнадцати.
— Молчите?
— Не ведусь на дешевые провокации.
— Даже так?
Алва начал елозить на моих бедрах, а я уже не знал, как мне реагировать. Я бывал в разных переделках, но никогда дело не доходило до такого откровенного паскудства. Одно хорошо: сосущая пустота в груди отступила. Или сейчас, или никогда.
— Убирайтесь отсюда!
Я без предупреждения ударил со всей силы, которая оставила бы от Елены Урготской лишь горстку вонючего пепла, но, вот беда, не подействовала на Алву. Впервые в жизни я видел настолько острые и длинные клыки. Я его разозлил.
— Видимо, по-хорошему Окделлы не понимают.
— Не имею привычки торговаться с упырями.
Кажется, кто-то ночью собирался уступить, лишь бы Алва отстал. Сейчас я хотел как можно дороже продать свою жизнь и утащить эту тварь с собой в Закат.
— Вы не понимаете вообще никак. Скажите, Джастину Придду вы тоже закатывали концерты с угрозой изнасилования? Вы что, в самом деле считаете меня подстилкой, которая спит с убийцей родного отца? На солнышке перегрелись?
Вот тут я понял, что умудрился попасть во все больные места разом и вряд ли доживу до ночи при таком раскладе. Сейчас он заткнет мне рот, а завтра, когда труп начнет вонять, придет убираться горничная. Бедная мама, бедные девочки, им с этим позором жить. Воображаю себе заголовки бульварной прессы, которая с восторгом подхватит сплетни. Бедная Алана, которой предстоит вести и закрывать следствие, как же она будет зла на идиота меня.
— Как прелесть, — Алва смотрел так, будто собирался вырвать мне горло, — вот спасаешь этот мир и вас, тысячу с лишним лет работаешь без отдыха, и никакой благодарности — ни от мира, ни от вас.
Чего?! Люстра в номере начала дрожать. Эта тварь требует от меня благодарности не пойми за что? Сколько раз мои товарищи прикрывали мне спину, сколько раз я рисковал собой без всякой бухгалтерии?!
— А я просил меня спасать? — я не узнавал собственного помертвевшего голоса. —Лучше скажите, когда я успел столько вам задолжать? Расписка долговая имеется?
Алву аж перекосило.
— Упрямая свинья!
Не трогайте мой герб и мою семью, и тогда, может быть, я не трону вашу.
— Облезлая, самовлюбленная и бесполезная ворона!
— Как мне это все надоело, — Алву продолжало нести, как обожравшегося мухоморами лося через бурелом, — вы понимаете, только если вас гладят по головке, и вечно выбирали других!
Тоже мне, брошенная жена. Так, это он вообще о чем?
— Вы вечно лезли во все лужи, из которых я вас вытаскивал, пока вас не убили. А потом мне пришлось садиться на цепь и творить мир заново, а это не пинта изюму. Мне надоел этот бесконечный повтор на котором уже Круге, особенно необходимость убивать вашего батюшку. А ведь все было так хорошо, пока эта сука не влезла. Ай да Катарина…
А я ему что, телок на веревочке? Даже если так… Мысли оборвались.
Я не понимал, что произошло, но вот я, который лежит на кровати, видит, как я, который стоит у камина в донельзя вычурном кабинете, подсыпает яд, а потом с перекошенным лицом убивает белокурую женщину на сносях. Это правда я и действительно моя память?
— Скажите, герцог, — меня трясло от с трудом сдерживаемой ярости, — а вы не пробовали относиться к людям по-человечески, а не бросать в лицо объедки?
— Заработай.
Мне хотелось переломать ему все кости и стереть похабную улыбочку с лица.
— Разве я просил вас делать то, что вы делали? Капайте и дальше слюнями на могильные камни и не лезьте в мою жизнь!
Память о прошлом возвращалась в виде неясных, но неумолимых призраков. Наверное, именно так сходят с ума. Но я слишком ясно понимал происходящее, и все, что случилось в моей жизни, выстраивалось в очень четкую и крайне неприятную систему.
Внезапно у меня не осталось ничего, кроме боли и ненависти, которая с самого первого дня была во мне и со мной. Ну да, я то, что я есть: некромант, отравитель и убийца женщин. Делает ли это меня хуже? Кошки с две. Я это я.
— Да выслушайте же вы меня!
— Это вы меня послушайте, — впервые в жизни мне хотелось уничтожить кого-то настолько сильно, — это наглость — растить из ничего не понимающего мальчишки убийцу и игрушку, чередовать пинки и ласку. А когда кукла сломалась, выкинуть и предложить самоубиться. Знаете, почему я выбрал Альдо?
— Вам в очередной раз сказали, что вы хороший, и вы, естественно, тут же подставили брюхо, как шлюха?
Создатель Миров, если ты меня слышишь, пожалуйста, в следующей жизни избавь от этого упыря. Согласен вкалывать от рождения и до самой смерти на любой должности.
— Герцог, есть такое слово из шести букв, «любовь» называется. Так вот, Альдо меня любил, чтобы про него не говорили. А вы умеете только брать, ничего не отдавая взамен. Так же, как и ее величество. Что, вам не нравится, когда вас бьют вашим же оружием? Вы мне не нужны.
Ни в коей мере не обманываюсь насчет Альдо, потому что прекрасно знаю за собой дурную фамильную черту: любить тех, кого защищаю и оберегаю, и тех, кто вызывает эмоциональный отклик. И ради них я готов сворачивать горы и ломать прежний порядок. Я был благодарен Альдо уже за то, что он отнесся ко мне как к живому человеку, а не как к грязи под ногами.
Да, Ричард Окделл, и тогда, и сейчас ты готов продаться с потрохами за любовь и нужность. Решай, что тебе делать с возвращающейся памятью, с собой и со стыдом. И с этой нелюдью, которая даже не думает слезать с твоих бедер. Разрубленный Змей, я хочу прожить свою жизнь, а не вечным мальчиком-прихвостнем Алвы. У меня отняли юность и молодость, у меня не было зрелости, когда после долгих трудов человек пожинает плоды. Оставьте хоть мою жизнь. В конце концов, я знаю, как умру. И видел глаза своей правнучки, которую учил поднимать зомби.
И это все у меня в очередной раз хотят отобрать и оторвать с кровью? Не выйдет.
— И чего вы хотите от меня, герцог Алва? Так как спать с вами я не буду, то давайте поговорим о деле. Вы жаждете обрести вечный покой?
Алва смотрел так, будто я ударил его наотмашь. Никакой жалости к врагу, потому что меня никто не щадил. Ни тогда, ни теперь.
— Я не могу, я прочно впаян в этот мир, он держится моей кровью и голодом. Но есть выход.
— И какой же?
— Помоги мне найти оставшихся трех Повелителей. Вампиры бесплодны, в присутствии всех четырех на Изломе я смогу передать полномочия Ракана живому.
Я уже ничего не понимал. Стоило закатывать этот безобразный скандал, когда можно было просто попросить? Алва встал с кровати и принялся расхаживать по комнате в одних черных панталонах и распахнутой рубашке по моде четырехсотлетней давности. Спасибо, что не кружевных, это было бы слишком.
— Герцог, вы сами творили этот мир заново. Неужели за давностью лет забыли, кому давали силу?
Чтобы справиться с дурацким смущением, я замотался в простыню на манер гальтарской тоги. Такое подобие одежды с грехом пополам, но спасало от слишком любопытных и жадных, несмотря на дикую злость, глаз.
— Я не могу уследить за каждой блудливой бабенкой.
Мне стало смешно. Вот так и начинаешь жалеть убогих и завистливых. Возраст, увы, не показатель ума. А так же совести и порядочности. Никогда не связывайтесь с утонченными эгоистами, которые могут только потреблять и требовать все больше и больше.
Я сегодня даю поразительно верные советы и первый им следую.
— Скажите, почему вы каждый раз норовите смешать с грязью то, чего не можете получить по доброй воле? Вы так боитесь отказа? Или пытаетесь убедить себя, что никто вас не любит и не понимает?
Зря я это сказал. Истерики тогда еще не вампира Алвы довели до могилы кардинала Сильвестра, а вот что со мной сделает его бешенство, медленно и неотвратимо закипающее в синих глазах…
— Герцог, уймитесь. Вам не кажется, — на всякий случай я отполз на другую сторону постели, — что мы играем в разных весовых категориях, и вы этим беззастенчиво пользуетесь?
— О, вы просите о пощаде? Очень в вашем духе.
Разумеется, в мире же существует только его чувства и желания. Вот и ответ на вопрос, почему меня тогда ничему не учили. Алве не нужен был равный и взрослый. А вот несчастное в своей наивности, зависимое и лишенное всего полуживотное… все он знал и просчитал в день святого Фабиана. Но, разумеется, никогда не признается.
— Не перевирайте мои слова. Я лишь говорю, что вы можете драться исключительно с тем, кто гарантированно слабее вас. И не даст вам за ваши выходки по зубам, а следовало бы. Разве что только другой Ракан.
Я видел, как Алана допрашивает своих душегубов, как плавно подводит их к признанию. И многому успел у нее научиться.
— Видите ли, юноша, — Алва оскалился, — из-за вас, точнее, из-за того, что вас убили, я так и не успел обзавестись многочисленным потомством.
Какая прелесть. Что, после моей смерти Алва сделался импотентом? Сдается мне, это та самая башня, которую тоже разнес я. Кажется, мне хотят навязать чувство вины. Манипуляции я ненавижу чуть меньше манипуляторов.
— Разумеется. Скажите, а ограбленные по-прежнему виноваты в том, что их ограбили?
Это была грубая провокация. Но если он хочет говорить, то пусть учится просить и не смешивать собеседника с грязью.
— Да, а что?
— Тогда и вы всецело виноваты в том, что с вами случилось. В самом деле, нечего было подставлять шею под укус, а до этого — устраивать представление в будуаре ее величества. Были бы хорошим мальчиком, ничего бы с вами не случилось.
Посмотрим, что ты на это ответишь и как после этого запоешь, певчая птичка… летучая мышка. Я достаточно насмотрелся на таких, как Алва. Одна мысль о том, что к ним могут относиться так же, как к остальной серой массе, вызывает неотступное желание скандалить и ломать мебель. Психзащиты есть даже у вампиров.
— Все, что я сделал, я сделал ради тебя, estupido!
Вот это уже честнее. Старая добрая классика: попрекать жертвой, о которой не просили. В исполнении кровопийцы это неизменно умиляет. До желания взяться за осиновый кол.
— Мне расплакаться или лечь и думать о Талиге?
— Ричард, вы издеваетесь?
Искренняя растерянность и обида. Неужели разговор шел не так, как хотелось этой твари?
Всемилостивый и всемогущий Создатель, хорошо же Ты в своей неизреченной мудрости надо мной пошутил. Мужчина с характером прекрасной дамы, не ведающей милосердия, и женщина, которая заткнет за пояс многих мужчин. И впору рехнуться от того, насколько тонка грань, но я давно уже там. Вернее, я там всегда жил.
— Я серьезен, как покойник.
Я не понял, когда сделал глупость и обнял на миг поникшие плечи. Дороги назад не было, теперь я видел не монстра и убийцу, а человека, который устал от собственной невыносимо долгой жизни без солнца. Хотя, возможно, я всего лишь купился на очередную иллюзию, о которую потом разобью себе сердце и разум. Мне не привыкать.
— Ричард, вам не говорили, что жалость унижает?
— А вам не говорили, что вы напыщенный дурак, который несет кошмарную чушь?
— Неужели?
Я продолжал обнимать это чудище и чувствовал себя очень счастливым дураком. Волосы под щекой пахли точно так же, как тогда. Проклятые гормоны…
— И стихи у вас тоже ужасные. Не калечьте лирикой бумагу.
Создатель дал мне ровно столько вкуса, понимания и таланта, чтобы разбираться в литературе и отличать хорошее от дурного, а шедевр от однодневки. Так, как Алва, писать нельзя.
— Вы правы, — на моих плечах сомкнулась стальная хватка, а в глазах Алвы отразился древний, как мир голод, — лучше докажу действием. Это всегда получалось лучше.
Мир вокруг опрокинулся, край кровати больно ударил под колени. Боль на секунду отрезвила, развеяла тяжкий дурман. Я охнул, впечатавшись спиной в не слишком мягкий матрас поверх черных простыней, и невольно потянулся поправить интерьер. Алва немедленно поднял голову, настороженно блеснул глазами и опасно протянул:
— Решил попробовать сбежать?
Я позволил себе то, чего давно хотелось: поморщился от боли в спине и провел ладонями от загривка до копчика по гладким мышцам под распахнутой рубахой. Рокэ сглотнул и медленно моргнул, на секунду из-под верхней губы показались острые кончики клыков.
— Что не так? — теперь он говорил проще, намного более настоящий. И даже был готов услышать, смешно наклонив набок голову. Ворон озадаченный.
— Не лишай меня права остаться по своей воле, а не потому, что у меня нет сил вырваться, — хватка чужих коленей на бедрах на секунду стала чуть сильнее, и я прикрыл глаза. От вспышки желания хотелось заскулить.
— Надеюсь, ты понимаешь, что никуда от меня не денешься?
Алва вытянулся поверх и теперь увлеченно ласкал дыханием и губами шею. Между сыпавшимися от этих прикосновений искрами понять, что хотя бы часть контроля над сном мне вернули, было почти непосильно.
— Что? — шепнул я пересохшими губами. Матрас подо мной сделался мягче, и отбитые места перестали ныть. Пошлый скользкий шелк белья сменился бежевым хрустким льном, и пахло от него недавней глажкой и какими-то травами. Рокэ поднял голову, и статичный полумрак разбавил залетный сквозняк: пошевелил язычки свечей, заставив пламя затрещать, обвил нас, словно полотном, смешивая даже запахи в одно целое, вздрагивающее от застарелой жажды, как от озноба.
— Только попробуй от меня сбежать. Ты мой. Понял?
Какой прекрасный самообман и почти невинное собственничество. Я не узнавал свой хриплый, умоляющий голос:
— Да пусти же меня, — прохладные пальцы, наручниками сковавшие запястья, только сжались сильнее. — Рокэ… я тоже хочу тебя обнять.
Треснула и развеялась простыня, одновременно материальная и бесплотная. То ли сон, то ли явь, но равно сводящие с ума. Синие глаза оказались совсем рядом.
— Нет, — почти невнятно, потому что прямо в губы. — Нет, потом.
Поцелуй был такой силы, что один из острых клыков поцарапал кожу. Куда-то делось время, но полубеспамятство от силы чувств уже не пугало, напротив — радовало. Собственное тело казалось слишком тяжелым и неуклюжим, губы онемели, чужой смех сделался теплым от радости и торжества и словно рассыпался по телу ещё одной лаской.
Хотелось отдать то, что так просили, и не помнить о риске. Любить снова, словно это никогда не причиняло боль.
— Не мог налюбоваться на тебя чуть пьяным, но сейчас, Дикон, ты так смотришь… Словно солнце вернулось. Прости за морок, надо было прийти во плоти, но я не мог ждать, пока ты вернешься. Не смог спокойно смотреть на твою так называемую исповедь.
Могут ли вампиры задыхаться? Забыв, что мертвы — еще как. Особенно если совместить со спускающимися вниз поцелуями. Стояло так, что было почти больно, и я только выгнулся и благодарно заскулил, когда вокруг члена сомкнулись прохладные пальцы.
— Помучить бы тебя, но в другой раз.
Этот жаркий безостановочный шепот лился напрямую в голову, будто минуя уши, огненной патокой вдоль позвоночника. Словно все, что не было сказано когда-то, теперь опрокинуло любые барьеры и путы.
— Даже зачаровать тебя не могу, когда понял, не удивился вовсе. Дикон, слышишь меня?
Волосы мазнули по моему колену, и я заставил себя приоткрыть глаза и продышаться, чтобы успокоиться хотя бы немного. Знакомое до последней черточки лицо оказалось таким открытым, каким никогда не было раньше.
— Смотри на меня. Только смотри, не закрывайся, прошу.
Вот это было тяжело, слишком открытым я себя чувствовал. Вспаханной землей, снятым доспехом, в шаге от желанного слияния. Его пальцы гладили что-то там глубоко внутри, и боль от растянутых мышц сфинктера причудливо смешивалась с наслаждением.
Когда Рокэ всё-таки вошел, это движение почти разорвало меня пополам. Ничего более болезненного и необходимого я ещё не чувствовал, и этих ощущений было так много, что отвечать на россыпь легких, невесомых поцелуев было нечем. Я просто не успевал за ним.
— Долго, как же долго! Ты такой, если бы я знал раньше… сколько времени потеряно впустую, невыносимо. Держись.
Тело, слава всем кошкам, вело меня дальше само. Обнять Рокэ ногами в ответ на толчки я бы сообразил не сразу, а так он только захрипел и наконец замолчал, забыв про слова. Мне никогда раньше не приходило в голову, что мои без малого семь футов можно сложить пополам.
Боль ушла, как кровь уходит в землю, и вернулась винной лозой желания, пьяня. От каждого движения внутри глаза закатывались, веки сделались словно чугунными. Лицо Рокэ было совсем близко, и он держал меня отчаянным в своей жажде взглядом намного сильнее, чем любой силой.
— Кончи для меня, Дикон, — жаркий выдох опалил ухо, а показалось, что напрямую член. Мягкие губы чуть тронули мочку, меня затрясло, простынь под руками с треском подалась. — Сейчас. Можно.
Зубы чувствительно прихватили кожу, и меня выкинуло за грань. Крик рванулся из груди, но был тут же выпит прямо с губ. Оргазм выкрутил тело, словно сбила с ног волна, и ещё пару минут после я только бессмысленно моргал, сглатывая слюну.
Сердце колотилось в горле, на языке появился кровяной привкус. Так недолго и инфаркт заработать. Ноги были ватными, и мелкие, почти незаметные толчки больше не приносили боли. Желание пока не вернулось, но я больше не чувствовал член в себе чем-то чужеродным, мешающим. Мозги превратились в желе, но не заметить, что Рокэ не кончил, было невозможно. Почему?
— Готовы продолжить, юноша? — от зрелища такого самодовольства мне снова стало смешно. Рокэ провел ладонью у меня по груди и накрыл медленно затихающее сердце, прикрыл глаза, словно вслушивался в заполошный стук. — Как оно стучит… Мне давно хотелось услышать. Весть о вашей смерти так просто не перебить, знаете ли.
В кои-то веки я был благодарен собственному косноязычию. Отвечать сейчас что-либо было, как минимум, неправильно.
— Что же касается очевидного, — он снова двинул бедрами, и я с суеверным почти ужасом понял, что отзываюсь. Плохо происходить от заведующего плодородием Лита, — мне не хотелось бы, чтобы все закончилось так быстро… Не думаю, что вы готовы напоить меня, а звать сюда донора, полагаю, было бы неуместно.
Я с трудом приподнялся на локте, и Рокэ стремительно наклонился навстречу. Быстрым кошачьим движением лизнул меня в губы, потом поцеловал, и кровяной привкус во рту сменился другим — гранатовым. Я с удивлением нащупал языком зернышко.
— Раскуси, станет легче, — жесткие руки подняли меня, усаживая на колени, и я только сглотнул, когда член внутри вошел ещё глубже. — Ну же, Дикон.
Согласиться было бы так просто, так немыслимо легко. Подумаешь, неизвестно откуда взявшийся гранат в контролируемом сновидении. Правда же?
Я вздохнул, не пытаясь отвести взгляд от гипнотических глаз, и с силой закусил щеку. Удачно — задел какой-то сосуд, и гранатовый вкус во рту снова смыло кровью.
— Вот это было уже нечестно, — Рокэ только независимо пожал плечами, по-видимому, вообще не собираясь отпираться, — пытаться поставить хотя бы первую метку обманом.
— Никогда не стремился играть по правилам, — совершенно спокойно признал он. — И не ошибся, если после всего сказанного твой ответ все еще «нет». Кстати, почему?
Вот что можно объяснить этому чудовищу? И как?
— Одна жизнь, Рокэ, — против воли на язык запросилось давным-давно позабытое «эр». Нет уж. — Мы должны друг другу одну жизнь. Человеческую. Максимум — лет пятьдесят-семьдесят.
— Почему, Дикон? — похоже, он действительно не понимал. Но хотя бы спрашивал вслух. — Чем вечная жизнь со мной так уж плоха?
Я подавил желание снова начать перечисление обоюдных недостатков и попытался найти правильные слова:
— Хороша жизнь, но не вечность, — я помолчал, собираясь с мыслями. — Поверь некроманту — мертвое должно оставаться мертвым, чтобы новый Круг мог начаться.
Вместо ответа меня просто приподняли над коленями и насадили снова. В глазах потемнело, я с силой вцепился в первое, что нашарил, — в плечи Рокэ, и тот тихо выругался, а потом рассмеялся. Впрочем, совсем скоро нам обоим стало не до смеха. Утихшее было желание взошло внутри палящим солнцем над пашней, я скулил и ругался, двигаясь уже сам, чувствуя, как ходит внутри член, пока все мысли не осыпались пеплом.
У земли горячая кровь, говорили мне когда-то, но узнать об этом посредством процесса столь простого и понятного, как секс, мне еще не доводилось.
Я рухнул сверху, прямо в подставленные руки, и едва заставил себя опереться сначала на локоть, а потом и вовсе повернуться на бок. Из меня текло, между ягодиц ощущалась неприятная пустота, и прямо сейчас мне хотелось вырубиться и хотя бы три часа поспать нормально.
— Когда ты возвращаешься? — плечо под щекой оказалось жестким, и шея немедленно начала затекать, так что я сполз рядом на подушку. Едва не вывихнул челюсть от зевка:
— Думаю, завтра. Выбивать гонорар из этих жуков будут ребята Инголса. Хотя не думаю, что Святой Престол поскупится.
Знакомый запах благовоний смешался с запахом спермы и пота. Тот ещё букет, но сейчас мне было наплевать.
— Дикон, если что, полный круг творить не обязательно, я бы и по минимуму оберегов понял, что ты не хочешь гостей, — узкая прохладная рука гладила по спине, и на этот счет у меня не было никаких возражений. — Слушаешь меня? Похоже, нет — ты опять засыпаешь. Что ж, перспектива остаться главным персонажем твоих снов меня вполне устраивает.
Странно, что у Алвы на гербе не сорока, ещё успел подумать я, прежде чем выключился окончательно.
Порой, когда нет силы воли встать, я просыпаюсь на автопилоте и в том же режиме как-то доползаю до ванной. Нынешним утром меня привела в чувство боль в заднице и ледяная вода. Я мрачно уставился на отражение в зеркале. Три дня, самое меньшее, ходить мне в шарфах и водолазках. И не показываться матушке на глаза. Не желаю слушать упреки в своем распутстве.
— Зато как погуляли, — некстати вспомнил я любимую присказку Арно, — действительно, как?
Могу по пальцам одной руки сосчитать, сколько раз просыпался в чужой постели, неизвестно с кем. Я стал судорожно вспоминать вчерашний день: прилет в Агарис, подъем кладбища, исповедь, сон… Сон!
— О нет, — от удивления я уронил полотенце, чем напугал бедную горничную почти до икоты, — так это все было?
Сомневаться не приходилось — было. Законы подлости в отношении представителей нашего рода всегда работали на четыреста процентов. Бесполезно стыдиться того, что случилось одну реальность назад. А что до Алвы — все остались довольны, никто не умер. Но в следующий раз, если он будет, эта сволочь окажется принимающей стороной. Исключительно из моей любви к справедливости.
— Сударь, — горничная пялилась на меня со смесью ужаса и вполне понятного интереса, — вчера вы сказали, что утром освободите номер. Могу ли я… заняться своими прямыми обязанностями? Или мне подождать в коридоре, пока вы оденетесь?
— Да, пожалуй, — я все же водворил полотенце на место, — будьте добры.
— Леворукий, какой тыл, — услышал я восхищенно-мечтательное от дверей, — какие ноги, хоть мадригалы пиши и оды слагай.
Все с вами, барышня, ясно. Арлетта когда-то грозилась законодательно запретить мне ходить по Олларии в шортах, чтобы я не портил статистику по нераскрытым убийствам на сексуальной почве.
— Лучше выпейте за мое здоровье и сдайте историческую грамматику, полезнее будет.
— Сударь, историческую грамматику я по-любому сдам. Даже если для этого придется поднимать преподавателя. А такое эстетическое удовольствие получу в следующей жизни.
Вот спасибо. В самолете я заснул, как праведник, но мне ничего не снилось. Наверное, Алва не пришел в себя после вчерашнего.
Из колледжа святого Адриана мне позвонили, как только я включил телефон.
— Герцог Окделл? Ваша светлость?
Говорившая будто сомневалась в своем праве задавать вопросы. Я напрягся: девочки учатся отлично (если верить последнему, присланному мне табелю), значит, это либо дисциплина, либо экзамены.
— Я вас внимательно слушаю. Представьтесь, пожалуйста.
— Меня зовут Мэй Хейм, и… я работаю социальным педагогом в колледже, где учатся ваши младшие сестры.
Жрица — это очень серьезно. У меня зашевелились на голове волосы.
— В чем дело?
— Полагаю, — жрица продолжила так же неуверенно, — это не вполне телефонный разговор. Не могли бы вы подъехать, разумеется, когда вам это удобно?
— Три часа, и я буду к вашим услугам.
Миндальное дерево во дворе колледжа точно скрючилось от старости и артрита. Я присмотрелся внимательнее, а затем положил руку на старый ствол, по которому тут же пробежали искры. Хорошая защита. В Надоре и Придде уважают этикет, и если у тебя хватает сил, чтобы поднять кошку, то дай знать хозяевам.
— В этом не было нужды, — навстречу мне вышла невысокая женщина с глазами косули, — мы ждали вас, ваша светлость.
Взрослые, опытные жрицы или, как они сами себя называют — сестры Изобилия, носят платья наших гербовых цветов. А еще от них исходит сила, перед которой тебе либо хочется преклонить колени, либо сбежать. Либо, как в случае Франциска Оллара — уничтожить. Стоящей передо мной женщине вряд ли больше двадцати пяти, и на ней была надета белая, расшитая зелеными ветками туника.
— Вы послушница?
Как и положено, я отвесил ей подобающий ритуальный поклон младшего по возрасту, но старшего по положению. Ответом мне послужил безупречно сделанный, плавный «кейсех» — подобающий при встрече поклон старшей по возрасту, но младшей по положению. Вот так мы и узнаем своих. В Надоре очень вежливые люди.
— Моя наставница в отъезде, и я замещаю ее. Пройдемте, ваша светлость.
Мы поднялись по широкой мраморной лестнице в административное крыло. За что всегда уважал жриц — независимо от того, какая земля или работа им доставались, они умели облагородить и обустроить как и окружающее пространство, так и людей. Десять лет назад здесь было выжженное пепелище, теперь же мне казалось, что я нахожусь в цветущем саду. Но все имеет свою цену. И я даже знаю, какую.
— Как мне обращаться к вам, госпожа?
— Так, как ваша светлость посчитает нужным. Скажите, вы предпочитаете наш чернолист или морисский орех?
Нет, только не шаддеин в промышленных масштабах. Или я посажу себе сердце.
— Чернолист с медом. Скажите, послушница Хейм, могу ли я узнать причину вашего звонка?
— Ваша семья — наш старинный попечитель и патрон, — она поставила на стол расписной поднос, — поэтому я сочла нужным поговорить с вами. Меня очень беспокоит Эдит.
Замечательно, и что умудрилась вытворить моя мелкая? А она наверняка выкинула, я ее дурную энергию и фантазию знаю.
— Как бы вам сказать, госпожа… Эдит частенько заносит на крутых поворотах. Еще она любит проводить сомнительные социальные эксперименты над окружающими. Но в остальном она очень добрая и отзывчивая девочка. А если надавить на нужные кнопки — еще и покладистая.
Вот только где я найду мужа для этого чудовища? Здесь нужен святой, по меньшей мере, потому что никакого родства и приданого не хватит.
— Только если сама сочтет нужным, — послушница откинулась на спинку кресла, — Эдит нельзя заставить делать то, чего она не хочет. Она одна из наших лучших учениц, ее любят в школе, но…
Но с этого кошкиного «но» и начинается большинство проблем.
— Это крайне непростое слово, моя госпожа. Говорите прямо, правду я как-нибудь переживу.
— Как вам сказать, эреа Эдит очень хороший этический и эмоциональный манипулятор. Я бы рекомендовала ей придворную службу, но для этого вашей сестре нужно обуздать характер и привычку без вопросов бить по лицу.
Можно подумать, я этого не знал. Я записал на счет послушницы еще десять очков: она позвонила мне, а не матери.
— Не могли бы вы рассказать подробнее?
— Погода назад к нам перевели мальчика из Эпинэ. Виконта Манро. Думаю, вы понимаете, что началось.
Еще бы. Люди всегда клюют тех, кто им не нравится. Дети особенно.
— Началась травля, и дело дошло до открытого столкновения.
Чего Эдит не станет делать никогда и ни при каких условиях — это травить слабейшего. А вот устроить веселую жизнь обидчикам вполне в ее духе.
— Именно. На занятии по плаванью староста мальчиков Билл Корнер украл вещи Манро, а его самого заставил надеть женские трусы и пройти по школе.
Твою мать, как же тогда от школы и бейсболиста Корнера что-то осталось? Могу себе представить, что творилось.
— А где в это время были педагоги?
— Учитель физкультуры посчитал, что дети разберутся сами.
Они и разобрались. В этом я даже не сомневаюсь.
— Когда виконт дошел до актового зала, в дело вмешалась ваша сестра. Собственно, никто, кроме шторы, в которую завернули несчастного виконта и самого Корнера никто не пострадал. Ваша сестра, — послушница слегка зарделась, — вызвала его на дуэль. Магическую, на шпагах. С вашего позволения я не буду повторять взаимные оскорбления сторон.
Выпорю и поставлю на соль с горохом. Исключительно для профилактики. Такие вещи делаются ночью, а не при свете дня.
Не люблю и не понимаю дуэлей. Драка до смерти и честное убийство лучше, чем попытка куртуазно прикончить или изувечить друг друга по правилам. Дуль развращает, как и всякая власть, и блестяще обманывает иллюзией правил, которых на самом деле нет. В свое время меня учили и симфонии стали — когда все решает твое умение как фехтовальщика, и Зверю Гор — нашей фамильной магической дуэльной технике, и высоким стилям — умению сплетать Силу и оружие.
Отец любил стиль «огонь и камень», а я со своей комплекцией долгое время предпочитал «камень и лед», пока один толковый охотник на вампиров не объяснил мне, что вся эта куртуазная муть абсолютно бесполезна в реальном бою, где времени меньше минуты, и надо действовать быстро. Поэтому моя светлость ни в коем случае не будет трепаться, а возьмет монтировку и отделает любого кровососа так, чтобы он сам на солнышко пополз. Тогда я умел и знал значительно меньше, чем сейчас.
— Дуэль состоялась в присутствии секундантов?
Надеюсь, эта балбеска не потребовала линию. Я знаю бейсболистов. На редкость безмозглые создания, которые годятся исключительно на удобрения, однако бьют больно и в челюсть. А еще я знаю Корнера. По словам Эдит, Уильям Корнер туп даже для звезды спорта.
— Разумеется. Но эреа Эдит хорошо поколотила своего соперника, чему я весьма рада. Удивительно другое: после своей победы ваша сестра при всем колледже заявила, что жизни Корнера и Манро отныне принадлежат ей. И взяла над ними шефство.
Я едва не облился чаем. Сдается мне, я знаю, кто станет причиной моей смерти. Косвенной.
— Как я понимаю, травля тут же прекратилась?
— Естественно. Не прошло и двух месяцев, как Корнер и Манро стали лучшими друзьями и теперь едят вашу сестру влюбленными глазами.
Разрубленный Змей, а это уже серьезно. Уверен, Эдит на это и рассчитывала и теперь с наслаждением играет с ними, как кошка с мышью.
— И каковы же ваши выводы?
— Это подростки, они вообще не думают о последствиях. Сейчас они одержимы гормонами и желанием завоевать себе статус. Это мальчики, у них больное, если не сказать, хрустальное самолюбие. Пока эреа Эдит с ними управляется, но меня беспокоит честолюбие вашей сестры. Она прекрасно знает, что это не ее уровень. Думаю, все решится так, как ей удобно, как только она научится управлять людьми и в достаточной мере обточит когти. Прошу вас, просто поговорите с ней. Не надо грозить и наказывать, с вашей сестры станется сделать все от противного. Она переживет почти все, а вот эта парочка затаит обиду на весь женский род.
Я пытался удержать на лице вежливое выражение. Ай да Эдит…
— Сделаю все, что в моих силах. Скажите, надеюсь, Дейдре не доставляет столько хлопот?
— Как вам сказать, эреа Дейдре — вещь в себе. Она замкнута, больше молчит и делает, чем говорит. Иногда мне кажется, что колбы и реторты намного ближе ей, чем люди. Но в тихом омуте кто только не водится.
Звонок по коммуникатору и просьба зайти к директору поставили точку в нашей беседе.
— Последний вопрос, — я открыл перед дамой дверь, — сколько вам осталось до Посвящения?
— Думаю, меньше года.
— Легкой дороги вашей наставнице.
Место в круге Жриц можно занять только тогда, когда умирает одна из них. В Надоре много девочек с хорошим потенциалом, но по пути идут единицы. Слишком большая мера ответственности.
— Я передам.
Послушница ушла, оставив после себя шлейф теплого медового аромата, а я спустился вниз, в полупустое фойе, где рядом с расписанием нашел сестру. Эдит выглядела встревоженной.
— У тебя кончились уроки, — я решил сразу брать быка за рога, — отвезти домой?
— Я жду Дейдре. У нее сегодня лабораторная, а это еще четыре часа. Пойду в библиотеку.
Если я сколько-нибудь разбираюсь в характере мелкой, то только что меня попытались вежливо и дипломатично бортануть. Насколько это вообще возможно в шестнадцать лет.
— За Ди заедет Джеймс.
— Так ты на машине, — Эдит перекинула рюкзак через плечо, — тогда поехали.
Когда мы отъехали на порядочное расстояние от колледжа, я задал вопрос занервничавшей сестре.
— Могу я узнать, что ты вытворяешь?
— Так тебя вызвали из-за плаката? Быстро зашевелились, эта новость протухла два месяца назад.
Я вдарил по тормозам. Счастье, что дорога была пустая, а Эдит на заднем сидении.
— Какого еще плаката?
— Ой, — на секунду Эдит растерялась, а затем зачастила, как пулемет, — Ричард, чтобы тебе не наговорила эта старая цапля, наша директриса, это была шутка. Нормальные люди посмеялись и забыли, и только я осталась самой рыжей. То есть, крайней.
Я положил руки на руль и мысленно досчитал до шестнадцати. Все правильно, Ричард, укрепляй свой дух терпением и молитвами, будь снисходителен к окружающим.
— Эдит, что ты натворила?
— Тебе сагу или вкратце?
— Правду, юная эреа, только правду и ничего, кроме правды.
С истиной я как-нибудь сам разберусь. Напрактиковался.
— Мы с девочками на день вооруженных сил нарисовали плакат. Я понимаю, мы не слишком добро пошутили. Но поставь себя на наше место. Знаешь, задалбывает слышать изо дня в день, что место женщины на кухне и в детской. В общем, мы нарисовали зеркалку. И написали, что место мужчины в армии, а если дать им гражданские права, то они станут от этого менее мужественными и вообще, будут трахать друг друга по-гайифски. Естественно, госпожа Брэнт нам всыпала и поставила отработки до конца года.
Я не знал, смеяться мне или плакать.
— И вы, естественно, справились за месяц. Эдит, что вообще происходит?
— Дриксен опять собачится с Гайифой и Агарией по поводу статуса некромантов, в Кэналлоа дожди, а в Олларии завтра подстрелят кого-то из Ноймаров.
— Не уходи от темы. Зачем ты все это затеяла?
Мелкая, даже когда носила идиотские розовые банты в косах и спала с игрушечным пингвином, не делала ничего просто так. Иногда любовь к сложносочиненным интригам передается через поколение.
— С чего ты взял?
— С того, — припечатал я, — что ты целенаправленно раздалбываешь свою репутацию. Или добиваешься выжигания с фамильного древа. Идиотка, ты понимаешь, чем это тебе грозит?
— Бесплодием, — с Эдит тут же слетела вся напускная беззаботность, — шестнадцатью годами великих бед, потерей дара и ранней смертью. Но это лучше, чем выйти замуж за мужчину, который свел в гроб семь жен.
Я с трудом поймал челюсть.
— Это ты о ком?
В стекло машины ударили хлесткие потоки дождя.
— Прошлым летом к маме и дяде Эйвону приезжал человек от Хайнриха Гаунау. Договариваться о браке. Они согласились. А я что-то вроде мебели, моего мнения никто не спрашивал!
Я старался дышать глубже и не начать ругаться. О репутации правителя Гаунау в Талиге рассказывали страшные сказки, больше похожие на сюжет криминального сериала. Первую жену после того, как она не смогла родить наследника, задушили в монастыре, второй, четвертой и шестой, отрубили голову, третья умерла при родах, а с седьмой он развелся. Все эти несчастные были намного моложе его и годились ему во внучки.
— Я не давал своего согласия. И не дам. В конце концов, папа оставил целевой счет и на твое образование тоже.
Потому что этот брак не принесет нашей семье ни малейшей выгоды, а только одну головную боль с перспективой похорон.
— Ты еще не вступил в права наследства. И можешь умереть до лета. Я решила, что железо куют, пока оно горячо.
— Эдит, взрослые люди договариваются между собой, а не интригуют на ровном месте. Ты могла просто попросить, а не разводить эту эквилибристику.
— Дикон, — сестра отвернулась к окну, чтобы спрятать бегущие по щекам слезы, — а тебе не приходило в голову, что люди интригуют не из любви к искусству, а потому что уверены в том, что не получат того, чего они хотят? Мне не на кого надеяться. Вчера я бросила камни. На тебя. Знаешь, когда выпадает Изломная руна и Гончая Лита, уже не ждешь ничего хорошего.
Чтоб мне провалиться на этом месте. А женские слезы — это вообще запрещенный прием. Зато действует безотказно, сразу начинаешь чувствовать себя сволочью.
— Это не только смерть.
— Да, конечно, всего лишь большие неприятности и конец всего старого.
— Позвонить ты мне не могла?
— Наши телефоны прослушивают.
— Давно?
И почему я этому не удивился?
— Где-то с год. Я сказала твоей Алане не разговаривать с тобой по связи, пока ты в отъезде. И не болтать ничего при маме и тете.
Вот это уже неадекватная паранойя.
— И что Алана?
— А ей было не до болтовни. Судя по всему, они опять кого-то откопали. Кстати, ты ей нравишься.
Твою мать, стоит на сутки всего уехать, и родная земля преподносит тебе такого кота в мешке.
— Иди сюда, чудовище.
Слез мелкой не могли вынести даже наши ко всему привычные слуги и фамильные привидения, а у меня уже сердце кровью обливалось. Когда Эдит перелезла на переднее сидение и разрыдалась, уткнувшись мне в плечо, я едва успел ослабить щиты. Что-то в последнее время я слишком часто утешаю прекрасных дам. И слушаю злые исповеди на тему того, как все в этой жизни достало, особенно родня, а так же дебилы-одноклассники и необходимость из ничего сочинить хоть что-то приличное.
— Эдит, — я строго посмотрел в хитро заблестевшие глаза, — в следующий раз словами, через рот, говори о том, что тебе надо. Понятно?
— При маменьке такого не скажешь.
— Но я не матушка. Как видишь.
— Да, конечно, — я узнавал эти ехидные интонации, — ты отличаешься по всем статьям. Но ты далеко и редко пишешь. А маму я вижу за завтраком каждый день. Вот и приходится проводить идеологическую подготовку. Когда мама думает, что это всецело ее идея, она становится сговорчивой и покладистой.
А вот здесь Эдит везде права. Мера моей любви к родне целиком и полностью определяется расстоянием между нами: чем больше хорн, тем я сильней их всех люблю. А матушка при всем своем упрямстве на редкость управляемый человек. Некоторые вещи даже смерть не меняет.
— Может, тебе уехать на пару лет к бабушке Придд? Или к фок Фельсенбургам?
Главное, дай человеку иллюзию выбора и делай с ним, что хочешь.
— Только не тетя Лотта! Опять слушать ее вздохи о старых временах и беззащитных существах. Спруты хотя бы молчат. Кстати, — Эдит высморкалась и теперь улыбалась, как будто получила на день рождения, по меньшей мере, фолиант времен Эсперадора Адриана, — маменька решила, что Алана хочет тебя окрутить и совратить. И напустила на нее сглаз. Попыталась. Знаешь, маме так идет зеленый цвет волос…
— Твоя работа?
— Я не удержалась.
К Приддам, а потом ко двору и замуж. За нужного, проверенного и великодушного человека, помоги ему Создатель.
Над Надором висели низкие черные тучи. Слуги стремились сделаться еще незаметнее и слиться со стенами. Я помог сестре выйти и отдал ключи Джеймсу — пусть найдет того, кто отгонит машину на стоянку. Водитель затравленно огляделся по сторонам, сотворил знак, отвращающий Чужого, и очень тихо прошептал:
— Эреа Мирабелла не в духе. Гневаются.
Еще бы. Я велел отнести вещи в мои покои, а сам почти взбежал через три ступеньки в малую гостиную. Именно там матушка принимала простолюдинов, ординаров и государственных служащих. Обычно в эти дни доставался фарфоровый сервиз с незабудками, который занимал почетное место между «визитом бедных родственников» и «терплю это ничтожество на грани вежливости».
Я замер перед дверью. Подслушивая, можно узнать массу интересного.
— Милочка, у меня страшно болит голова, не могли бы мы быстрее покончить с этим?
Я почти видел, как матушка поджала губы.
— В таком случае, вам действительно следует отдохнуть. А я, пожалуй, предъявлю официальный ордер и вызов в прокуратуру на допрос.
— Вы не посмеете.
В детстве, услышав такой тон, я сбегал в подземелья. Я был впечатлительным ребенком и страшно боялся разгневать матушку.
— Почему? Закон в Талиге един для всех.
— Вдова и мать Повелителя Скал не будет сидеть в одной комнате с уголовниками.
— Вы уже сидите. Со мной. Разница между следователем и убийцей заключается в правильном выборе стороны.
— На что вы намекаете?
При всем своем деспотизме мама всегда была в чем-то страшно наивна. А Алану ледяным презрением не запугаешь.
— Вы видите в моих словах намек? Но на свой счет записывают только те, у кого он есть. Скажите, насколько длинен ваш?
— Просто поразительно, как обнаглели эти пейзанки в последние годы. Сначала они уводят из семьи честных мужчин, отцов семейства, а затем расставляют ловушки юным дурням. В то время как у них самих нет ничего кроме смазливого личика и умения раздвигать ноги перед первым встречным. Но низость чувств, как и распутство, милочка, это привилегия подлого люда, забывшего свое место.
Леворукий. Это уже прямое оскорбление. Вот это тирада, матушку задело за живое. Будь у нее в руках власть и плеть, от Аланы бы мокрого места не осталось.
— Какая прочувствованная речь. Вполне вписывается в профиль. Нам точно надо расширять штат. Арлетте теперь не отвертеться.
— Замолчи, бездарная!
Повеяло силой, которая вернулась, ударившись о невидимую преграду. Молодец, Эдит.
— Я при исполнении, эреа. И если уж вы дали себе труд родиться, то потрудитесь ответить на мои вопросы.
Нити силы тянулись и отозвались гулким звуком. Удушающее, только не это, не успею…
— Ничего не желаю слушать. Пусть с вами разбирается Эйвон. Охр…
Матушка замолчала на полуслове и захрипела. А затем я услышал слова Аланы, в которых был лишь профессиональный интерес и немного холодной злости. Я рванулся было разнимать этот богопротивный кошмар, но остался на своем месте.
— Вы правы, — я услышал легкие, скользящие шаги, — я действительно бездарность. Но защищать себя от таких, как вы, умею. А ещё у меня прекрасные друзья.
— Что ты такое?
— У меня был друг, который научил возвращать любую гадость сторицей, только и всего. Для этого достаточно ясно понимать, что ты хочешь. А теперь прекратите врать, эреа. Давайте поговорим серьезно.
— Не жела…
— Нет, вы как раз желаете и хотите говорить. Это же ваша любая тема, рассказывать о собственных несчастьях. Знаете, что я думаю…
— Милочка, — матушка окончательно пришла в себя, — меня это не интересует.
— Людей с эпилептоидной акцентуацией характера всегда интересует то, что о них думают другие.
— И что же такого вы насочиняли в этом своем профиле? Это какой же хабалкой надо быть, чтобы в лицо говорить благородной женщине и матери такое!
В который раз я подумал, что матушка и Айрис поразительно похожи. Внимание, вопрос: через сколько лет сестра сведет Робера в могилу?
— Да, хоть в учебник помещай, как образец всех возможных психзащит и отрицания реальности. Я смотрю на вас и думаю, кем же надо быть, чтобы годами ломать собственных детей?
Казалось, само время застыло.
— Вы ничего не знаете, так что молчите, милочка.
— Нет, я как раз знаю и понимаю. Посмотрите правде в глаза: после смерти герцога Эгмонта ваш старший сын заботился о вас, а не вы о нем. Вы раз за разом бьете своих детей по больному месту и внушаете им одну простую мысль: «Не живи». Иначе бы Айрис не выскочила замуж за первого встречного, Дейдре не сбежала бы в науку, а Эдит не тянула бы любовь отовсюду, откуда только может взять. В моей профессии это называется «косвенным вампиризмом». Вы так стараетесь втянуть своих детей в треугольник Гельмута, так мстите им за измены своего мужа, что это не смешно, это страшно. Счастье, что в ваших детях столько хорошего.
— Милочка, в благородных семьях не принято сюсюкать с детьми. Мы все выполняем свой долг.
— А потом я ловлю маньяков и убийц по всему Талигу. Им тоже много говорили о долге, чести и других прекрасных вещах. С позиции силы. Знаете, вас оскорбила не измена, а то, что ваша собственность вдруг обрела волю и отправилась туда, где его любили. Вы этого не смогли простить. И когда герцог умер… сознайтесь, вы ведь сожгли его фотографии, переписку, личный архив и создали себе идола. Мертвые безопасны и не изменяют. Что вы сделали с той женщиной?
Я забыл, как дышать, а сердце колотилось где-то в горле. Мама… Зачем?
— У Эгмонта было много женщин.
— Не стройте из себя дуру. Я говорю об Айрис Хейл.
Я никогда не слышал об этой женщине. Но отец дал Айрис ее имя, а это не могло быть случайностью.
— С чего вы взяли, что я имею к этому отношение?
— Одиннадцать лет назад в полицию Кошоне обратился муж Айрис Хейл. По его словам, его жену похитили. В результате ему сшили дело, и Энрике Монтойя оказался на каторге по обвинению в убийстве. Через два года он умер. Но, — мне стало жутко от ее холодного, безжалостного тона, — соседка сказала, что в день исчезновения к Айрис приходила хорошо одетая женщина. Лица госпожа Кредон описать не смогла, но хорошо запомнила брачный браслет. Который красуется на вашей руке. А ровно через год ваш муж погибает при странных обстоятельствах. В медицинской карте сказано, что герцог Эгмонт жаловался на головную боль и память. Врач так же отмечал ухудшение тонуса сосудов.
Ненависть похожа на лед, который змеей вползает даже не в сердце, а в самую твою суть. Вот значит как. Отца подчинили и сломали. Ожерелье позволяет сделать и не такое. Это же огромный магический резервуар, который при должном умении может если не все, то многое. Главное — подобрать подходящую жертву.
— Это еще ничего не значит. В тот день мы с мужем были на дне рождения у Эйвона. Это подтвердят пятьдесят человек. А вы отправитесь служить в какой-нибудь медвежий угол.
И, похоже, я знаю, зачем Алва так рвался поставить мне хотя бы первую метку – нельзя подчинить того, кто уже принадлежит вампиру. Он не знал, что своё ожерелье я к тому времени уже успел разорвать. Идея в его неповторимом стиле: одним ударом переплести заботу, собственничество и весомый тактический выигрыш. Приятные мелочи для меня вроде ускоренной регенерации и беспрепятственный доступ во сны прилагаются. Ничего, я как-нибудь сам.
— Эреа, вы, кажется, не понимаете всей серьезности ситуации. Охотно верю, что вас там не было. Но вы покрываете соучастницу убийства и похищения. Хуже того, эта женщина из Круга Жриц. Вы что, не понимаете, что Вальтер Придд либо объявит вам войну, либо убьет всех ваших детей? И он будет в своем праве, потому что похитили и убили его наследника. Вы хотите устроить геноцид, потому что ваши вассалы будут защищать свой дом и вас до последнего?
— Вам не понять, вам никогда не понять, — матушка уже была в истерике, — вы не смеете, вы…
Мое терпение лопнуло, и я силой вышиб дверь. Послышался звон разбившегося фарфора, а затем моя мать рухнула на пол и забилась в припадке. На ее губах выступила обильная кровавая пена.
— Скорее, — Алана разжала ее челюсти и подложила матери под голову свой пиджак, — держи ее за руки. Ричард, ты не сказал, что у твоей матери эпилепсия!
Сказать, что я испугался — значит, сказать «в море полно воды».
— Я сам об этом не знал!
Только внимательнее приглядевшись к камину, я заметил, что у статуэтки литто глаза горят недобрым зеленым светом. Из-за всех сил я шарахнул по ней и случайно разнес половину комнаты. Раздался злорадный, как в дешевых боевиках, смех.
— Не сомневайся, — сказал я, — тебя я буду убивать медленно.
Не угроза и не обещание. Просто констатация факта. Но мать перестала биться в припадке и затихла.
— Сначала поймай ветер, — ответил мне измененный Силой голос, — сынок.
Больше чужого присутствия я не чувствовал. На шум сбежались слуги, вызвали доктора
— Знаешь, — Алана, наконец, отмерла, — с такой родней лучше быть круглым сиротой. Кажется, я едва не угробила твою мать. Думаю, мне следует собрать вещи и никогда больше ни о чем тебя не просить. Я пойму, если ты не захочешь со мной разговаривать.
— Ты спасла ей жизнь.
— Чего?
— Аркан Молчания устроен таким образом, что постепенно разрушает мозг, речевые центры и память. Человек просто превращается в растение.
— Начинаю думать, что насильники, людоеды и головорезы — это не самое страшное, что есть в этом мире. От них хотя бы знаешь, чего ждать.
— Считай, что ты получила повышение и очередную звездочку на погоны.
— А можно могилу на октавианском кладбище и касеры, не чокаясь?
Не дождешься.
— Ты прав, лучше пепел по ветру.
По крайней мере, круг подозреваемых сузился. Можно подумать, он и раньше был широким.
— Алана, с гла…
Договорить я не успел. В комнату, шурша нижними юбками, вплыла тетя Аурелия.
— Лэйе Литэ, стоило уйти из дома на два часа, как у нас конец времен! Ричард, мальчик мой, нельзя так…
С тетей даже дедушка Эдвард не спорил, а более несговорчивого человека надо было поискать. Проще перешибить обух плетью, чем переупрямить тетю. Положение Старшей Жрицы круга и сто тридцать пять лет жизни обязывают.
— Тетя, офицера безопасности пора менять.
Прослушивание, два покушения на убийство, амулеты, пропустившие вампирский зов, что дальше? За что Майклу Сислею платят жалование, хотел бы я знать? Выгнать без рекомендаций и забыть.
— Наш бедный Майкл вчера свалился с инфарктом.
— Маму пытались убить!
Я уже с трудом держал себя в руках.
— Сынок, это решаемая проблема. А твоей девочке следует быть сдержаннее.
Я сам не понял, почему так разозлился на ровном месте. Должно быть, дело в теткиной величественности, которая всегда на меня давила, как могильная плита.
— Это к делу не относится.
— Ричард, — Алана успокаивающе положила руку мне на плечо, — нам надо работать. Скажите, госпожа Аурелия, а где Айрис? Я не видела их с Робером со вчерашнего дня.
— За Робером приехал какой-то его маленький вассал. Коротышка такой. Кажется, его звали Карваль. А Айрис стало плохо, токсикоз — вещь малоприятная. Я отвезла ее в госпиталь. С ней сейчас дядя Эйвон. Как бы не было резус-конфликта. Спрашивать, что ли, у каждого претендента на руку девочек медицинскую карту?
— Нам пора, — я понял, что долго рядом с ней не выдержу и сорвусь, — позаботьтесь о маме.
— Я всегда, — тетя чарующе улыбнулась, — заботилась обо всех членах нашей семьи. И о Белле особенно.
Я пришел себя уже в машине, пристегнутый к пассажирскому сидению. Сама Алана ездит не пристегиваясь. Таково негласное правило.
— С твоего позволения, — Алана воткнула ключ зажигания в замок, — поведу я. Тобой сейчас детей пугать можно.
— Подожди.
Я тщательно ощупал Силой каждую гайку на предмет намеренных повреждений и магического воздействия. Ничего.
— Поехали.
Машина шла ровно и спокойно, но все равно я чувствовал на себе чужое, неотступное внимание. На полпути в город Алана заговорила.
— Тебе понадобится стрелок.
— А с чего ты вообще взяла, что это жрица?
Мне начинало казаться, что нам не нужны слова для понимания друг друга. Интересно, кем была она в той жизни, которая так глупо и страшно кончилась? И много ли я успел ей задолжать? Как ни пытался, я не мог вспомнить ни ее лица, ни голоса.
— Логика, Ричард. Кому верим мы все, кто лучше всех понимает нас? Доктора, священники и сестры Изобилия. Им везде открыта дорога, потому что они умеют говорить со всеми. Остальное я скажу тебе после того, как ты осмотришь тела.
— Джастин Придд. Кто второй?
— Судя по тазобедренному суставу и антропометрическим показателям — женщина, не старше тридцати пяти лет. Если верить анализу тканей, за год до смерти из-за медикаментозного вмешательства у нее был выкидыш на четвертом месяце.
Рано или поздно все возвращается, правда, Дикон? Только почему понимание горчит, как желчь? Я говорил об этом Рокэ, но забыл, что сказанное справедливо и для меня.
— А зубная формула?
— У женщины сильно деформировано лицо и костные ткани. У мужчины… Мы запросили образец ДНК из базы пропавших. Это действительно Джастин Придд. Приехали.
Мы переоделись в защитные костюмы и надели дыхательные маски, которые безбожно искажали голоса. Я догадывался, что ждет меня на столе для вскрытия. Но к увиденному не был готов. Сладковато-гнилостный запах смерти и распада просачивался даже сквозь холод и респиратор. У того, кто при жизни был Джастином Приддом, мой душегуб снял кожу со всего тела еще при жизни. Я справился с собой, понял, что могу дышать и голос даже не дрожит.
— Где вы их нашли?
— Недалеко от первой лежки, рядом с рекой. Герман предложил обшарить лес с калориметрами.
— Это же больше десяти тысяч квадратов.
— Мы искали магический сбой, и как только у нас сошла с ума электроника, взяли у егерей собак. Когда выкопали тела, с Германом чуть обширный инсульт не случился. А он навидался всякого. В общем, я осталась за старшую. Я вот что подумала… Помнишь, ты как-то раз сказал, — коронер молча перевернул тела, не обращая внимания на наш разговор, — что для надежности нужен дубликат?
Множественные переломы, раздробленные суставы и кости, травмы, разрывы мышц… перед смертью замыкающая жертва должна чудовищно мучиться. Я посмотрел на оба тела через Силу и увидел то, о чем не могли знать ни Алана, ни коронер. Я видел их такими, какими они были при жизни. Их убили четыре раза, а потом воскресили. Не подняли, а вернули в исстрадавшиеся тела души. А в последний раз им вырвали сердце. Ненавижу.
— Да. Но это было три года назад.
Я не смогу поднять ни Джастина, ни эту женщину, чем-то похожую на статуэтку из отцовского кабинета. Попытаться можно, но мой убийца наверняка перехватит контроль, и в результате я опять не получу ничего кроме пепла. У меня серьезно подскочил уровень, когда я разнес «свою» лежку. Очень, очень надеюсь, что у того, кто ее делал, он остался прежним. Но, по крайней мере, я знаю, что делать. И даже могу остаться в живых.
— Тогда я полезла в «Некромантию сегодня». Там была статья о дублирующих и поддерживающих друг друга зеркальных системах и о том, почему они запрещены.
— Вы нашли вторую лежку?
Электровеник. Удивительно, что при такой целеустремленности Алана до сих пор не отыскала того, кто все это затеял. И счастье, что не нашла — не хочу ее терять.
— Да. Собаки как взбесились. Мы ничего не трогали до твоего возвращения. Это в двух с половиной хорнах от… от них.
Респиратор скрывал половину лица, но я видел, насколько ей плохо. «Я вижу лицо на каждом черепе», — как-то призналась мне Алана в сильном подпитии после одного особо мерзкого дела.
— Не бери в голову, со мной все в порядке. Кстати, биохимия дала положительный результат на сильнодействующие обезболивающие.
Естественно, убийца хотел, чтобы они находились в сознании и все прекрасно осознавали. Это необходимая составляющая ритуала, где должен быть выверен каждый жест.
— Скажи, а где было второе лежбище? Что там?
— Если верить картам, там раньше была рыбацкая деревушка. Уже с триста лет как пыхтит потихоньку.
А при деревне наверняка старое кладбище, которое фонило и сбивало меня с толку. Вот и ответ.
— Простите, — обратился я к коронеру, — не могли бы вы оставить нас наедине?
— Ричард, лучше ничего важного над телами не говорить.
Правильно. Нас и так опережают на шаг.
— В комнате прощания сейчас свободно. Час у вас есть.
Я сбросил респиратор и запечатал все двери и окна своей кровью и рунами. Мне надо было собраться.
— Говори.
Алана долго молчала, потом поправила седую прядь у виска и заговорила, решительно и по-деловому:
— Будет глупостью оставить их в живых. Более того, я не хочу доводить дело не только до суда, но и до широкой общественности. Ни к чему создавать прецедент и вручать Арлетте такое оружие против всего Надора.
Да, а сочинять правильные отчеты и объяснительные записки Алана умеет. В армии научили.
— Дальше.
— Жрицу я возьму на себя. Ни к чему тебе портить отношения с их кругом. Скорее всего, доминирует как раз она. Если убить ее, то подчиненный партнер пойдет вразнос. При цветущей созависимости оно неудивительно, их личности практически слились. Думаю, и говорят они похоже…
— Похоже?
У меня в голове как будто щелкнуло тумблером. Все стало на свои места. Я слепой кретин, который до последнего верит своим, какую бы подлость и гадость по отношению ко мне они ни выкинули. А потом по комнате начинает летать мебель.
— Да. Скорее всего, подчиненный воспринимает ее как властную и авторитарную мать, которая живет его интересами. Это такой квази-инцест. Думаю, должен быть и тот, ради кого все затевалось. Ребенок, который воспринимается как сверхценность.
«Мамочка, — зазвучал моей голове ласково-заискивающий голос, — утром сказала. К тому же, совращение бедного Робера происходило на моих глазах». А ведь Айрис может умереть из-за меня. Дважды кретин.
— Под твой профиль попадает половина королевства. Его прокурору и судье не предъявишь.
Я все еще по-идиотски надеялся. В самом деле, мир должен перевернуться, чтобы я начал учиться хотя бы на своих ошибках.
— Вот именно поэтому я и говорю, что нельзя позволить им дожить до суда. Ты последний в роду и вот-вот станешь совершеннолетним. Люди убивали и за меньшее. Единственное, чего я не понимаю, зачем было разводить весь этот огород? Проще нанять киллера.
Все дело в деньгах и власти, как всегда. По указу Октавия, сына первого Франциска, в случае пресечения рода Окделлов герцогами вновь станут Лараки. А я-то гадал, кому пришло в голову сватать Эдит за Хайнриха Гаунау…
«Жаль, я так хотел, чтобы она вышла за Наля, но, видно, не судьба. Из них получилась бы хорошая пара. Но ведь есть еще и Эдит, и Дейдре?» Сверхценный ребенок, да.
— Алана, если… это долго объяснять. Надор не примет того, кто разгребает жар чужими руками. Только того, кто сможет удержать силу. В общем…
Некромантия может многое. Например — магически перенести силу из одного рода в другой, искусственно, а не выбором абсолюта.
— Я все понимаю. Там есть удобная позиция для стрельбы. Рядом со вторым лежбищем.
Мы оба уже не сомневались, что вызов будет.
— Ты уверена?
У нее маленький сын, которому я не смогу смотреть в глаза, если что-то случится, и брак, трещащий по швам. Габриэль — хороший парень, но не умеет прощать. Особенно если вина мнимая, и задето его доброе имя.
— Там высоко, не достанут. К тому же, — она впервые за весь день по-человечески улыбнулась, — с тех пор, как ты появился в моей жизни, я стала намного ближе к собственной смерти. Временами она наглеет настолько, что кусает меня за задницу.
Вот спасибо, дорогая, звучит почти как признание в любви. Но не успел я ответить дежурной колкостью, как мобильный выдал истерический «Имперский Марш» Гайифы. Робер.
— Ричард, — орал он в трубку, — где моя жена и что ты с ней сделал?
Блядь, пока мы тут ворковали, дядюшка уже все обставил.
— Робер, не ори и говори спокойно. Я в морге.
— Мерзавец, ты убил Айрис? Где она?!!
Мои и без того невеликое терпение рассыпалось на тысячи осколков. Ненавижу своих родичей.
—Да, убил из ревности, изнасиловал, расчленил и накормил свое семейство паштетом из ее печени!
Алана крайне заинтересованно уставилась на меня. Но я несся дальше, не обращая внимания, что на другом конце трубке раздалось испуганное «ой».
— Робер, вспомни уже, что у тебя есть верхний, головной мозг, которым нормальные люди думают! Где ты, твою мать?
— В госпитале. Мне сказали, что полчаса назад Айрис увез ты.
Прекрасные новости. Такие, что повеситься хочется.
— Жди, мы едем.
Я выключил телефон. Алана жестом указала на подоконник, на котором сидела посыльная неясыть и долбила в стекло. Кажется, контролирую я себя намного лучше, чем пару дней назад. Со всеми мерами предосторожности я открыл окно и развернул пергамент. Вызов.
«Сегодня ночью, в 01.30, рядом с заброшенной рыбацкой деревней. Приходи один и без оружия. Иначе Айрис умрет». Нашли дурака.
— Вот и развязка.
— Какое счастье, что в командировки я всегда таскаю либо «Шванна», либо старую добрую девятимиллиметровку.
Друг — это тот, кто прекрасно знает, какая ты на самом деле сволочь, но который без вопросов поможет тебе расчленить или прикопать труп врага. Хоть в чем-то в этой жизни мне повезло.
— Алана, стреляй в голову.
Я не думал о том, что моя сестра, возможно, сейчас мучается и станет еще одной жертвой на каменном алтаре. Я думал о том, что время играет против меня и нельзя дать слабину и промахнуться. С такими, как дядя Эйвон, нельзя торговаться и договариваться.
Дядюшка уже не человек: когда ты столько убиваешь, то либо превратишься в дерьмо, либо поедешь резьбой. Одной рукой будешь миловать, а другой — умерщвлять.
Я попытаюсь вырвать жизнь сестры, но проигрывать не имею права, и если придется выбирать… В конце концов, я обещал Рокэ найти нового Ракана. Свои обещания я привык сдерживать, а долги платить сам.
Робер Эпинэ выглядел так, словно ему сначала дали пыльным мешком по голове, а затем опустили в ледяную воду. Бедняга, кажется, он и впрямь влюблен в Айрис и даже не подозревает, что для моей сестры он всего лишь средство решения проблемы.
Разумеется, я ничего ему говорить не буду. Когда у окружающих в очередной раз рушатся иллюзии, виноват в этом, как правило, оказываешься ты. Но мне не привыкать быть воплощением мирового зла.
— Что, Леворукий побери, происходит?
Я едва не прозевал удар в челюсть, но успел увернуться. Обманный ход, и вот Робер стоял с зажатыми в тисках руками и ругался, как сапожник.
— Робер, успокойся.
Я крепче сжал его запястья. Не хватало за шесть часов перед смертельным поединком искать приличного стоматолога.
— Герцог Эпинэ, — Алана закончила разговаривать с ничего не понимающими врачами, — если хотите жить долго и счастливо, слушайтесь Ричарда. Посмотрите, до чего вы себя довели. Истерикой вы своей жене не поможете.
— А чем помогу?
— Для начала сядьте оба. Ричард, ты лицо заинтересованное, так что говорить буду я.
Надо уже сесть и подумать, как разорвать эту проклятую сонастройку. Я не хочу утащить ее за собой в транс или на тот свет. А такое вполне возможно. Глупо запрещать человеку, который служил в Агмарене три года, рисковать собой. Пока связь работает в одностороннем порядке, но если ничего не предпринять, то только окрепнет и начнет работать в обе стороны.
— Да, конечно.
— У Ричарда и его опекуна возникли профессиональные и юридические разногласия по поводу одного места из Кодекса Франциска. Как вы помните, убийца не может наследовать убитому. Граф Эйвон решил, что у него есть полное право.
— Создателя ради, Дикон же переводчик с мертвых языков, кому он нужен…
— Робер, я понимаю мертвых. Только не языки, а людей. Решай, ты с нами или будешь ждать?
Эпинэ честно пытался справиться с шоком. Получалось откровенно плохо. На меня смотрели с отвращением, как на здоровенное многолапое насекомое. Переживу, не в первый раз.
— Айрис мне соврала?
— Скорее, умолчала некоторые подробности. Решай.
— Какой от меня толк?
— Кто-то должен будет доставить Айрис домой, если я умру. Напоминаю, она носит твоего ребенка.
Может, уже и не носит. Уверен, Лараки потому и позволили их отношениям зайти так далеко, что им была нужна беременная женщина. Как жертва она стоит дороже. И ее тоже зовут Айрис. Круг замкнулся. Но я не отец.
— Мне надо подумать, — сказал Робер и уставился на меня, как баран на новые ворота.
Твою же мать. Пока Робер будет рефлексировать, прочухается Вальтер Придд и объявит нам войну. Я схватил тестя за грудки и принялся трясти, как грушу. Я злопамятный, а Робер за две жизни и вечным метанием между двумя лагерями и юбками успел меня достать. Вечно он ждет того, что кто-то придет и решит все проблемы за него вместо того, чтобы, наконец, пойти и сделать!
— Значит, тащить в постель мою сестру можно, — опустим, что это было не вполне так, — получать все возможные выгоды от брака — тоже, а вести себя не как тряпка — нет, для нас это слишком сложно! Эпинэ, когда я вернусь, можешь не сомневаться, я буду требовать развода и верну тебя маме!
— Ты ничего не знаешь и не понимаешь, Дикон!
Алана весело фыркнула и возвела очи горе. Еще одна несчастная, которой достался муж-фиалка. Да, я несправедлив и несмотря на случившиеся — до сих пор ревную. Не про него эта роза цвела.
— А по голове? Мальчики, сбавьте обороты и давайте уже работать.
— Нам надо заехать в Надор.
Должен же я своими глазами увидеть, что пропало из нашей оружейной и что с мамой и девочками. Вполне возможно, что я не застану их в живых. Это было бы логично и ожидаемо.
— Едем.
За всю дорогу мы не сказали друг другу ни слова, я гнал как сумасшедший и нарушил все возможные правила дорожного движения. Никого не сбил только потому, что Сила выстилала дорогу, а её чувствуют все. Когда мы приехали, флаг на гербовой башне был приспущен, а рядом с крыльцом стояла старенькая зильберка отца Маттео.
— Маме очень плохо, — Эдит переоделась в черное платье, — говорят, она не доживет до утра. У нее был припадок и кровотечение.
У меня стало больше одним поводом на убийство. Но сначала я должен спасти тех, кого могу. Девочки сильные, справятся.
— Тогда молитесь. Эдит, Ди, если, — я снял с шеи эсперу с цепочкой, — если серебро почернеет или начнет кровоточить — бегите к бабушке Придд. Соберите вещи сейчас и следите. В крайнем случае, у вас есть два часа форы.
Значит, они торопились и считали, что девочки не представляют серьезной угрозы. Сидевшая на кресле Дейдре сухо кивнула и спросила:
— Это все дядя и тетя? Это они украли Айрис?
— Да, — только и смог ответить я.
— Дикон, — она подошла ко мне вплотную и вложила в руки фиал из обсидиана, — тогда сделай так, чтобы они не вернулись. Это… на тот случай, если… в общем, если все будет плохо, оно...
— Ди хочет сказать, что любая органика от этой дряни горит, как дрова. Без разницы, живая или мертвая. Поэтому постарайся не попасть на себя.
Какая трогательная вера в мои силы.
— На самом деле, — Дейдре вспыхнула, как закатное небо, — это еще не окончательный вариант, но ничего другого у нас нет. Ты ведь вернешься?
Мы никогда не врали друг другу. Взрослым и гувернанткам — сколько угодно, но не тем, кто с тобой одной крови.
— Не знаю. Эдит?
— Я, — голос сестры на мгновение дрогнул, — я не вижу. Все зависит от тебя.
Спасибо, мелкая, что не плачешь, как по покойнику.
— Вот и славно. Нэд, отведи меня в оружейную.
Они ничего не взяли. Вероятно, рассчитывали вернуться на правах хозяев и владеть всем уже на законных основаниях. Мне сказали приходить одному и без оружия, но, как сказал один писатель, бойцовский кот есть боевая единица сам по себе. Особенно если он собака. Серебряным ножом я разрезал себе руку и начал звать. Гончая появилась быстро, как и всегда. Сегодня она была почти неотличима от настоящей собаки, под гладкой шкурой перекатывались сильные мышцы. Не каждый день я кормлю ее своей кровью.
— Моя сестра. Айрис. Найди ее. Будь рядом с ней.
Собака принюхалась, высоко запрокинула голову, сделала стойку и выпрыгнула через открытое окно в ясное предзакатное небо. Выпендрежница.
Капли крови окончательно впитались в пол. Подул теплый ветер. Та сила, что жила под замком и в каждом из детей Лита, отвечала мне. Это странно и хорошо, когда давно ушедшие говорят с тобой. Никто из Лараков не переступит порог этого дома, чтобы они ни сделали, а девочки… девочки — это моя кровь, естественно, их будут защищать.
— Спасибо.
Естественно, мы приехали не в час ночи, а гораздо раньше. Алана успела переодеться в армейскую ветровку и проверяла пистолет. Робер, как всегда, занимался страданиями и самоедством. Он даже не заметил, как его заперли в машине. Пусть осуществляет моральную поддержку оттуда.
— Ты уверен, — Алана спрятала пистолет в наплечную кобуру, — что это хорошая идея? Эпинэ же гражданский до мозга костей.
«Идиотам, менестрелям и цивилам на поле боя делать нечего, уберите их отсюда», — вот что она подумала на самом деле.
— Согласен, но пусть гнев Айрис, когда она придет в себя, падет не на мою голову. Где ты будешь?
— Там, — Алана указала рукой на холм в отдалении, — моя винтовка позволяет стрелять с такого расстояния. Сегодня хороший ветер.
Она выглядела усталой. Наверняка опять работала всю ночь. Как бы мне не пришлось спасать и ее.
— Со мной все в порядке. Правда. Первое, чему научил меня Эрвин — это правильно расслабляться. Я спокойно могу не спать до семидесяти двух часов, и мое внимание от этого не пострадает.
Как и у любого приличного снайпера. Паре таких концентрирующих упражнений она меня в свое время научила. Увы, в Великих Домах, как в любом оплоте консерватизма, не жалуют современные виды оружия.
— Пойдем, я сделаю тебе круг.
— А стрелять я смогу спокойно?
— Нежить сквозь него точно не пролезет.
На всякий случай я обшарил холм и никого не нашел. Хоть здесь сюрпризов не будет.
— Лежка, — Алана указала на северо-запад, — там. Отсюда все отлично просматривается.
Когда я закончил наносить защитные руны, вернулась гончая, которая тут же ткнулась мокрым носом мне в руку. Айрис в порядке. Уже скоро.
— В голову, ты помнишь?
— Такое не забудешь. Леворукий, я никогда не охотилась на нежить и уж тем более на спятивших некромантов.
— Все случается впервые.
— Обычно мои клиенты были теплокровные и иногда даже в своем уме. Не то что бы я жаловалась…
Ничего себе оговорка. Но сейчас я думать об этом не хочу.
— Могла бы поцеловать на прощание. Может, ты меня последний раз в жизни видишь.
Это очень плохой Дидерих, я знаю.
— Ричард, тебя что совой об пень, что пнем об сову.
И что я нашел в этой кошмарной женщине?
Потекли кошмарные часы ожидания. Единственное, что я мог сделать хорошего, это ненадолго уйти в транс и тянуть силу отовсюду. Дубовая роща по соседству наверняка погибнет, я вытянул из нее все соки, но зато получил призрачную возможность остаться в живых. Наконец, солнце село за горизонт, и на землю опустилась тьма.
Присутствие родичей я скорее почувствовал, чем услышал. Тетя Аурелия вышла на площадь перед покосившейся церквушкой.
— Мы же велели тебе приходить одному. Без своей суки и ищейки.
С тетки окончательно слетела ее домашнее обаяние, и я видел перед собой не провинциальную дворянку, а главу круга Жриц. Больше она не казалась милой и сладкой до приторности всеобщей тетушкой, а была тем, кто есть. Женщиной, оставившей свое служение ради негодящего мужчины и приносившей жертвы не для продолжения этого мира, а ради собственной корысти.
— Где Айрис и почему ваш супруг прячется за вашу спину?
— Не смей оскорблять моего мальчика!
Алана, а ведь профиль совпадает на все сто. А тебя в очередной раз недооценило твое начальство, которому ты пытаешься что-то доказать пятый год. Нет, я понимаю, почему ты хочешь развалить это дело. Если дать ему ход — дворянское собрание уничтожит твою карьеру. Потому что своих, какую бы мерзость они ни совершили, старая и новая аристократия не выдаст. Зато превосходно отыграется на зарвавшейся девчонке, у которой есть только собственная голова и ни одного защитника на белом свете.
— Это констатация факта. Где. Моя. Сестра.
— Ты получишь свою сестру, как только у нас будет то, что нужно нам.
— Живой?
— Все зависит от тебя, мой мальчик. Уступи нам первородство добровольно, и даже моя дура кузина не умрет. Соглашайся, я сегодня щедра.
Ни минуты я ей не верил.
— Приведите Айрис.
— Это согласие?
— Это торг.
Как бы я ни любил сестру, любую другую женщину или мужчину… даже самая сильная любовь не повод забывать о долге. Если я умру сегодня — у мира окончательно сорвет резьбу, а Алве больше нечего предложить взамен. Остается победить любой ценой.
Если мне придется пожертвовать Айрис… надеюсь, за чертой, разделяющей жизнь и смерть, она сумеет меня простить.
— Не в твоем положении торговаться, мальчик. Ты в меньшинстве.
Тетка злилась, потому что я не собирался плясать под ее дудку.
— Графиня, с чего вы решили, что можете играть на мне? Я не собираюсь покупать кота в мешке.
— Рассказать, как умер твой отец?
Меня не интересует их версия событий. Все равно мне наговорят тысячу ведер вяленых кобелей.
— Сударыня, где моя сестра? Нет Айрис, нет сделки.
Пахнуло холодом, земля и деревья покрылись льдом. Под дулом пистолета Эйвон вел одеревеневшую от страха и вполне живую Айрис по направлению к нам. Когда они подошли достаточно близко, Эйвон сорвал с ее рта изоленту.
— Ричард, — яростно закричала она на меня, — что ты натворил? Кого ты зарезал?
— Тебе всех поименно перечислить?
— Не будь дураком и отдай дяде то, что ему нужно! Между прочим, у меня ребенок!
Понятно, что Айрис не хочет умирать. Но обвинять человека, который пришел тебя спасать — это как-то сильно за гранью.
— Ричард, — Эйвон избегал смотреть мне в глаза, — наше терпение отнюдь не безгранично. Решай быстрее. Разумеется, ты можешь отказаться, но ведь тогда умрет Айрис.
Иногда, когда сил уже почти не остается, ты начинаешь получать удовольствие от власти над собой, от того, что удерживаешься у последней черты. Сейчас я как никогда был близок к опасному пределу, разделяющему расчет и холодное бешенство.
— Эйвон, — тетка за волосы откинула голову Айрис, — он не собирается нам уступать. Это беспредметный разговор. Не хотелось мне этого делать... Ричард, не пытайся нас убить. В противном случае дома тебя ждет крайне… неприятное зрелище. Жаль девочек, умереть из-за брата-фанатика во цвете лет… правда, Айрис?
— Да!
Айрис беспомощно всхлипнула и затряслась, как в припадке, но, получив хлесткую пощечину, умолкла. Как же они меня достали, два интригана! Хороший парень из боевиков наверняка бы заорал громкое и никчемное «Нет!!» и потребовал бы отпустить всех, кому не место в споре. Но я сроду не был хорошим, а драгоценное время уходило. Свой выбор я сделал. Казнить себя буду потом.
Я почувствовал, как лежбище подо мной начинает шевелиться. Но чего дядя не ожидал, так это обыкновенной оплеухи с помощью Силы. А затем мы сцепились, как горные коты, которые собрались разорвать друг другу глотки. Несмотря на субтильность, дрался дядюшка очень даже прилично — сказывалась украденная подпись отца. Сломав, они выпили его до дна. Мне нужно вымотать Эйвона, я почти одержал победу, когда увидел блеснувшее в лунном свете лезвие. Не успею, Айри! Прости…
— Ааааааа!!
А затем голова моей тетки взорвалась, забрызгав все вокруг кровью и мозгами. Я был сильнее и успел раньше впитать в себя дикое количество нахлынувшей Силы.
Под натиском взбесившейся магии я на целое мгновение забыл, как дышать. Это было похоже на удар молнии. Мне казалось, у меня горит кожа. Смерть животного никогда не давала мне столько возможностей.
Собрав всю энергию, которую только мог, я направил ее в землю. Я чувствовал каждую могилу, каждый труп, чувствовал, как поднимаются из праха древние рыбаки и те, кто жил здесь до них. Чувствовал их голод, нетерпение и желание разорвать тех, кто осквернил место их последнего покоя, того, кто оборвал пусть и бестолковую, но единственную жизнь. А затем вышвырнул дядю за пределы круга.
— Восстаньте из могилы все мертвые, кто слышит мой зов. Встаньте убитые и умершие своей смертью, восстаньте и служите мне.
Без имени я не сумел бы поднять даже одного мертвеца, но сила человеческой жизни, тем более жрицы была настолько велика, что мертвые не могли сопротивляться.
— Ты что творишь, дурак?!
Дядя попытался перехватить контроль хотя бы над Ожерельем. Бесполезно. Есть силы и звери, которых лучше не будить.
— Поднимаю мертвых.
— Остановись!
Это были последние слова, что я услышал от Эйвона в этой жизни. Сначала из-под земли показались покрытые струпьями и трупным воском руки, которые тут же схватили и повалили дядю. И тогда я приказал:
— Убейте его.
Ночь наполнилась криками и звуками разрываемой плоти. Когда все было кончено, я махнул рукой:
— Возвращайтесь в свои могилы и спите спокойно, возвращайтесь!
В землю легли все, кроме Ожерелья. Из глазниц каждого убитого продолжал литься злой свет, они ждали приказов. И были готовы разорвать на куски всех. Этого следовало ожидать — чем чаще их поднимаешь, тем злее и безжалостнее они становятся.
Простите, ребята. Я нащупал в кармане фиал и швырнул его им под ноги. Начинаю понимать, почему Круг назад святая церковь развлекалась аутодафе: мертвецы, некроманты и вампиры весело и жарко горят. Самому тошно.
Я опустился рядом с телом Аурелии и обмакнул один конец платка в ее крови. Затем подошел к тому, что осталось от Эйвона, произнес положенные слова и тоже обмакнул в крови. Вот она — моя страховка от чужого эгоизма. Если Наль попробует вылезти…
— Ричард, — Айрис рывком подняла меня с земли, — я требую объяснений!
— Кажется, тебе все-таки придется стать жрицей.
А мне объясняться с Кругом и помогать Алане писать отчет.
— Чего?! Скотина, ты все это нарочно устроил!
У Айрис всегда была тяжелая рука, но в этот раз я перехватил её за запястье раньше, чем успел обзавестись ещё одним украшением, и с силой оттолкнул от себя. Пусть тренируется на муже. Я устал.
— Шутки кончились. Будь добра, вспомни о своих обязанностях.
— Как ты смеешь?!
Айрис было отступила, а затем сжала губы: дыхание её силы скользнуло по коже запахом влажной, свежевспаханной земли. Кто же прет в лобовую, как секач-переросток? Воевать с ней всерьез глупо, но поставить на место необходимо. Я слегка приотпустил кулак, в который успел сжать силу внутри. Сестра захрипела и схватилась за горло.
— Завтра ты отправишься в их резиденцию, немного поплачешь и скажешь, что тетя Аурелия умерла от удара в висок и назначила своей преемницей тебя. Ты поняла?
— Д-да, — Айрис, к сожалению, уважает только силу. Как и моя мать. Иначе она и не подумает с тобой считаться. Чтобы понять это, мне понадобилось две жизни.
— Я не знаю, как ты это сделаешь, но в течение года, будь добра, добейся, чтобы в брачный договор жриц внесли пункт о разводе и что жрицы теперь подлежат светскому суду, после санкции герцога, разумеется. Как и их мужья. Это понятно?
— Я вообще-то замужем и в положении!
Беременная не значит больная. Нет, дорогая, от своих обязанностей ты не отвертишься. Среди жриц много волевых женщин, вот и цапайся с ними — все какое-то послабление Роберу.
— Успокойся. Сестрам Изобилия в очередной раз придется пересмотреть свой устав — Эпинэ нужен наследник. А теперь идем.
У Робера поседела одна прядь, а сам он по цвету сравнился с трехнедельным зомби.
— Ричард, что это вообще было?
— Эпинэ, уйми свою жену.
На негнущихся ногах я пошел к холму. Алана сидела на большом замшелом валуне и курила. А рядом с ней лежал здоровенный связанный бугай, который возмущенно мычал. Пару раз я видел его среди слуг Эйвона. На редкость исполнительный тип, который делает все, что приказано. Эйвон держал его для особых поручений.
— Будешь?
Она повернула ко мне лицо, и я присвистнул. С таким кровоподтеком надо минимум четыре дня лежать дома.
— Ричард, ты не находишь, что в последнее время участились случаи покушения на мою половую неприкосновенность?
Я только кивнул и раскурил сигарету. Мне срочно требовалось чем-то занять руки.
— Хорошая новость, нам есть на кого повесить все убийства, — Алана с наслаждением затянулась, — никогда не лезьте под горячую руку снайперу. Я на позиции, никого не трогаю, наблюдаю за цирком там, внизу. И тут чувствую, — она пнула связанного придурка, — как меня начинают душить! Ну, в общем, я не удержалась и хорошо приложила его. Удивительно, но после такого у меня получился вполне приличный выстрел, без лишних трупов.
Кое-кто, не будем показывать пальцем, мог бы подумать, что стрелка попытаются снять. Но что толку махать кулаками после драки?
— Спасибо.
— Тебе спасибо, одной головной болью меньше. Ричард, — сказала она тихонько, — у тебя кровь. И глаза светятся. Такого в прошлый раз не было.
Уж кто бы говорил. Я положил руку ей на плечо и попросил:
— Закрой глаза.
— Зачем?
Я ничего не ответил и, едва касаясь, провел пальцами по ее лицу. Кожу тут же закололо. Лечить я тоже умею, правда, редко и на подъеме сил после серьезного обряда.
— Все. Ничего не болит?
— Ричард, что я о тебе еще не знаю? Кстати, ты сможешь дотащить это тело до багажника?
Сомневаюсь, что хочу.
— Пусть лежит до утра и обдумывает свою жизнь. А потом я пришлю Джеймса.
— Тогда я свяжу его крепче, а то, не дай Чужой, освободится.
Когда мы дошли до машины, Айрис уже успокоилась и дремала на плече у Робера, который округлившимися глазами особенно напоминал удивленную сову.
— Ричард, — Робер аккуратно устроил Айрис на сиденье и тихонько открыл дверцу, — выйдем и поговорим, как мужчина с мужчиной.
— Хорошо. Алана, побудь с Айрис.
Иногда я думаю, что домашние — это худшее, что может случиться с человеком. На всякий случай Алана молча протянула мне пистолет. Оружие приятно холодило руку и, как я заметил, было заряжено.
— У меня три вопроса, — Эпинэ выглядел решительным и злым, — с какой стати моя жена должна быть жрицей, что здесь произошло и почему Эйвон мертв. Ты понимаешь, что натворил?
Снова-здорово, по двадцать пятому кругу.
— Сделал то, что должен. Я не люблю, когда мне лгут и пытаются обворовать. Но тебе не стоит беспокоиться, Робер. Для тебя ровным счетом ничего не изменится.
— А что изменится?
— Видишь ли, Робер, — я приложил к синяку ствол пистолета, — за все должно и нужно платить. За хорошую погоду, взошедшую рожь, отсутствие болезней… Цена не такая уж большая, но платят ее каждый год.
— И это?
— Человеческая жертва.
Какая ирония — говорить об этом после того, как я упокоил дорогого дядюшку. Надо бы позвонить поверенному. Кажется, в ближайшие полгода меня ждет сражение с юристами и финансистами. Начинаю думать, что устранение дяди было не самой удачной идеей. Можно было бы ограничиться превращением его в растение.
— Не понял, — цвет лица Робера опять ударился в неблагородную прозелень.
— Сестры Изобилия, — ненавижу объяснять очевидные вещи идиотам, — в прямом смысле слова любвеобильны. Раньше им было запрещено заводить семью, но правила слегка изменились. Но родных детей у жрицы быть не может, только ученицы, так что этот ребенок — первый и последний. Если тебе повезет, будет мальчик. Если нет, признаешь от кого-нибудь бастарда. В наших краях говорят, что у любой уважающей себя жрицы должен быть муж и любовник. Но правила меняются, потому что их пишут люди.
— Поэтому твой… дядя признал Реджинальда своим наследником?
Я глубоко вздохнул. Что бы Робер понимал в людях!
— У жрицы может быть один муж, который… если возникнет такая необходимость, вытащит ее из-за грани и поможет прийти в себя. А еще уладит вопросы с представителями власти. Айрис будет нужна твоя помощь, Робер. Очень нужна. По ту сторону ей будет жизненно необходимо знать, что есть руки, которые обнимут и согреют её, когда она вернется. Ты поможешь ей?
Потому что, несмотря на автономию и самостоятельность, в государственном аппарате есть люди, которые наблюдают за нашей деятельностью и заметают следы.
Робер возмутился:
— Разумеется, я помогу ей, если нужно! А любовники, что, получается, подножный корм для древних сил?
Еще один чистоплюй. Это он с моими коллегами не встречался. Серьезный маг рано или поздно сталкивается с необходимостью быстро снять стресс после боя. Выходов не так много: тупая и выматывающая физическая работа, чтобы сил на лишнюю дурь не оставалось, алкоголь — но только если вам не жаль окружающих и больше нечего терять, секс или медитация. Я предпочитаю последнюю, но она не всегда уместна.
— Ты знаешь другой выход?
— Я увезу ее в Эпинэ, и мы справился с этой ненормальностью! Уверен, наверняка есть обходные пути… ведь всегда существует минимум два решения.
Я понимаю, почему Айрис его окрутила. Ей действительно нужен тот, кто будет носить туфли и не спорить. А еще этот идеалист не может допустить и мысли, что у его жены планируются другие мужчины, от тел которых он будет помогать избавляться.
— Боюсь, место в семейном склепе — это не то, чего я хотел бы для своей сестры. Если не использовать дар осознанно, он сам начинает перекраивать мир под себя и постепенно убивает своего носителя. Айрис — жрица. Пусть не самая сильная, но ей есть, куда расти. А вы обвенчаны. Ты отвечаешь за нее, Робер.
— Ричард, ты рано или поздно доиграешься. Послушай, еще не поздно отказаться и начать нормальную жизнь!
Идиот. С этой дороги не сворачивают. А от моих обязанностей меня освободит только смерть.
— Это ты меня послушай и перестань прятать голову в песок! Рано или поздно ваш с Айрис ребенок поднимет любимую кошку или собаку. Дети, знаешь ли, плохо понимают, что смерть — это навсегда. Можно договориться с судьбой, но от своего дара не спрячешься никогда и нигде. Послушай, Айри и так довольно пережила за сегодня. Ей нужна твоя поддержка и любовь. И понимание. Ей будет очень нелегко. Особенно первые годы.
Это была манипуляция чистой воды. Но она подействовала. Робер затряс мою руку и тихо сказал:
— Ты только мне объясни, что, как, почему и зачем.
Победа. Робер еще сам не понимал, на что подписался. Ну, дорогой, только попробуй посмотреть в сторону какой-нибудь Марианны или Лауренсии. Мне нужна здоровая, счастливая и устроенная Айрис. А еще — лояльный Круг Жриц, потому что повторения сегодняшнего безобразия я не допущу.
На гербовой башне развевалось траурное знамя, а все окна и зеркала были занавешены черным крепом. У меня не осталось сил даже на боль. Мир вдруг выцвел до тусклого серого цвета. Навстречу мне вышел управляющий. Первый раз в жизни я видел, чтобы железный Бейтс, прошедший с отцом Торку, Дриксен и Гаунау, плакал, как ребенок.
— Эреа Эдит просила передать, что… госпожа Мирабелла… нет ее больше.
— Дикон, — а вот у Эдит были абсолютно сухие глаза и прямая спина, — знаешь, это невероятно весело — искать противоядие для себя, когда умирает твоя мать. Нам под дверь, — она говорила сухо и спокойно, — подбросили дымовую бомбу с сюрпризом.
Есть ограниченное число ядов, которое можно запихнуть в такую игрушку. Один другого гаже, поэтому подобным оружием торгуют только на черном рынке. Догадываюсь, что могли подбросить моим девочкам. Элениум-4 вызывает паралич дыхательной системы и мучительную смерть. Если не прививать иммунитет с детства — шансов почти никаких.
— Мы живы. Папа ведь приучал нас к ядам. А вот мама и наши горничные… Их как будто выпили заживо.
Значит, Эйвон тянул силы из живых. Недоброй тебе вечности, дядя.
— Что у них было на теле? Какая-нибудь драгоценность, оберег или артефакт?
— Обереги от нежити. Знаешь, с халцедоном. Но камни оказались словно обгрызены. Дядя, — Эдит посерела лицом, — и нам с Ди пытался всучить такие. Но я после них чувствовала себя плохо, почти ничего не видела и выкинула куда подальше.
И поэтому осталась жива. Молодец.
— И… Дикон, пожалуйста, не ругайся, но у меня под дверью труп.
— Кто?
— Джеймс, наш водитель.
Определенно, мне будет чем заняться в этом году. С этим бардаком пора заканчивать.
— Хочешь с ней попрощаться? Доктор уже все сделал.
Мать положили в ее спальне. Впервые я видел ее настолько расслабленной и спокойной. С лица ушло вечно недовольное выражение, и теперь она выглядела моложе своих лет. Казалось, она просто дремлет, но занемевшие руки говорили сами за себя. Я давно заметил, что настоящие лица бывают только у спящих или у покойников. Нельзя спасти всех, но каждый раз понимание этого бьет под дых. Я поцеловал мать в лоб и вышел.
— Джеймс, велите убрать замок и начинайте подготовку к похоронам. Кто еще сегодня умер?
— Нора, Дебора, — Бейтс принялся загибать пальцы, — Берта, Рут… моя Клара.
Старшая камеристка моей матери, негласная домоправительница замка и жена Бейтса.
— Мы обо всех позаботимся и поможем родне. Да, чуть не забыл, перенесите вещи эреа Айрис в покои госпожи Аурелии.
Чтобы ни случилось, статусные вопросы лучше решать быстро, раз и навсегда.
— А ваша гостья? Госпожа Алана, я имею в виду? Будут ли распоряжения касательно нее?
— Дайте ей отоспаться. Нет, постойте.
Угроза по имени Елена Урготская никуда не исчезла.
— Поставьте в ее комнату рябину и вербену в серебряной вазе.
— Будет исполнено.
Думать о том, что случилось и кого я потерял, буду потом. Какой бы ограниченной и недалекой ни была госпожа Мирабелла, она была моей матерью, и я любил ее. А теперь ее не стало. Пожалуй, работа — единственный способ избавиться от тоски и боли, которые не желали меня отпускать. Из своих ошибок я сделаю выводы, но не сейчас. Я достал из футляра четки, подаренные Оноре. От агатовых бусин шло ровное, тепло, которое утешало и успокаивало, точно Преосвященный стоял рядом со мной и по-отечески гладил по плечу.
Из моей памяти выжгло и похороны, и объяснение с властями, и разборки с Кругом Жриц. Не надо доводить меня до состояния «у последней черты», когда я не отличаю хорошее от дурного и начинаю крушить мебель. Редко, но со мной такое случается. Притихшие Робер и Айрис скользили по замку, как тени.
Сестра надела черно-золотое платье и не разговаривала со мной. Алана по большей части молчала, но время от времени в моей кабинете появлялась кружка чая с молоком и медом или какая-нибудь нужная мелочь. Мои младшие держались друг друга и пытались собраться и жить дальше. Пока у девочек не укладывалось в голове, почему это случилось именно с нами, ведь мы всегда играли честно и соблюдали договор.
Рано или поздно они поймут, что никаких правил не существует, и все это — очередная иллюзия. Потому что приходит беда, какая-нибудь неизлечимая болезнь, смерть или любовь — и лишает тебя всех привилегий.
Все, что остается нам — стоять перед ней, как есть, без щита и меча, ясно понимать, что отступать уже поздно и решительно некуда. У тебя нет ни тылов, ни запасных планов и аэродромов, и выбора тоже больше нет. Только идти дальше.
Я работал и разбирался со всем этим хитрым механизмом внутренней жизни замка, и в голове постепенно прояснялось. Я даже вновь начал что-то чувствовать.
Вальтеру Придду я написал витиеватое, полное двусмысленностей и намеков письмо о смерти Джастина и заверения в вечной дружбе. Я ненавижу лгать, но терять союзника в предстоящей бойне было самоубийством. Так что пусть Вальтер Придд считает, что Эйвон пытался через Джастина добраться до Дома Волн и спорных приграничных территорий, статус которых неясен до сих пор.
Обратиться бы, конечно, в коронный суд — но вполне вероятно, что разбирательство затянется на пару веков и сожрет, по меньшей мере, четверть семейного состояния. Я так же напомнил Спруту о родственных узах и выразил надежду, что через год Эдит примут при дворе Повелителей Волн. Брак Эдит с наследником Приддов мог бы решить четверть проблем и послужить хорошей вирой. Остается сделать так, чтобы Эдит захотела стать герцогиней Придд — ей пойдет аметистовый венец.
На восьмой день после похорон ко мне принесли конверт с черным вороном на синем поле. Герцог Алва выразил официальные соболезнования главе Дома Скал и надежду на то, что я сумею быстро оправиться от потери. И в этой жизни Ворон был страшно неуклюж там, где дело касалось живых чувств. В этом же письме меня известили о том, что герцог Алва покидает территорию Надора и благодарит меня за щедрость и любезность.
А потом на меня как гром среди ясного неба свалилось известие о смерти Людвига Ноймаринена. Старшего сына Рудольфа закололи серебряным кинжалом на балу в честь празднования дня рождения королевы. Колесо было пущено, началось следствие.
Мне предстояло возвращение в Олларию. Мэтр Инголс не станет больше ждать. И, кажется, мне придется сменить работодателя.
Квартира встретила меня толстым слоем пыли на давным-давно не работающем телевизоре. Дико и непривычно возвращаться в жилье, из которого безнадежно вырос и которое кажется тебе кукольным.
Как и прежде, я работаю по «вывернутому» графику. От третьих лиц я узнал, что Габриэль без объяснения причин уехал к маме, забрав с собой Тэда. Арлетта пока не назначила мне аудиенцию, но пара ее мальчиков по вызову регулярно паслись возле моего дома. В конце концов, я не выдержал и вынес им лимонад с ветчиной.
— Служивые, вас зачем послали? Наблюдать или убить?
— Охранять, — мрачно ответил мне шкафообразный детина, — чтобы ваша светлость никого ненароком не пришибла и не начудила на пару кладбищ. Если чего, мы вас вылечим. А то перед Аланой неудобно.
Честное слово, в эту минуту я почувствовал себя хрустальной пушкой, которая всем очень нужна, но никто не знает, как с ней правильно обращаться.
Я как раз готовился к Весеннему Излому, когда мне позвонила Алана. Обычно в такие дни я и из дому-то не выхожу — дурная сила плещет через край, а трахнуть случайную женщину только потому, что земля требует семени, меня совершенно не тянет. Предпочитаю обзаводиться бастардами более осмысленно.
— Алана, в чем дело?
— Ричард, — ее голос звучал монотонно, как будто в трансе, — у нас труп. Такой же, как в Надоре.
Наль? Нет, не может быть. Кузен оперативно сбежал в неизвестном направлении и даже не приехал на похороны отца и мачехи. Я подал на него в международный розыск и нанял девочкам телохранителей, но прекрасно понимал, что до конца жизни этот трус будет трястись от страха за свою шкуру и может в любой момент укусить. На этот случай у меня остался платок из рыбацкой деревушки.
— Подожди, какой труп?
— Как в Надоре, — она говорила очень тихо и напевно, — и опять флейта, Ричард, я не знаю, куда от нее деваться. Это за городом, рядом с вересковыми пустошами, по старому Надорскому тракту.
— Алана, это ловушка! Не вздумай! — короткие гудки в ответ.
Елена. Так и знал, что эта тварь не угомонится, так и знал. Ну что же, у меня есть четки Оноре, святая вода и заказ от нашей святой церкви. И навигатор, который не зависает в присутствии мага. Я позвал гончую, которая уже настороженно скребла ковер лапой.
— Ищи и задержи!
Янтарные глаза полыхнули чистым золотом, приказ был понят. Только не Алана, я не мог потерять еще и ее. Она не должна платить за меня. Четки холодили руку и не давали сойти с ума.
Я приехал как раз тогда, когда Алана выходила из машины. Посреди верескового поля стояла Елена Урготская в белом платье. Ее довольный смех звучал колокольчиком, а длинные русые локоны развевались на ветру. А затем она запела в полный голос, и лунные лучи на камнях и земле рассыпались дробными мазками. Обычному человеку этого с лихвой хватит для того, чтобы сойти с ума. Но не мне.
— А вот и голубки… Как славно. Мальчик и девочка, какая прелесть. Брось туфли, мне так нравится больше.
Алана шла навстречу ей, как загипнотизированная, и ничего не замечала. Ни того, что камни впиваются ей в ноги, ни того, что на черно-белом кителе оседает иней. Я почти бежал, но понимал, что не успею, если Елена закончит играть в свои садистские игры.
— Попробуешь выкинуть какой-нибудь фокус — и она умрет. Ну, иди ко мне, сладкая, иди к мамочке, и нам с тобой перестанут сниться кошмары. Сейчас я тебя поцелую, и все пройдет. Ну же, Ричард, подойди поближе, присоединяйся.
Ах ты сука. Ты сейчас целенаправленно и с удовольствием сводишь ее с ума. Ради чего ты хочешь превратить Алану в лишенное разума и воли животное, разве твой мастер никогда не говорил тебе не играть с едой? И с тем, кто может тебя выпороть.
— Зачем тебе?
Пульс бешено стучал в висках, а мысли были кристально ясными. Эта тварь стояла так близко ко мне, а я ничего не мог сделать. Если я атакую магией, то Алана выйдет из транса беспомощной идиоткой. Патовая ситуация.
— Она слишком похожа на мою сестрицу, некромант. Сейчас я поиграю с ней, а ты будешь смотреть. И ничего не сможешь сделать. А потом я займусь тобой. Ты, кажется, забыл о том, что нельзя уводить у женщины ее мужчину, особенно, если она сильнее тебя.
Зря она это сказала. Я терпеть не могу пустых угроз. И, кажется, за разговором нашел выход.
— У меня есть для тебя подарок.
— В самом деле?
— От родни.
И я бросил ей на шею четки — бусины немедленно прилипли к коже. Елена Урготтская страшно завизжала, а затем… я не раз смотрел, как горят вампиры при солнечном свете. Но я никогда не видел, чтобы они растворялись заживо, как будто их искупали в цистерне концентрированной соляной кислоты. Елена еще пыталась сорвать со своей шеи четки, но это было бесполезно.
— Алана!
Я едва успел подхватить ее на руки. У нее пошла носом кровь, а зрачок заполнил почти всю радужку. На лице появилось отстраненное и безумное выражение, которое бывает у сумасшедших и блаженных. Она срывалась куда-то туда, куда мне нет хода. А я не мог ее удержать и только чувствовал, как рвутся нити, связывающие ее с жизнью, а душу с телом. Неожиданно взгляд ее прояснился, она выгнулась в моих руках и хрипло выдохнула:
— Помоги же!
Это секундное прояснение все и решило. Я рванул полы её мундира, и медные пуговицы разлетелись в разные стороны. Из пасти смерти я могу вырвать ее только с помощью жизни. Значит, будет жизнь. Прости меня.
В Весенний Излом земля просит о возрождении, жаждет быть вспаханной. Просит уронить в неё семя, чтобы оно дало плод.
Я торопливо порезал палец перочинным ножом, капнул кровью Алане между бровей, на соски и на лобок. Размазал, и она удивленно застонала, а потом подхватила себя под колени, разводя ноги. Сейчас Алана слилась разумом с требующей соития землей, и моя магия почти не отличала женское тело от пласта вывернутой почвы.
Мне еще хватило рассудительности дернуть наверх её форменные штаны, а не приказать швам разойтись, а потом я уже ничего не помнил. Джинсы болтались у колен, а я двигался внутри Аланы, с каждым толчком, казалось, проникая все глубже.
Я так и не замкнул круг, и сила нарастала вокруг нас безумным водоворотом. Я чувствовал каждое зерно, упавшее в землю, каждое вспаханное поле, каждую вскопанную грядку, каждый возделанный сад. Женщина-земля подо мной двигалась навстречу, полуразумная в своем экстазе, и с каждым её коротким оргазмом ареал подпавшей под обряд почвы делался все шире. Мелькнула почти убитая мной дубовая роща, и я исцелил деревья одним прикосновением. Пахнуло тысячами запахов, навозом удобренных полей в Надоре, черноземами Варасты, травами Эпинэ, болотами Северной Придды. Здесь я уперся в море, и сила потекла вдоль берега, на юг и север.
Член уже ходил внутри безымянной женщины свободно, но её человеческое тело устало от оргазмов. Боль и наслаждение перепутались, и на мгновение я всерьез спросил себя — нужно ли заканчивать на этой, или свернуть ей шею, напоив землю кровью, и найти ещё одну?
Нет! Я с силой закусил губу и понял, что дурное марево отступает. Золотые земли лежали подо мной, требуя семени и весны, и с четырех сторон были окружены морем. Пора.
Это было легко и просто, отдавало дурным торжеством — все же забрать эту женщину себе, пометить её, заставить понести. Алана закричала подо мной, когда я кончил и земля покинула её, а потом широко открыла глаза и вырубилась окончательно.
Отпраздновал Весенний Излом, называется. Сердце колотилось в горле.
Мокрую спину даже под ветровкой чувствительно протянуло ледяным ветром. Я поднял голову с груди Аланы и натолкнулся на бесстыжий взгляд синих глаз. Этот вуайерист парил в воздухе и наверняка все прекрасно видел. И жаждал разложить меня в горизонтальной позиции, не утруждаясь поиском более приемлемого места.
— Не сейчас, — сказал я четко и членораздельно. Горжусь собой. — Сгинь.
Меня все еще болтало от переполняющей до краев силы. Хуже того, я боялся, что если Алва будет настаивать, то я не сумею ему отказать.
— Я тут, — носком сапога Рокэ указал на то, что осталось от Елены Урготской, — совершенно ни при чем. Это была целиком и полностью инициатива Ленхен. Более того, я готов компенсировать принесенные даме моральные страдания. Хотя и ты с этим прекрасно справился.
— Вообще-то Алана предпочитает видеть в своей постели живых.
— Значит, неживые были недостаточно убедительны.
Эта скотина что, третьим набивается? Мне и так, честно говоря, тошно. Я хотел ее согласия и доверия, а не того, что вышло, пусть мы оба и хотели друг друга. Но сделанного не вернешь. Рукой я нашарил отброшенный мундир и, честно говоря, с трудом застегнул ширинку на джинсах. Затем опустился на колени и рывком поднял Алану на руки: сейчас она, к счастью, крепко спала и доверчиво прижималась к моему плечу.
— Ты мог бы позвать меня. Тогда, в деревне, и сегодня.
Сказано это было с таким апломбом и обидой, что мне стало смешно. В разборках двух некромантов вампиру не место. Иначе мне бы пришлось оплакивать и это чудовище.
Подождите, Алва что, говорит словами и через рот? Ради этого следовало умереть и вновь родиться.
— А я был вправе?
— Я бы не отказал.
Тело переполняла звенящая легкость, и я не шел — парил над землей, не приминая трав.
— Я не люблю ходить в должниках.
— Какие счеты между нами? Но даже если так — Иноходцу и своей… даме ты задолжать не боишься?
Ревнивая гадюка.
— Иноходец и моя дама не достанут меня с того света.
И я знаю, чем им платить.
— Как знать, как знать.
Вдали занималась заря — край неба начал розоветь. В такие минуты как никогда осознаешь, что ты не человек и мертвые — твоя специальность.
— Рокэ, тебе стоит лечь в гроб.
— Охотно, если ты составишь мне компанию.
— Я серьезно. Скоро рассвет.
— Я тоже. Я, знаешь ли, изголодался, а после сегодняшнего мне будет трудно заснуть одному.
Хорошо, что я скольжу над землей, не то бы споткнулся на ровном месте. Это уже вопрос доверия, и поставлен он ребром. Решайся, Дикон.
— Я отвезу Алану в больницу. Где ты остановился?
Пусть ее пронаблюдают пару дней. Мало ли как зов Елены мог отразиться на ней.
— Там же, где и всегда. Стены этого дома слишком долго ждали тебя. Я уже почти потерял надежду.
Я не знал, чего хочу больше: смутиться или разозлиться. Вот ведь жук, всегда был гениальным тактиком, и когда понял, что со мной схема «Окделлу говорить все прямо и сразу» работает, тут же принялся этим пользоваться, даже если пришлось сделать над собой некоторое усилие. Я, на самом деле, ценю.
— Если кое-кто сейчас же не улетит, то ему предстоит на своей шкуре испытать последствия солнечных ожогов. А на вампиров сметана не действует.
— Какая трогательная забота. Зато ты с чистой совестью сможешь сказать своим коллегам, что спускал с меня шкуру. Приходи. Я буду ждать.
После того, как я отвез все еще беспамятную Алану в больницу, поехал в особняк на улице Мимоз. За тысячу с лишним лет дом Алвы ничуть не изменился, но теперь я в буквальном смысле слышал эти стены. Интересно, сюда протащили водопровод, газ и электричество?
Вышколенный, похожий на пингвина дворецкий открыл передо мной дверь.
— Вас ожидают.
В этом сомневаться не приходилось. Двери особняка с кованым вороном на воротах захлопнулись за мной. Я спустился по лестнице в подвал, где меня действительно ждали.
Когда я закрыл за собой пуленепробиваемую дверь, на плечи легли руки, а рот тут же запечатали поцелуем.
Я ответил с незнакомым себе ранее остервенением, стиснул в объятиях гибкую сильную спину. Магия утихала внутри, и вместе с уходом адреналина на душе становилось все гаже. Кажется, Рокэ собирался что-то сказать, но замер, когда я прижался губами к его виску и застыл, закрыв глаза. Волосы щекотали нос и знакомо пахли благовониями.
— Откат? — какой осторожный у него голос.
Нужно отвечать, да? Нужно, раз Рокэ спрашивает прямо.
— Тошно.
Проще ситуация не стала, но все-таки немного полегчало.
— У камина есть шкура, — на знакомый приказной тон хотелось усмехнуться, но, поразмыслив, я не стал кривляться попусту. — Иди ляг.
Шкура оказалась черной, с густой курчавой шерстью, спружинившей даже под моим весом. Бок пригревало камином, весело трещали ароматные смолистые дрова. Давно мне не было так хорошо телу и одновременно так погано сердцу.
— Пей, — я недовольно поднял веки, но Рокэ, похоже, был совершенно не настроен отступать перед хмурыми взглядами. Протянутый низкий бокал с касерой было проще опрокинуть, чем отнекиваться. — Быстро.
Спиртное обожгло горло, я скривился. Но ладонь в волосах показалась привычной. Нужной. Несмотря на то, что в жилке на запястье не бился пульс.
— С возвращением. Добро пожаловать домой... юноша.
Убью. Я снова распахнул глаза, совершенно добровольно. Пора бы уже выучить, как меня зовут. И вообще мой дом — Надор, но Рокэ об этом знать пока не обязательно.
— Герцог, вы страдаете склерозом?
— Нет, мне нравится, как ты злишься. И не только.
Вырубите у этой сумасшедшей вороны опошлятор.
— «Не моя девушка» звучит гораздо лучше, чем «мертвая девушка», — Создатель, я не знаю, что меня бесит больше: этот спокойный тон, неторопливая рука в волосах или то, что он прав? — Ты взвесил и выбрал. С учетом прошлой попытки я бы сказал, что прогресс налицо.
— Если бы ты не выигрывал от нашего будущего разрыва больше всех, звучало бы убедительней, — огрызнулся я. Рокэ только пожал плечами, не собираясь ни отрицать очевидное, ни переставать меня гладить.
— Когда я крепил только что созданные связи в мире собственной кровью — а начать пришлось с самого принятия эсператизма, иначе магия могла бы забыться, как и случилось однажды, меня тоже не слишком привлекала участь вампира, — неожиданно признался он. — Но Синеокая предложила именно этот вариант, и по сумме последствий он оказался единственно возможным. Я очнулся совсем в другом мире, хотя дата на календаре осталась той же. Так закончился тот Круг Скал.
— И потом цикл начался заново, — я вздохнул и позволил себе прижаться щекой к гладящей руке, — Круг Ветра создал новые смыслы, Круг Волн — чувства, Молнии наполнили эту форму силой. А будущий Круг Скал должен создать опору, утвердить это положение вещей — или же опрокинуть его.
— Да. Для этого и нужен новый Ракан — я передам полномочия с вашей помощью, и новая династия будет лучше меня. Без проклятий, но со знаниями об устройстве мира, — что ж, теперь общая картина в целом стала ясной. Понятно, как расставлять приоритеты и куда двигаться. Определить тактические цели и средства можно будет позже.
Не говоря уже о том, что теперь я знаю, почему жрицы так легко убивают любовников. Ритуал, проведенный над партнером, необратимо меняет восприятие. Если бы я не был влюблен в Алану и не сумел остановиться сам, я бы свернул ей шею прямо на том поле и закончил уже с другой женщиной, посвежее и помоложе. Зато, несомненно, вереск расцвел бы там после этого, как нигде больше, скрывая тело.
Алва чему-то хмыкнул, и я перевел на него вопросительный взгляд:
— А ты знаешь, — я видел, как в темноте озорно блеснули синие глаза, — что в твоей комнате наверху раньше была спальня герцогини?
Все, сейчас я соберу себя тряпкой с пола и выволоку одного обнаглевшего вампира на солнышко.
— Я же говорил вам не писать стихов и не говорить мне пошлостей.
— Юноша, раз в моем распоряжении всего одна человеческая жизнь, я не буду тратить её на споры. И учтите, здесь отличная звукоизоляция. Можете кричать и не сдерживаться.
Исключительно из вредности буду молчать и думать о благе Надора. И о том, где нам искать нового Ракана.
— Думать о делах рядом со мной? Да вы обнаглели, Ричард.
— Выменял стыд и совесть на инженерный калькулятор во втором классе колледжа.
— Я знал, что вы пойдете далеко, — рука Рокэ бесцеремонно легла на мой пах, — но не представлял, что настолько. Одобряю.
Прямо сейчас я был только за.
ЭПИЛОГ
Спустя неделю меня пригласили к главе Ли-4 для приватной беседы. Почему-то я совершенно не удивился, увидев за столом Арлетту, попивавшую шадди без сахара и сливок. Страшно горькая гадость. Впрочем, чего еще от Р. ожидать. Просторный кабинет, безупречно сидящий костюм цвета шадди с молоком, книги в тисненых обложках и холеное лицо, на котором не отражался возраст.
Все очень красиво, удобно, просто и дорого. Графиня Савиньяк была деловой женщиной и умела вкладывать деньги. Не суть важно, во что: агентов, людей, государственные программы или акции компаний. Вероятно, меня и Алану посчитали достойными вложениями. И я собирался использовать это на все сто.
— Мои самые искренние соболезнования, Ричард. Терять любимых всегда тяжело.
— Как мне обращаться к вам, госпожа?
Я пришел говорить о деле. И выторговывать свою жизнь. Или, по крайней мере, десять спокойных лет.
— Давай договоримся так. Пока ты работаешь на нас, ты называешь меня так, как большинство подчиненных. В приватной обстановке и, пока мы не подписали договор, я по-прежнему Арлетта. И будь добр, не используй титул, а то я начинаю думать, что мне пора заворачиваться в саван и ползти до ближайшего крематория.
— Как пожелаете, госпожа Арлетта.
Надеюсь, Арлетта не заметила иронии. Меня неизменно умиляли ее попытки быть демократичной с подчиненным. Железная рука останется железной, даже если обернута в четыре слоя нежнейшего бархата.
— Что бы ты хотел обсудить, Ричард?
Так сразу? А как же три тура обязательного дипломатического менуэта из двусмысленностей и намеков?
— Условия нашего сотрудничества в текущей политической ситуации.
Без своего поверенного я не буду подписывать никаких контрактов.
— Даже так… Какая версия событий тебя устроит: официальная или закрытая?
— Та, которая ближе всего к истине.
На самом деле, даже в самой лживой официальной пропаганде можно найти частицу правды. Если ты умеешь работать с источниками и отсеивать тонны лишней информации. Поэтому никогда не надо верить современникам, каждый из них стремится в своих мемуарах обелить одну сторону и очернить другую. Статистика из закрытых архивов — беспощадна.
— Ты просишь у меня допуска к документам?
— Ну что вы, — я гипнотизировал взглядом свою чашку с шадди, — я хотел поздравить вас с удачно проведенной операцией. Одним выстрелом двух волков — это сильно.
Скорее всего, после смерти сына Рудольф Ноймаринен либо сляжет, что наиболее вероятно, либо пойдет на открытый конфликт с властью и тем самым развяжет Арлетте руки.
— Ричард, если хочешь добиться чего-то, учись мыслить шире. Ставь себе задачи на вырост. И на созидание. Уничтожить может каждый дурак.
Так я и думал. Волки — это первая ласточка и пробный камень. А дальше будут вампиры, сиды и мы.
— Мне всегда казалось, что единство — в многообразии точек зрения.
— Но не когда эта точка зрения пытается сожрать твоего ребенка или воет на Луну. И не когда у одной из моих лучших следователей после ментальной атаки четырехсотлетней нимфоманки едва не вскипел мозг. Это вопрос власти, Ричард. И, как следствие, контроля над собственной жизнью.
Разделяй и властвуй. Все как всегда. Если ты не можешь контролировать агрессора и угрозу, то ты ее уничтожаешь. Универсальная ошибка всех харизматиков. Настолько универсальная, что стала вечной.
— Мертвые должны быть мертвы, лежать под землей и распадаться на белки, жиры и углеводы, а не танцевать в ночных клубах стриптиз и не охмурять молоденьких дурочек и дураков. И уж тем более не трахать королев. Создатель, такое ощущение, что в этой стране работают всего четыре человека, а остальные интригуют.
Я с трудом удержался от нервного смеха. Попробуй убей живого демиурга, которому кровь и молитвы на Изломе дают столько сил, что Четверым и не снилось. Счастье, что Арлетта не знает, кто пересоздал этот мир.
— Это вопрос чужой добросовестности и свободы воли.
— Нет, Дикон, — Арлетта устало откинулась на спинку стула, — это вопрос безнаказанности и развращенности. Но это все лирика. Я знаю, что ты умеешь охотиться и разбираешься в повадках крупной дичи. Арно был весьма впечатлен.
— Да, это так.
— Знаешь, в чем проблема большинства вампиров? Они не развиваются и считают, что можно почивать на лаврах, а люди так, аперитив, — Арлетта говорила с отрепетированным выражением душевной боли. — Но скажи мне, разве особые способности не накладывают на обладателя ответственность? Разве можно замыкаться только на них и не расти? У них есть то, чего мы так хотим и страшимся. Бессмертие и сила — это не награда, а наказание, но понимают это единицы. По отдельности мы существовать можем, но вместе… это будут отношения жестокого господина и слуги.
— Чего вы хотите на самом деле, госпожа Арлетта?
Потому что это на самом деле определяет все.
— Счастья для всех даром, и пусть никто не уйдет обиженным. Видишь ли, Ричард, наша цивилизация и наша раса развивалась только во время конфликтов. Надо уметь расставлять приоритеты. И уметь использовать данный Создателем потенциал, а не зарывать его в землю.
— Но это вызовет хаос и анархию.
— Из хаоса и анархии всегда рождается порядок и новая социальная структура. А у меня, как у хорошего акушера, руки уже в крови по локоть.
— Талиг — государство, созданное людьми и для людей, — вовремя я вспомнил цитату Франциска Великого.
— Разумными и живыми для живых и разумных. Мы умеем учиться на чужих ошибках.
Чего-чего? Расскажите некроманту о величии человеческого разума, интеллекте и цивилизации. Это декорации и кандалы для наших инстинктов. Проблема в том, что для успешного выживания и эволюции они вообще не нужны.
— А как же Ноймары?
— Разве я сказала, что речь идет о геноциде? Я всего лишь хочу поставить их на место.
— А кого ставит на место «Братство Солнца» на моих землях?
— Ричард, это же старая, как мир, политтехнология. Кто у вас читал в колледже политологию и основы пиара — Райнштайнер?
Народ безмолвствует. Слов не было.
— Парадокс, но на фанатиках и пушечном мясе лучше всего обкатываются инструменты управления, влияния и информирования. Ультраправые, прости за прямоту, это расходный материал, который делает всю грязную работу. В нужное время их просто уберут с доски.
— А Ли-4?
Арлетта рассмеялась, легко и свободно. Я терпеть не могу беспринципных людей, но ее я уважал. За умение работать и принимать решения. А еще за готовность не пожалеть даже себя.
— Ты задаешь правильные вопросы, значит, я в тебе не ошиблась. Ричард, я слишком много сил потратила на эту контору и своих людей. Я не беру к себе ни дураков, ни фанатиков. Скажем так, если придется выбирать между безопасностью Талига и жизнью агента… ампула с цианидом выдается каждому. А теперь скажи мне, чего хочешь ты?
Я долго молчал и тщательно взвешивал каждое свое слово. Ненавижу плестись в хвосте истории еще с той жизни. Но пример Родригеса стоял перед глазами. Нет, я не могу позволить себе так умереть.
— Гарантий. Себе, своей семье, своим землям. Моя лояльность и готовность работать в обмен на безопасность. Полная автономия моих действий и подотчетность вам и только вам. О прочем будет говорить мой поверенный.
— Что же, это справедливо и разумно. Но и ты будь готов выполнить любое мое поручение и просьбу, соответствующее твоей квалификации. Думаю, мы вернемся к этому разговору через месяц.
Аудиенция была кончена. Арллета задернула шторы и проводила меня до дверей.
На проходной я столкнулся с Аланой, которая что-то втолковывала охраннику, не представшего, как от нее спастись. Кто бы знал, как мне хотелось провалиться в тот момент.
— И долго ты будешь от меня шарахаться?
Она недовольно тряхнула каштановой гривой.
— Алана…
— Все ясно. Пошли поговорим, все равно у меня обед.
Мы сели в пабе «Ласточкино Гнездо». Алана уминала свой обед за обе щеки, а у меня кусок в горло не лез.
— Я так и не сказала тебе спасибо.
Да, счастье, что я ничего не ел, не то подавился бы рыбьей костью.
— Не благодари.
— Ричард, давай говорить начистоту, не то, я так чувствую, ты себя сожрешь без соли. Я ведь едва не сошла с ума там, на поле. Это было единственное адекватное ситуации решение. Спасибо, что у тебя хватило пороху довести дело до конца и не струсить. Все остались живы и даже довольны, а это почти сто процентов успеха.
Спасибо, дорогая, на добром слове.
— Если что, обращайся, — буркнул я.
— Ричард, — она взяла меня за руку, — знаешь, то, что я хочу тебя, я как-нибудь переживу. Если люди долго и плодотворно работают вместе, такое иногда случается. Ничего страшного, вальсируем дальше.
— И не говори.
— Тем более, в ближайший год мне будет не до моральных терзаний из-за прелюбодеяния.
В ближайший год нам всем будет не страданий. Работы выше крыши.
— Тебя все же переводят?
— Почти. Арлетта изучила мой рапорт по Надору и докладную. Она отправляет меня на стажировку.
— Куда?
— В Дриксен. В отдел поведенческого и душевного анализа. Там есть чему и у кого поучиться.
Не сомневаюсь. А еще это шанс избежать большой чистки в силовом аппарате Талига, которая вот-вот начнется. Подозреваю, что как только завершится процесс Людвига Ноймаринена, в прокуратуре, ведомстве супрема и следственном комитете полетят головы. Значит, в глазах Арлетты ценность Аланы по каким-то неведомым причинам подскочила до небес. Подозреваю, что на Габриэля надавят, и он будет вести себя тихо и без истерик, как мышь под метлой.
— Тогда не забудь вернуться.
— Естественно, мне же есть, к кому.
— Когда у тебя самолет?
— Сегодня вечером.
Так скоро? Я думал, время еще есть.
— Тебя проводить?
— Знаешь, — она говорила со мной очень мягко и тепло, как с одним из родственников жертв, — думаю, нам стоит отдохнуть друг от друга и по отдельности прийти в себя. Иначе мы можем наделать множество глупостей.
В переводе на человеческий язык это означает: «Прости, боюсь, что я не сумею себя сдержать, и мы вновь окажемся в одной койке, что сейчас практически смертный приговор и для тебя, и для меня. Должно пройти время».
Значит, так оно и будет. Как говорится, если хочешь что-то обрести, отпусти. Если оно вернется к тебе, оно всегда было твоим. Если нет — никогда им и не было.
— Понимаю. Надеюсь, в Дриксен ты найдешь, что ищешь.
— Если что — пиши. И, Ричард, — она пристально посмотрела мне в глаза, — если ты еще хоть раз, даже если мне будет очень плохо сделаешь подобное… Обещаю, я не промахнусь и даже почти не буду жалеть.
Бесполезно, я успею раньше. У меня реакция лучше. Я это знаю, она это знает… правда, сейчас страшно злится: на меня — за то, что я сделал, и на Арлетту, которая все прекрасно поняла и теперь хочет влиять на меня через нее.
— Да, именно так. Я действительно страшно злюсь. Неприятно, знаешь ли, чувствовать себя не живым человеком, а вещью. Видишь ли, к тому, что у меня есть сейчас, я очень долго шла. Леворукий побери, а ведь Эрвин был прав.
— В чем?
— Эрвин говорил так: «Если ты женщина, то ты должна быть на порядок, а то и на два лучшим специалистом, чем мужчина, но и это не гарантирует тебе ничего». Порядок — это десять раз. Два порядка — это сотня. Выводы делай сам.
— Прости, если сможешь.
Хроническое невезение порой принимает форму проклятья. Женщинам, которых я люблю, постоянно не везет рядом со мной, а мне не везет с ними. Одну я зарезал, вторая, по вполне понятным причинам, знать меня не хочет. Я бы и сам себя не хотел знать после такого. Ничего, переживу. Все, что нас не убивает…
— Я бы рада, но силы кончились. Впрочем, это не отменяет моей благодарности. Постарайся хотя бы в этот год не попадаться мне на глаза.
— Понимаю, с тобой так нельзя, но…
— Ни с кем так нельзя. Впрочем, чего еще ожидать от мира, который живет на чужой крови? Была рада тебя видеть, и счастливо оставаться.
...делает большую ошибку. Достаточно. Мораль я себе уже прочел сам.
Я все же проводил ее до площади, а потом пошел к себе. Через неделю я съезжал с квартиры.
Меня зовут Ричард Окделл, и от теперешней ситуации я не жду ничего хорошего. В дурные времена остается только ловить рыбку в мутной воде, делать выводы и терпеливо ждать своего часа. С другой стороны, когда все было иначе?
Через неделю после моего визита в Агарис позвонила Луиза Арамона, и мы обсудили дальнейшее сотрудничество. Среди прочего дама недовольно упомянула, что гонорар за Агарис выплачен полностью, а на следующем собрании Конклава среди прочего Орденом Милосердия будет поднят вопрос о снятии анафемы с моей семьи.
Открытый лист об одобрении Орденом любых моих действий я вернул Онорэ диппочтой, а вот четки оставил себе. Полагаю, он не будет возражать, если они спалят еще не одного вампира. Я долго думал, почему Елена рвалась подчинить или сломать Алану, а потом понял. Одержимость там была с самого начала, но вот окончательно заклинил вампиршу подаренный Айрис ловец кошмаров — Рокэ сплавил его любовнице, а той хватило глупости подсесть на дивные сны, в которых для всей полноты власти ей не хватало только победы над той, в ком она увидела давно мертвую сестру. Смешно. И справедливо.
Я готов был пожертвовать своей беременной сестрой, чтобы победить в магической дуэли. Делать этого не пришлось, но однажды совершенный выбор уже не забыть. Еще я сплю с вампиром, с которым нас связывают… долгие отношения с тяжелым анамнезом. В прошлый раз они закончились отравлением и смертью. В нынешнем Круге я зарабатываю на жизнь поднятием мертвых и истреблением вампиров. Обхохочешься.
Помешают ли мне отношения с Алвой вгонять кровопийцам в сердце осиновый кол? Нет. Помешают ли чувства к нему, если на карту будет поставлено благополучие моей семьи, после передачи полномочий сделать выстрел, который будет нужен Ли-4? Тем более нет. Помешает ли нежелание снова убить женщину свернуть шею Арлетте, если она попробует отступить от нашего договора? Не смешите меня.
Сейчас возможно все — Излом Круга, знаете ли. Так что, если вам дорога жизнь, не связывайтесь ни с вампирами, ни с некромантами, ни с сидами или оборотнями — вообще с эориями.
Наша кровь голодна.