Небольшие различия

      Лёгкое дуновение ветра — и трава зашелестела, слегка щекоча ступни лежавшего на земле юноши. Тот слегка поморщился и поелозил ногами, стараясь не отвлекаться от книги, которую читал, и от того, как ему дышали на ухо. Размеренно, спокойно и привычно. Хотя видеть подобное было бы немного, да что уж, очень странно любому человеку, ведь склонившееся над юношей существо было наполовину, если не больше, рептилией. Что, однако, не мешало юноше позволять ему трогать свои волосы и кожу, слушать тихое шипение множества змей, извивавшихся у его уха.       — Хм, Ноус, а много вас таких? — внезапно оторвавшись от чтения, спросил юноша и слегка обернулся. — Я ни разу не видел, только в сказках слышал.       — Конечно, много.       Мужчина, если его можно было так назвать, слегка улыбнулся и наклонился, после чего одна из змей на его голове тихо зашипела на ухо юноши, и тот дёрнул плечами, громко и звонко смеясь.       — Щекотно же! Но я не понимаю их речи. Поведай мне, о чём они говорят, может, собираются в ночи откусить мне ухо или что-то подобное?       — Какой ты мнительный, Даниэль. Будто мы не знакомы уже довольно долгое время. — Ноус слегка усмехнулся, проведя пальцем по плечу юноши.       Любоваться им было само удовольствие: упругая кожа была покрыта золотистым загаром, и на ней особенно красиво выделялись светлые волосы, на которые Даниэль изредка жаловался, так как их кончики щекотали плечи. А иногда непослушные прядки лезли в глаза, отчего юноша слегка хмурил брови и поправлял волосы; это была одна из тех привычек, которые так нравились Ноусу. Некоторые другие проявлялись реже, как то сминание чего-либо в моменты беспокойства.       Им было хорошо проводить время вместе. Когда солнце восходило, когда заходило, когда просто одаряло их теплом, оставляя яркие отблески в небольшом озере, у которого они встречались. Каждый раз было по-разному, но в то же время с одним и тем же лёгким трепетом от эмоций. В первый раз это был страх со стороны человека и заинтересованность со стороны нага, но постепенно эти чувства плавно перетекли во взаимную симпатию, а позже и в привязанность.       Эту привязанность они сперва выражали словами, затем осторожными прикосновениями, а в нынешнюю пору были поцелуи и ненавязчивые ласки. Последнее было не так часто, всё же на траве было не очень удобно заниматься любовью и Даниэлю приходилось отдирать пристававшие к спине травинки. Но, несмотря на такие мелкие недостатки, он любил находиться в объятиях Ноуса, как и тот любил обнимать его.       — Тебя дома не ждут? — тихо спросил наг, и в его голосе знакомыми томными нотками скользило приглашение к близости.       Поэтому Даниэль задумчиво замычал, сумев сдержать ухмылку, и отложил книгу в сторону, затем удобнее устроился на боку и посмотрел на Ноуса.       — Ближе к вечеру. А что, есть предложения?       Губы юноши всё же скривились в ухмылке, но это лишь позабавило Ноуса, и он склонился к лицу Даниэля, чтобы поцеловать его, пока одна из змей отвела упавшие на лицо пряди волос. Поцелуй был прохладным и осторожным, простым прикосновением, которое медленно, но верно перешло в игру двух языков. Даниэлю повезло, что Ноус был не ядовит, но любая появлявшаяся мысль об этом размывалась и обращалась уверенностью в том, что вместо яда наг вырабатывал что-то, что возбуждало его ещё на стадии неглубоких поцелуев.       Довольно скоро Даниэль оказался на спине, и Ноус мог любоваться его светлыми трепещущими ресницами, волосами, которые распались по траве, и неритмично вздымавшейся от быстрого дыханья грудью. Можно было долго дразнить юношу разглядыванием, но никогда этого не хотелось, и сейчас Ноус привычно склонился к его животу, несколько резко расстёгивая лёгкую рубаху, под которой был крепкий живот. Наг любил водить по нему своими прохладными губами, пока змеи касались шершавыми языками груди юноши.       Реакция Даниэля восхищала: его голос становился чуть хрипловатым, отчего стоны и дыхание были особенно красивыми; щёки окрасились румянцем от охватившего его возбуждения; тело же всё чувствительнее реагировало на прикосновения, мягко перешедшие с низа живота на паховую область. Юноша начинал слегка прогибаться и прикусывать нижнюю губу, тихо шепча что-то одобрительное.       — Ноус… Ты такой прохладный, — тихо засмеялся Даниэль, кладя ладони на плечи нага.       Тот лишь усмехнулся и поднялся выше, затем принялся целовать плечи и шею юноши, проводя прохладными пальцами по его горячему животу, из-за чего Даниэль прогибался и слегка дрожал, будто от щекотки. Такая реакция забавляла Ноуса, но ещё больше ему нравилось смотреть на выражение лица Даниэля, которое менялось от расслабленного до напряжённого. А его красные щёки и дрожавшие губы будоражили воображение.       Ладонь нага забралась за ткань брюк и белья, и Даниэль привычно подавался бёдрами к её движениям, прикрыв глаза рукой. Тело очень сильно реагировало на любое прикосновение низменно холодных пальцев, с губ раз за разом срывались всё более громкие стоны. Становилось жарче, и по шее юноши стекали маленькие капельки пота, которые Ноус довольно быстро слизывал. Каждый раз, когда он так делал, Даниэль смущался больше обычного, но позволял всё, ведь ему было приятно.       Это казалось сном или странной фантазией, но точно было правдивым, ведь Даниэль никогда не обладал столь извращённым воображением. Да и как могло быть ненастоящим это ощущение, когда сердце в груди норовило выскочить из-за того, насколько родными и приятными были прикосновения нага, когда ноги от возбуждения дрожали так, что встать на них не представлялось возможным, когда рукам не оставалось ничего другого, кроме как вцепиться в траву или в плечи Ноуса.       Но это не могло длиться дольше. Всегда был какой-то определённый момент, когда Ноус понимал, что юноше требовалось лишь ещё одно прикосновение, чтобы прогнуться едва не до хруста в спине и застонать от нахлынувших ощущений, и он всегда делал это прикосновение предельно нежным, мягким, успокаивающим. От такого Даниэль не просто стонал, а вскрикивал и зажмуривался, после чего резко выдыхал.       — Каждый раз реагируешь, будто чувствуешь это впервые, — с лёгкой ухмылкой прошептал Ноус, затем отстранился и приподнялся, чтобы оглянуть юношу.       Тот продолжал лежать с закрытыми глазами и наслаждался приятным ноющим теплом в животе, которое осталось после яркой вспышки удовольствия. Один лишь Ноус мог сделать такое с ним, пусть даже для его тела это не должно было быть полноценным удовольствием, которое он получал от женщин. С нагом он испытывал то, чего не мог объяснить, но приятный вкус этого чувства всегда оставался на его губах после их поцелуев.       — Ты всегда прохладный, а я всё ещё не привык, вот и всё. Но это очень приятно…       — Я рад, — просто ответил Ноус, однако в его голосе чётко слышалось звенящая радость и человеческое тепло.       Остальное время до самого захода солнца они проводили так же привычно: Даниэль читал книгу и иногда зачитывал отрывки нагу, лаская его слух слегка изменившимся после испытанного удовольствия голосом.       Возможно, в общении человека с нагом было что-то странное, неприемлемое, но это совсем не волновало ни одного из них. Даже наоборот, эти невероятные различия послужили пикантными специями для основного блюда, которое готовилось строго определёнными стадиями, которые сперва долго дразнили и лишь затем полностью насыщали. А дни были тягучими, словно мёд, и проходили медленно, позволяя наслаждаться проведённым вместе временем.       Ах, оно того стоило.