borderline

Хина не могла ответить на вопрос, в какой момент Анк перестал быть для неё просто демоном, носившем тело её брата, будто одежду, а стал... В общем-то, Хина до конца не могла сформулировать, кем для неё был Анк, ровно как кем она хотела бы его видеть. Она отмечала малейшие изменения в поведении грида. Он стал меньше огрызаться, скорее просто защищаясь, чем намереваясь обидеть. Он отводил глаза в сторону, вроде как пытаясь спрятаться за стеной обычного безразличия, а вовсе не в очередной раз показать своё превосходство над «глупыми людишками». Однажды, столкнувшись ночью внизу, в главном зале кафе, он назвал её по имени, а не «эта женщина», как раньше. В полумраке помещения Хина не могла видеть его лица, но почему-то ей показалось, что в данный момент по этим бледным щекам растекается еле заметный румянец. Когда она оступается на лестнице, он оказывается там, чтобы поймать её, хотя девушка была готова поклясться, что всего секунду назад его там не было. Его рука крепко обнимает её за талию, прижимая чуть ближе, чем было бы необходимым. Зрительный контакт оказывается таким интенсивным, что на миг Хина забывает, что эти гипнотизирующие чёрные глаза находятся на лице её брата. Время замедляет свой ход и...в этот момент на лестничной клетке появляется восторженно щебечущая Чиёко, и момент утерян. Стараясь много не думать о слишком опасных вещах, Хина продолжает свой будничный ритм. Работа в кафе, лёгкие штрихи новых моделей одежды, бесцельные часы в университете, и она вовсе не вырисовывает на полях его имя, когда лекция становится слишком скучной, чтобы продолжать слушать. Когда одним вечером Эйджи врывается в кафе, почти таща на себе еле передвигающего ноги Анка, сердце Хины срывается в пропасть. Она не отходит от его постели, а он не прерываясь смотрит на неё, из-под ставших слишком тяжёлыми век. – Не беспокойся за это тело, – его голос теряет обычную остроту и звучит слишком слабо, слишком беззащитно. – С ним всё в порядке. Машинально, Хина кивает, но сжимая в ладошке такие знакомые пальцы, он верит, что держит именно его, Анка, руку, и этот тугой узел в груди тоже только из-за него, и никого другого. Она проводит ночь утроившись на самом краешке кровати, целомудренно оставляя между их телами достаточно свободного места, но по утру всё равно просыпается в плену его рук. Резко осознавая своё положение, Хина садиться на кровати. Руки Анка – руки её брата – скользят по её спине, оставляя за собой тёплый след. Бездонные глаза ловят её взгляд, смотрят на неё снизу вверх, в них отражается вся болезненная глубина чувств, но которую оказалось способно состоящее из монет сердце. А в следующий момент, Хина пугается – того, что видит, того, что что хочет увидеть – и, мягко выскальзывая из практически невесомых объятий, сбегает. После этого утра, Анк сторонится её, опять начинает огрызаться на невинный фразы, отталкивая руку помощи Эйджи и игнорируя взволнованный взгляд Чиёко. – Анк-чану тоже тяжело, – говорит в один из последующих дней эта мудрая женщина, приютившая в своём кафе их проблемную компанию. – Он просто не может по-другому выразить свои эмоции. Взгляд Чиёко сквозит практически материнской нежностью, и Хина с лёгкостью читает в нём немую просьбу – позаботься о нём, это под силу только тебе. Она не знает, что сказать неспокойному гриду, боится, что, оказавшись с ним лицом к лицу, любые слова потеряют свой вес, станут ненужными. Желание бьётся о внутренние стенки её груди, грозя вырваться наружу, но холодный голос разума как бы невзначай напоминает – это тело твоего брата. Старшего братика, который заплетал тебе косички и катал на плечах, который проверял домашние работы и без исключения приходил на все школьные праздники, который утешал её в любой печали, был рядом в радости.., который может никогда больше не проснуться. Если задумываться глубже, реальность начинает казаться жестокой шуткой, поэтому Хина принимает решение не думать вообще. Она находит Анка на балконе, удобно усевшимся на тонкий поручень и очевидно, ничуть не боясь упасть. Делая шаг вперёд, девушка чувствует, что она, напротив, падает даже стоя на твёрдой земле. – Перестань, – тихо говорит она. Она не уточняет, что именно гриду стоит перестать делать: сводить её с ума или же убегать от неё. С поистине птичьей лёгкостью, Анк спрыгивает с перил, направляя на неё взгляд, в котором за щитом недовольства скрывается нечто похожее на надежду. – Ты не знаешь, чего просишь, – говорит он, понижая голос, будто не желая нарушить тишину момента. Ночь обволакивает их темнотой и безмолвием, уменьшая целый мир до небольшого квадратика балкона, где есть только он и она, и ничего больше. Что-то говорит девушке, что это один из тех моментов, когда решается судьба и только от её слов зависит будущее – для них двоих вместе или по-отдельности за вечной пеленой украденных взглядов и мимолётных прикосновений. Возможно, это неправильно, возможно, это эгоистично с её стороны и совершенно несправедливо по отношению к человеку, который долгие годы был для неё единственной семьей, однако в этот миг у Хины нет никаких сомнений. – Я знаю, – просто говорит она. – Знаю. Минуты уходят в бесконечность, пока Анк пристально смотрит на неё, прожигая, казалось, насквозь своим взглядом, а потом он подаётся вперёд, уменьшая расстояние между ними и стирая последние границы.