Дитя бразильского солнца

«Нет. Господи, нет! Этого не может быть! Нет… Это невозможно. Так не может быть, не может… Боже, пусть это будет сон!» Сегодня Бразилия проиграла. Нет, она не просто проиграла – она была разгромлена, повержена, растоптана в грязь «немецкой машиной». Сегодня Германия не была лучше, нет. Она сделала триумф. Уничтожила соперника, мучительно, видя всю их беспомощность, продолжала забивать голы один за другим. Первый забивает Томас Мюллер. В ту минуту, бразильцы думали, что отыграются, но к концу первого тайма они уже плакали, осознавая, что все кончено. Но и после перерыва немцы не остановились – они добили несчастных еще тремя голами. Последние, от безысходности и самого омерзительного ощущения, когда ты видишь, что тебе помогают это сделать из жалости, смогли забить лишь один. Немцы специально ослабили защиту, чтобы просто «подарить» гол сопернику. В своей родной стране, будучи всегда одним из лидеров в футбольном мире, так опозориться… 7:1 Просто невообразимая цифра. Такого в мире футбола не было очень давно. Немцы войдут в историю, как победители, как великие, которые сделали невозможное. А сборная Бразилии, очевидно, потеряла все свое влияние и приоритет. Звук свистка, оповещающей о завершении матча, словно бьет по голове проигравших, избивает по ребрам, ногам, животу, оставляя невидимые синяки, клеймящие их позор. Их скручивает в позу эмбриона, они оседают на поле, хватаются за волосы от невыносимой и ноющей боли. Слезы текут из глаз детей бразильского солнца. Кто-то – лежит уткнувшись лицом в газон, кто-то – просто стоит, кто-то на коленях молится, чтобы этот кошмар закончился, но это только начало ада наяву. Капитан плачет. Нет, он рыдает, сразу за всех. Только он – утешение команды и одновременно безответственный человек, допустивший такое. «Все кончено» - думает Луис, и невыносимое щипание глаз и удушающий ком в горле отпускают – солоноватая капелька ровной струйкой катится вниз. За ней еще одна, а потом еще, и еще… Глаза становятся красными, опухшими. Сквозь расплывчатое изображение, словно через марево, ты видишь, как радуется соперник. Они обнимают друг друга, поздравляют, радуются победе. А к Давиду никто не подойдет. Он один в эти минуты, быть может, роковые в его жизни. Никогда он не испытывал такого горя и отчаяния, подпитывающими чувством безысходности и неверия в происходящее, в невозможность осознать реальность, вдруг оказавшуюся столь жестокой. Луис оглядывается на трибуны. Он видит слезы. Не слышит шума, только тишина, пронзающая насквозь острым лезвием. Становится душно – люди плачут, но это не слезы счастья. Теперь уже тяжело дышать, голову сдавливают железными тисками, хочется закричать, разрывать глотку криком отчаяния и боли, рвать на себе волосы и ничего не чувствовать. Хочется, чтобы сердце остановилось, ведь станет легче. Все это закончится. Ах, нет, поздно. Ты уже испустил дух – просто это на время, а потом ты воскреснешь, и вновь начнутся мытарства. Наслаждайся минутой смерти, пока ты еще мертв. «Мы не хотели… Простите нас…» - тихо-тихо говорит Луис, еле шевеля губами, смотря на зелено-желтое море трибун. Капитан не сразу соображает, что нужно уходить с поля. На негнущихся ногах он медленно идет в раздевалку, опустив голову так, что пышные локоны закрыли лицо от презирающих взглядов. Его хватают за руку – интервью. Луис говорит что-то бессвязное, призывая себя успокоится, а слезы все текли и текли. Раскаленный воздух раздевалки переполнен горечью, витает чувство стыда и позора. Давид видит лица родных ему людей, перекошенные от сильных ударов по грудной клетке. Он сам ощущает тоже самое, только в разы сильней. Разум перестает работать, он направляется к Марсело. Тот сидит неподвижно, поникнув головой и еле-слышно всхлипывая. Луис встает прямо перед ним, тот медленно поднимает лицо, а взгляд, переполненный болью, упирается в красные от слез глаза капитана. Еще секунда – и теперь в его взоре только отчаяние, вперемешку с любовью и сочувствием. Давид кладет свои пальцы на сжавшиеся кулаки Марсело, а затем, всхлипнув и искажая лицо очередным приступом горечи в горле, опустился на колени, уткнувшись носом в руки своего товарища по команде. Тело бразильца содрогается, он рыдает навзрыд, крепче сжимая пальцы на кулаках Марсело. Последний убирает одну руку и запускает пальцы в густые волосы Луиса, и начинает медленно поглаживать своего капитана по голове, но тот лишь громче сокушается. Вдруг, рука резко убирается с волос, а Давид, из-за своего же плача, не слышит приближающихся к нему шагов. Удар. Прямо в голову. Чей-то тяжелый кулак бьет капитана в висок. Давид кричит, морщится от боли, и отлетает от Марсело на пол. Затем следует удар по лицу. Луис кричит еще громче, кровь с разбитой губы вязко стекает по подбородку. Бразилец старается отодвинуться от нещадно атакующего его человека, закрывая руками голову. Затем идет уже же не такой чувствительный пинок острым ботинком под ребра. - Мразь. Голос. Такой родной голос. Нет, Господи, нет! Давид резко открывает глаза. Над ним нависает тренер. Тот, кто был для него вторым отцом. Тот, кто воспитал из него великого футболиста. За что? Луис не понимает, почему с ним так поступают. Он поднимает взор на товарищей – все они сидят и даже не шевельнулись, чтобы помочь или защитить своего капитана, и только в их глазах плескается некое сочувствие и беспомощность. Давид поднимает взор на тренера. Тот смотрит на него испепеляющим взглядом. Казалось, что он готов сплюнуть бразильцу на лицо. Луис, продолжая смотреть глаза в глаза, медленно отползает к стене. На языке – привкус металла. На полу – красные разводы крови. - Убирайся. Холодный голос тренера пронзает острым ножом и без того измученное сердце. Дитя бразильского солнца не верит. Он посылает безмолвные мольбы, но взгляд «отца», переполненный ненавистью, рассекает их незримым лезвием меча. Давид встает, но ноги подкашиваются, и он не может подняться с первого раза. Луис хватается дрожащими пальцами за бруски скамейки. Собирая вещи под гневным взором тренера и товарищей по команде, Луиса вновь объяла горечь в горле. Сглотнув, он перекинул через плечо ремень сумки и быстро вышел из раздевалки. Страх, ужас, понимание, что надежды нет, он быстро шел по коридору, не обращая внимание ни на что. Двери открылись – прохладный бразильский ветер подул в лицо Давида. Тыльной стороной ладони он вытер слезы и сел на небольшую скамейку у входа, а затем уткнулся лицом в свои руки. Тихие всхлипы, сдавленные жалобные постанывания, сотрясающееся тело, локоны, падающие на мокрое от соленых слез лицо, одно слово «нет», заменяющее тысячи других бессмысленных… Андре вышел за Луисом – он видел его, убегающего по коридору стадиона. Слишком долго он знал этого всегда смеющегося парня, никогда не унывающего. Но сегодня все не так. Эта игра решила очень многое, слишком велика была ставка. Шюррле увидел бразильца на скамейке, одного, все еще в форме, плачущего, а на желтой футболке хорошо были видны красные пятна. - Что с тобой? – тихо спросил Андре, медленно подходя к бразильцу. Тот резко поднял голову, и немец увидел эти глаза… В какой-то момент, в них отражалась ярость и ненависть, но потом вновь – грусть и отчаяние. Шюррле сел на скамейку рядом с капитаном сборной Бразилии, и обнял его. Давид задрожал всем телом, а затем, положил голову на плечо немца и прижался к нему, как можно ближе. - Мне больно, Андре. Мне так больно… Шюррле успокаивающе поглаживал Луиса по спине. - Я совсем один, мне так плохо… - Ты не один, с тобой я! - заботливо уверял бразильца немец. - Нет, Андре, ты – с ними. А я – один…