Мальчишка и женщина

«Это серебро!» — яростно и испуганно вскрикнул голос в сознании Мины, и она и изо всех сил полоснула нападавшего по лицу мгновенно выросшими когтями. Глаза ее пылали алым, в тон губам, но вампир уже ощущала — невзирая на азартную жаркую злобу, до сих пор держащую ее на ногах — как распространяется по телу судорожная боль, одновременно и жар, и мертвящий холод. Скоро она уже не сможет сражаться. Унести бы с собой побольше жизней этих тварей, один из которых посмел ранить ее, и уйти, подобно кошке, зализывать раны... Как никогда ей требовалась помощь этих — будь они неладны! — джентльменов, но враги окружили ее, отрезали от остальных. Только где-то чуть сбоку и впереди отстреливался то ли Том, то ли мистер Кью... Она как раз полоснула кого-то из подручных Эм по сонной артерии, когда над ухом раздался выстрел, напоминающий хлопок в ладоши, и ее локоть схватила горячая рука. — Скромные люди, миссис Харкер, пользуются винтовкой с глушителем, — ухмыльнулся Алан Квотермейн и сильным рывком притянул девушку к себе, успев попутно толкнуть кого-то плечом и оглушить метким ударом дула в горло. — Идти можете? Мина с возмущением кивнула, но, как это часто бывает, не смогла, почувствовав помощь, сделать и трех десятков шагов. Такое часто случается с теми, кто недавно встал на коньки: они держатся хорошо, пока кто-нибудь не решит оказать им медвежью услугу и не возьмет несчастного под локоток. «Медведь» Квотермейн издал соответствующее своему виду раздосадованное рычание, прошипел «Женщины...» и — закинул ее себе за спину. Мина изумленно вскрикнула: она ожидала немного не этого — и тут же сдавленно, возмущенно простонала: плечи мистера Кью вздрогнули от отдачи выстрела, и губы Мины встретились с его взъерошенным затылком в отнюдь не нежном прикосновении. — Могли бы поаккуратнее обращаться с дамой, — Мину выворачивало оттого, насколько явно звучали в ее голосе подступающие слезы. Боль накладывалась на бессильную злость от своего беспомощного положения, и такая, казалось бы, мелочь, как нечаянный удар затылком, мог бы стать последней каплей, если бы она вновь не выставила щит язвительности и не спряталась за ним, дрожащая и нуждающаяся, о, проклятье, нуждающаяся в помощи. Квотермейн никогда не отличался чуткостью, да и не время и не место сейчас для нее. — Могу оставить вас этим господам, мэм, — в промежутках между ударами выдохнул он, — уверен, они истинные джентльмены, — Алан ударил кого-то прикладом под подбородок и метким пинком отбросил назад, — и умеют обращаться с дамой вашего статуса. Мина цепко, как кошка, держалась за его рубашку, а близость бешено пульсирующей жилки на шее порождала желание вцепиться в охотника еще и зубами и вязкой алой солью заглушить расходящуюся по телу боль, исцелить пульсирующую рану. И все же миссис Харкер нашла в себе силы от скулы до рта раскроить лицо кого-то из противников, решившего атаковать Квотермейна сзади, и прошипеть в ухо спасенному: — Пожалуй, я предпочту ваше общество, но не думайте, что оно мне слишком приятно. — Мне считать себя польщенным? — ухмылка и очередной яростный удар; на какое-то мгновение Мине показалось, что это ее он представляет на месте своих соперников. — Извольте. Как это было в духе «лиги джентльменов»: вести светские беседы, пробираясь сквозь гущу врагов. Обыкновенно Мину это забавляло, но сегодня... больше она не могла говорить. Она уже ничего не видела из-за кровавого-серебряного фейерверка под своими веками. Даже движения Алана она ощущала слабо, хотя сражался он яростно и уже не используя пули. Будь вампир в лучшем состоянии, она бы решила, что пули у него остались, но хитрый старый лис решил приберечь их... Мина очнулась лишь тогда, когда из жара, шума и тесноты всеобщей схватки окунулась в холод и тишь глухой темной ночи. Открыв глаза, раненная осознала, что они находятся в каком-то богом забытом узеньком переулке, а схватка бушует далеко позади. А еще — забавная деталь! — Квотермейн дрожит, и на его шее высыпали мурашки. Приободренная тишиной и спокойствием, породившими ощущение безопасности, Мина хрипло — скорее от боли, все еще разрывающей ее бок, нежели сознательно — прошептала ему на ухо: — Что это за дрожь, мистер Кью? — она выдавила из себя усмешку и, прикрыв глаза, нежно дотронулась окровавленными губами до его шеи. Близость горячей крови истинного жителя Африки не цветом лица, но сердцем, горячей, вкусной крови пьянила, дурманила.. отвлекала от боли. Но все же выпускать клыки — нельзя, он по-прежнему остается ее соратником. И человеком, который ее спас. Поэтому Мина, спасаясь от собственной несдержанности, скользнула губами к его уху и прошептала: — Вас так волнует мое общество, господин «от женщин одни неприятности»? — не думать о пуле в мякоти ее тела, не думать о серебряном яде, распространяющемся по ее венам, не думать о боли, не думать о кипучих слезах, уже готовых пролиться по ее щекам, ни о чем похожем, не думать!.. Алан отдернул голову и обжег ее холодной ухмылкой и насмешливым взглядом. — Ну еще бы. Тащить на спине то ли глыбу льда, то ли дикую кошку — тут попробуй не заволнуйся. Несмотря на привычную резкость тона, он сгрузил ее на землю поразительно бережно, умудрившись не потревожить рану. Рука Мины рефлекторно дернулась к ней: прикрыть, облегчить боль прикосновением.. но Алан перехватил ее руку и сильно сжал запястье. Возмущенно зашипев, Мина полоснула его по щеке пальцами, лишь каким-то уголком сознания напомнив себе, что выпускать когти нельзя: иначе — алые полосы на коже, иначе — лопнувшее терпение, иначе — рефлекс затопить боль в чужой крови станет слишком сильным... В глазах Квотермейна полыхнула злость. Он резко встряхнул ее за руку и медленно, чеканно произнес: — Г... неразумная женщина, рану нужно обработать! Пожалуйста, расслабьте руку. Ну же, — его голос смягчился, сделавшись от этого странно незнакомым. — Я хочу вам помочь. Расслабьте руку. Вот так, прошу, доверьтесь мне. Я не сделаю вам ничего плохого, просто расслабьте ладонь. Мина со стыдом поняла, что задыхается от жгучих беззвучных слез. Рана раздирала ее бок болью, и такую же — почти физическую — боль причиняли ласковые, как у заклинателя змей, слова Квотермейна, слишком ласковые, чтобы это можно было выносить спокойно. Мина не привыкла к ласке, люди, от которых она принимала ее, давным-давно сгнили в могиле, и слышать подобную интонацию, подобные слова, видеть желание помочь в чужих глазах — было все равно, что держать под кипятком обмороженные ладони. Хриплый то ли стон, то ли всхлип, и рука Мины упала на холодный и мокрый гранит, принялась бессильно царапать бесчувственный камень. Алан присел перед ней на колени и достал нож. Треск ткани, обнажившаяся рана... Мина как никогда была благодарна ему за хладнокровие: ни ужаса, ни отвращения, ни жалости не отразилось в темных глазах, только мелькнули в коротком оскале зубы, и с губ сорвалось тихое "боже мой". Вскоре он, впрочем, встряхнулся и поудобнее перехватил нож. — Вы доктор — диктуйте, что делать. Мина ответила скрипом ногтей по камню и сдавленным стоном: вернуть себе хладнокровие, требуемое во время операции, было тяжело. Она пыталась взять себя в руки, но с таким же успехом можно было подчинить себе море, темные, беспокойные волны. — Мина! — Алан вновь слегка тряхнул ее за плечи, заглянул в лицо пылающими глазами. — Прошу вас. Возьмите себя в руки. Я не смогу вас прооперировать самостоятельно. Ну же, — ладони сжались сильнее, — не заставляйте меня разочаровываться. Укол самолюбию подействовал. Мина зажмурилась на несколько долгих секунд, позволяя слезам беспрепятственно струиться по своему лицу, глухо всхлипнула... и, резко открыв глаза, смахнула со щек соленые капли. Из потайного кармашка ее строгого платья выпорхнул пинцет. — Наложите повязку. Выше раны. Здесь. Да, — стон сквозь зубы, мокрые от пота волосы разметались и теперь щекотали щеки и шею, — теперь слушайте. Вы вытащите пулю. И сразу прижжете рану порохом. Это выжжет серебро и микробов, которых вы занесли. Потом заткнете ее куском ткани. Действуйте быстро и смотрите в оба. Дайте мне что-нибудь в зубы. И пожалуйста, — вновь глухой стон, перед глазами мутно от слез, — отпустите какую-нибудь свою шуточку. «Сейчас будет легче, сейчас будет легче», — пульсировала в голове отчаянная мысль. Что за ирония судьбы? Вампир, практически неуязвимое, бессмертное существо, одно из самых опасных для обычных людей... но и на него найдется управа. И на каждую свою управу: осина, серебро, крест и святая вода — он, непривычный к дыханию смерти за своими плечами, реагирует так... так... — Похоже, мы с вами изобрели лучший способ заставить женщину замолчать, миссис Харкер, — скороговоркой пробормотал Квотермейн, когда в зубах у нее оказался кусок сложенной вчетверо жесткой ткани. — Я начинаю, и да поможет мне господь. Какой контраст ощущений! Позже она несомненно будет смаковать это воспоминание, кажущееся сейчас ужасным. Небывалое облегчение, когда проклятое серебро — наверняка еще и освященное! — покинуло ее плоть. И тут же — вновь острая, несносная боль, когда ее тела коснулся второй главный враг: пламя. Мина выгнулась с задушенным воплем, но уже через несколько мгновений Квотермейн затушил порох и, тяжело дыша, показал ей зажатую в пальцах пулю, черную от вампирьей крови. Вновь всхлипнув, Мина сжалась на холодном камне в дрожащий комочек. Ее все еще охватывал жар недавней боли и шока, но он постепенно начал спадать. И, когда девушка, наконец, пришла в себя, то с удивлением поняла, что ее гладит по спине горячая мозолистая ладонь. — Мистер Кью? — уже более уверенным, хоть и все еще хриплым голосом прошептала она. — Да? — ладонь убралась, оставив легкое ощущение прохлады и пустоты. Она хотела спросить, что он делает, но выдохнула лишь: — Спасибо, — с трудом приняв сидячее положение, девушка немного вымученно улыбнулась. — Спасибо вам. Она ожидала насмешливой улыбки и чего-нибудь вроде «Очевидно, теперь вы — моя должница, и я вправе просить у вас все, чего пожелаю? Что ж, в таком случае...» — но, кажется, перепутала его то ли со Скиннером, то ли с Дорианом. Алан только слегка улыбнулся и кивнул. — Вам лучше? — Да... пожалуй, — Мина поправила растрепавшиеся волосы чисто женским почти кокетливым жестом и машинально дотронулась до повязки, скрывающей рану. — Теперь только пощиплет несколько часов, и не останется даже шрама. — Везет же вам, клыкастым, — Алан ухмыльнулся и машинально потянулся за своей «Матильдой»: после любого боя оружию требовался уход. Мина заметила, что ее ствол теперь украшали несколько кровавых пятен, и во рту у нее пересохло от желания слизать их с металла. Конечно, это будет далеко не то, что настоящая живая кровь, но все же... после ранения ей требовалось восстановить силы. Конечно, миссис Харкер, привыкшая к подобным соблазнам, ничем не выдала себя. Она приняла самую изящную позу, какую только могла в сложившемся положении, и деликатно поинтересовалась, не найдется ли у господина Квотермейна зеркальца, на что тот со смешинками во взгляде, но не менее любезным тоном ответил, что, к сожалению, нет. Несколько минут они сидели молча, постепенно приходя в себя. По крайней мере, Мине это было действительно необходимо, а Алан... это одновременно и раздражало вампира, и нравилось ей: она не могла «прочитать» никого из Лиги, даже несмотря на то, что с тем же Дорианом была знакома более, чем близко. Закрывшиеся от всех за щитами язвительности, холодной любезности, жесткости, они настороженно смотрели друг на друга сквозь прорези в своих шлемах и лишь изредка опасливо тянули друг к другу окованные в железо пальцы. Исключением был, пожалуй, Том: открытый, смелый, красивый, очаровательный мальчишка, сумевший расположить к себе угрюмого Квотермейна и... и... Мина судорожно вздохнула и обхватила себя руками. Нельзя думать о нем. Ни сейчас, ни потом. Никогда. Сбегая от своих мыслей, девушка слегка улыбнулась своему спасителю и склонила голову набок: — Отчего вы спасли меня, мистер Кью? — она небрежно оперлась рукой на его плечо. — Я думала, вы ненавидите меня всем сердцем. — Предпочитаете вернуться в общество истинных джентльменов? — ухмыльнулся Алан. — Извольте. Вам по этой улице прямо и прямо, не ошибетесь. Я же предпочту остаться здесь, в безопасности, и подождать, пока наши друзья найдут нас сами. — А если нас найдут не те друзья? — прошептала Мина, изобразив на лице легкий испуг. — Что вы будете делать тогда, один на один с вооруженной ордой? Квотермейн молча и весьма выразительно взвел курок «Матильды», и Мина против воли засмеялась. Ее забавлял этот человек, называющий себя трусом, и способный открыто встретиться с чудовищным числом противников — и победить. Впрочем, все из их Лиги были такими — и в этом была их главная сила, их главная слабость. — И все же вы не ответили на мой вопрос, — настойчиво повторила миссис Харкер, — отчего вы меня спасли? Алан раздраженно передернул плечами, стряхивая ее руку, но Мина из чистой вредности лишь крепче сжала цепкие пальцы и прищурилась: нет, я не подчинюсь твоей воле хотя бы из одного упрямства. Квотермейн хмыкнул, уловив ее мысль, и соизволил ответить: — Пожалуй, оттого, что, сделай я по-другому, один наш общий друг располосовал бы меня клинком из своей ненаглядной тросточки, второй превратился бы в монстра и сыграл бы мной в этот... как его, какая-то американская выдумка... кажется, баскетбол. Третий друг попытался бы просто избить — какое разнообразие — ну, а последний застрелил бы меня из моего же ружья. А я, миссис Харкер, лучше стреляю, чем уворачиваюсь от пуль. — Какой ужасный пробел в образовании. Они засмеялись, как будто старые друзья, и Мина устроилась поудобнее, насколько это было возможно на холодном камне мостовой. — Вы действительно считаете, что моя безвременная кончина повлекла бы за собой такие ужасающие последствия? Мне кажется, вы преувеличиваете, — она с легкой улыбкой пожала плечами. — А мне кажется, что вы кокетничаете. «Какой же он все-таки бесцеремонный.» Квотермейн принялся загибать пальцы. — Не знаю, что у вас было с Греем, но он влюблен в вас до сих пор, хоть и делает вид, что это не так. Скиннер и Джекил хотят вас... кстати, на вашем месте я держался бы от Джекила подальше: никогда не знаешь, что может быть на уме у человека с монстром в мозгах. Кэп, пожалуй, единственный в этой компании, кто сохранил ясность разума. Он да я, потому что Том... — Насчет Тома можете не беспокоиться, — резко оборвала его миссис Харкер и убрала ладонь с плеча. — Не думаю, что он был бы сильно огорчен моей гибелью. «Не надо было вспоминать его! Ведь так хорошо все шло: я не думала о нем больше недели... а теперь...» Теперь ей хотелось обхватить колени руками, занавеситься от всего мира каскадом рыжих волос и не слышать, не видеть ничего, что напоминало бы ей о злосчастном Сойере. Мальчишке со смеющимися глазами и ртом с привкусом летних ягод. Мальчишке с золотом кудрей, смелым и ярким взглядом, с заломленной набок на американский манер шляпой и ветром между ребрами. Как ей хотелось сделать так, чтобы эти слова перестали быть метафорой... особенно в ту злосчастную минуту... Внутри вновь заворочался, глухо ворча, комок сплошной боли, но на сей раз не физической. Квотермейн молчал. Только смотрел на нее, внимательно, не отрываясь. И молчал. Ждал. Этим искусством владеют все охотники. Наконец, Мина не выдержала и резко — безрезультатно — отпихнула его от себя. — Прекратите так смотреть на меня, мистер Кью! — с холодной и жалкой яростью в голосе велела она. — Я не собираюсь ничего вам рассказывать. Все равно вы будете на стороне своего ненаглядного мальчишки. Алан пожал плечами и вновь принялся чистить свою винтовку. Весь его облик сочился самоуверенным «я знаю, что вы расскажете» — по крайней мере, так казалось Мине, несмотря на то, что Квотермейн не поднимал головы, даже глаз его не было видно. Несколько секунд миссис Харкер сверлила его холодным, яростным взглядом, а затем, подхваченная волной гнева, отчеканила: — Скажите, все любители огнестрельного оружия настолько ветреные? Вы что-то говорили об огромном количестве любовниц, — девушка искривила губы и царапнула воздух ногтями. Она никогда не отличалась особым сочувствием к посторонним, но сейчас желала лично выцарапать глаза каждому мужчине, кто хоть раз оставлял женщину на обломках отношений, на осколках сердца, в которых отражается счастье соперницы. Алан слегка пожал плечами и поднял на нее взгляд. — Не могу говорить за всех, миссис Харкер, однако я предпочитал расставаться с ними полюбовно, — он чуть помолчал, а когда вновь открыл рот, то его голос вновь зазвучал незнакомо-мягко и немного устало. — Что случилось, милая девочка? — ладонь коснулась ее запястья в надорванном в схватке рукаве. — Что сделал Сойер? Если бы на его месте был Дориан, — а именно ему Мина, охваченная жгучей жаждой мести, желала поведать эту грязную историю первому, — то в его глазах пылал бы холодный гнев и готовность растерзать Тома на месте, возможно, что-нибудь оторвав ему по ее просьбе. Если бы на его месте был кто угодно: Скиннер, Джекил, да даже капитан Немо (хотя за этого странного индийца Мина поручиться, конечно, не могла: она никогда не понимала его), то в итоге они все пришли бы к готовности расправиться с бедолагой-Сойером. В глазах Алана Квотермейна отражалось лишь спокойная готовность ее выслушать — и не более. И за это Мина тоже, пожалуй, была ему благодарна. Она устало вздохнула и зарылась тонкими, чуть подрагивающими пальцами в волосы. — Мы останавливались в гостинице две недели назад... помните? Молчаливый кивок, ладонь, продолжающая сжимать ее запястье. Он принялся поглаживать ее кожу большим пальцем... это одновременно и раздражало, и успокаивало. — Мы с Томом... вместе... были вместе уже довольно долго. Он понравился мне с самого начала, — Мина горько улыбнулась. — Такой искренний. Необычный. Мне казалось, что вся его душа открыта, как на ладони... и принадлежит мне. Солнечный, смелый мальчик... На губах Квотермейна мелькнула понимающая усмешка, пальцы скользнули по ее руке особенно мягко. — Мне казалось, что он любит меня. И я не знаю, отвечала ли я ему взаимностью или нет. Но я никогда прежде не встречала такого человека, Алан! — девушка яростно схватила его руку, сжала до боли в косточках кисти и отчаянно заглянула в глаза. — Никогда! Такого светлого и яркого. Настоящее солнце. Полная противоположность Дориану. Дориан... — она всегда старалась называть его «мистером Греем», чтобы не выдать себя болью, с которой всегда звучало это красивое, мурлыкающее имя. — Я любила его, — эти слова она прошептала едва-едва различимым шепотом, который, тем не менее, сочился горечью. — Но Том был его полной противоположностью. И я подумала: может, он — именно то, что мне нужно? Светлый и ласковый мальчик, одновременно и нежный, и способный защититься сам и защитить меня. Я подумала... я позволила себе подумать, что мы будем счастливы, когда вся эта ерунда с Эм закончится, — она засмеялась хриплым безрадостным смехом. — Даже вампиры, которым недавно перевалило за сто — только никому не говорите — могут быть поразительно глупы. Слезы вновь подкатывали к ее глазам, слезы, которые она старалась сдержать так долго, долгие семь дней, в течение которых Том, несносный мальчишка Том, ее солнце, ее боль, был с ней рядом. Его присутствие она ощущала кожей каждую минуту, даже если не видела его. Но всегда слышала голос, шаги, смех... ненавидела все это — и любила горькой, отчаянной, последней, возможно, любовью. Мистер Кью без слов приобнял ее за плечи, привлек к себе чуть грубоватым движением. Его руки обжигали сквозь платье, слишком горячие для ледяного вампирьего тела. Пропитанные Африкой, как и он сам. Столь же неуклюже, как и Квотермейн, столь же грубовато и неумело, Мина ткнулась лбом куда-то ему в ключицу. — Так что он сделал, миссис Харкер? — мягко спросил Кью. — Изменил вам? Она яростно ударила его кулаком по плечу. — Да! Ради всех святых, насколько же это было глупо, насколько банально... — она прерывисто, болезненно выдохнула, силясь сдержать всхлип. — Я увидела его... он целовался с другой девушкой... я хотела убить ее, Алан, — Мина жутко улыбнулась, оскалив едва заметно удлинившиеся клыки. В глазах ее отражался острый, голодный блеск. — Я хотела, но он попросил, и я... я... — это не всхлип, конечно, нет, это рваный, холодный смех... — Я любила его! — вновь удар кулаком, вновь яростный блеск в голубых глазах. — И он должен принадлежать только мне! А он... Мина оборвала себя на полуслове и попыталась высвободиться из рук Квотермейна. Она ненавидела ощущать себя настолько обычной женщиной. Вампир, прожившая намного больше, чем можно было сказать по ее лицу, привыкла с легкостью распоряжаться сердцами влюбленных в нее мужчин, не чувствуя к ним в ответ ничего. Привыкла, что от нее зависят, ей устраивают скандалы и угрожают убийством — или самоубийством — если она уйдет. Она привыкла ощущать себя кем-то вроде высшего существа, суккуба... тем более, что ее часто именно так и называли. А Том, этот мальчишка Сойер, заставил ее вновь почувствовать себя обычной женщиной. Сначала — самой счастливой. Затем — самой несчастной. Алан не позволил ей вырваться из своих рук. Он успокаивающе, хоть и немного неумело, погладил ее растрепавшиеся волосы и негромко, осторожно начал: — Миссис Харкер... я не умею изъясняться красиво. Извините меня, если мои слова случайно заденут вас... — было видно, что ему также непривычно и, пожалуй, неловко находиться в роли утешителя, как ей — в роли утешаемой, и уж тем более непривычно извиняться. — Сойер — мальчишка. Вы... — Старуха? — она нервно ухмыльнулась. — Я настолько плохо выгляжу? — глупые попытки вернуть на лицо привычную маску, когда она уже слетела и лежит под ногами, измятая и жалкая. — Женщина, — с легким раздражением поправил Кью. — И для вас эти отношения... не то же, что для него. Я сам был таким в его годы и могу понять. В то же мгновение Мине захотелось расцарапать ему лицо, а лучше сделать что-нибудь похуже. Значит, и Алан тоже оставил какую-то женщину несчастной, разбитой, опустошенной и отчаянно-злой на весь белый свет. Мина заставила себя сдержаться и лишь с ожесточением скривила рот и скомкала ткань рубашки Квотермейна так, что ткань опасно хрустнула. — Это не значит, что он вас не любил. Вы ему нравились... просто не так. Вы хотели провести с ним остаток жизни, а он — просто хорошо провести время. Неосознанно... скорее всего, неосознанно. Том — романтичный мальчик, он искренне верил во все клятвы, которые он вам говорил — а он наверняка говорил, я прав? Мина с кривой усмешкой склонила голову: да, говорил... и она ему верила, хотя разум отчаянно бил тревогу: нельзя! Это всего лишь глупые слова влюбленного мальчишки! Но тогда она сама любила этого мальчишку. И хотела ему доверять. Идиотка! — Вы к этому относились серьезнее, чем он. Понимаете? Он — мальчишка, ребенок, его влюбленности — яркие и искренние, но кратковременные. И вряд ли он это перерастет, — Кью слегка усмехнулся. — Мы с ним похожи, но есть одна существенная разница: он всегда будет вечным мальчишкой. Я им не стану уже никогда. Не вините его, милая девочка, — он легко дотронулся ладонью до ее щеки. Когда он смотрел так мягко и так непривычно, наверняка и для него самого непривычно, ласково, то глаза его казались даже красивыми. — Он не хотел сделать вам больно. «Но сделал», — горько подумала Мина и измученно прикрыла глаза, позволив себе не обласканной кошкой прижаться к чужой ладони. У нее не осталось сил на споры. Вспышка эмоций, небывалая для нее откровенность, ранение, страх за свою жизнь, выматывающее руководство операцией... все это отняло слишком много сил, и она почувствовала, как впервые за долгие-долгие годы на нее навалилась тянущая далеко вниз ужасающая усталость. Девушка вновь бессильно ткнулась лбом в ключицу Квотермейну и провалилась в глубокий сон.

***

Заслышав поблизости знакомые шаги, Алан поднял голову — он и сам немного задремал, вполглаза, как и полагается Макумазану — и легонько тряхнул за плечо Мину: она так и осталась спать у него под боком, пригревшись, точно кошка. Однако из сонного марева девушка вынырнула со скоростью, достойной настоящего солдата, и встретила своих соратников привычно-холодной полуулыбкой и сдержанным кивком. Ничто не выдавало ни слез, ни ранения — щипало уже значительно меньше, что не могло не радовать миссис Харкер — ни недавнего разговора. — Вы задержались, господа, — спокойно произнесла Мина. — Нам не хватало подмоги, — хмыкнула пустота голосом Скиннера. — Потому что кое-кто решил... уединиться. Вампир и охотник переглянулись... в глазах Мины сверкнула усмешка, и тут же она изогнула губы Квотермейна. Он с самым что ни на есть невозмутимым видом, так, будто делал это всю свою жизнь, приобнял миссис Харкер за талию и жестом джентльмена пригласил ее следовать за собой. — Идемте на «Наутилус». Моя дама не желает объяснять ситуацию. Ничего не могу поделать, — он задержал насмешливый взгляд на Грее и — чуть посерьезневший и похолодевший — на Сойере. — Пора отправляться дальше. Мина непринужденно прижалась к его боку и зашагала рядом с гордо поднятым подбородком и привычно холодным взглядом. Ощущение взглядов Томаса и Дориана приятно щекотало ей нервы и делало сдерживание улыбки достаточно трудоемкой задачей. Уже на «Наутилусе» Алан отозвал в сторонку своего неофициального протеже и, когда Том подошел, сияя веселой улыбкой, отвесил ему тяжелый подзатыльник. — За что?! — возмутился американец, отпрыгивая в сторону. Квотермейн наградил его мрачным, тяжелым взглядом и еще одним подзатыльником, правда немного полегче. — За восхитительную американскую толстокожесть, мой мальчик.