В ночи без света

Покрывало на кровати было кипенно-белым, и лежавший поверх него человек выделялся несколькими черными пятнами: чернота юбки, чернота волос и бровей, темные провалы глаз и темная помада на губах. Света не зажигали. Другой человек сидел на той же кровати, в ногах у первого, осторожно и несмело оглаживая под юбкой его ноги. — Давно не виделись, — глухо проговорил лежавший. — Да, — был ответ. — Соскучился? Сидевший змеей скользнул к своему собеседнику и быстрым, еле уловимым движением коснулся губами его губ; низким грудным голосом выдохнул ему в ухо: «Мана…» В ответ его одарили поцелуем — сдержанным и чопорным, но приятным. — Поменьше пафоса, Гаку. Мы давно уже не пылкие влюбленные… — А то мы ими раньше были… — проворчал Гакт, поднимаясь. — Ты меня разве когда-нибудь любил? Мана ничего не ответил, наблюдая за тем, как Гакт встает с кровати, подходит к мини-бару у противоположной стены, наливает себе водки и залпом выпивает. — Я слышал про твоего гитариста, — произнес Гакт, возвращаясь на кровать и садясь рядом с Маной. — Сочувствую. — Ну, спасибо, наверное? С каких это пор ты такой понимающий? Гакт наклонился к самому лицу Маны и прошептал сдавленным голосом: — Я знаю, что такое терять близких людей. Так что — да, я сочувствую, потому что понимаю. Но ты же слишком… слишком ты, чтобы не ёрничать по этому поводу. — Гакт снова встал. — Выпить хочешь? — Виски. Спасибо. Несколько минут висело молчание. Обоим стало неуютно от этой бессмысленной пикировки, но ни один не желал первым прекратить ее и тем самым — уступить. Оба судорожно соображали, что бы такое сказать… Мана заговорил первым: — Ты даже не пришел на его похороны. — Мы и знакомы с ним не были, — парировал Гакт. Мана устремил на него тяжелый взгляд из-под густо накрашенных ресниц. Гакт буквально слышал, как в душе Маны клокочет обида. Он прекрасно понял, что Мана говорил уже не о недавно почившем гитаристе своей группы, а о другом человеке, но прикинулся непонимающим и не собирался исправлять эту намеренную оплошность. — Ты прекрасно меня понял, не дурачься, — сжав губы, проговорил Мана. — Тебе не кажется, что в таком контексте подобные шутки, мягко говоря, не уместны? — Да, конечно, я тебя понял. Но ты прекрасно знаешь, что меня там не было не потому, что я плевать на него хотел, а потому, что мне никто не сообщил. Не моя вина. Снова повисло молчание. На обоих навалились воспоминания. Прошлое… В их совместном прошлом было много такого, от чего каждый с радостью бы отрекся — лишь бы больше об этом не знать и не помнить; было, однако, и то, что они бережно хранили и благодаря чему проводили иногда ночи вместе. Гакт пошел на примирение первым: — Прости меня… Не сердись, — тихо сказал он, осторожно проводя пальцами по губам Маны. — Неужели нас ничего, кроме взаимных обид, уже не связывает? — Ты мне скажи. — Мана усмехнулся. — Это ты у нас мастер по уходу с громким хлопком дверью. — Это было давно. Я с тех пор поумнел. Гакт наклонился над Маной и коснулся губами его губ. Он не сразу решился поцеловать его по-настоящему, потому что с Маной всегда было трудно угадать, чего он хочет или не хочет прямо сейчас. Поцелуй вышел осторожным и каким-то холодным, хотя Мана даже запрокинул голову и сжал затянутой в перчатку рукой плечо Гакта. В комнате царила темнота, только в окно пробивался сквозь занавески неоновый свет рекламных вывесок. Во мраке глаза Маны блестели, отражая отголоски огней ночного города, а лицо казалось еще более бледным, чем обычно. Гакт хотел что-то еще сказать, но не нашел слов, поэтому снова стал целовать Ману, стараясь при этом расстегнуть на нем блузку. Мана, однако, лишних вольностей ему не позволил: сжал его руку и аккуратно отстранил от себя, выскользнул из кровати, подошел к окну и раздвинул занавески. В комнату хлынул неоновый свет — Гакт зажмурился и неприятно застонал. — Закрой, — попросил он. — Потерпишь, — пожал плечами Мана, возвращаясь к кровати и на ходу застегивая пуговицы. — Все еще злишься? — спросил Гакт, одним глазом глядя на него и стараясь укрыться от яркого света. — Злюсь? Нет, просто хочу немного пощекотать тебе нервы… — Мана обворожительно улыбнулся и улегся рядом с Гактом, положив голову ему на плечо. Гакт приобнял его и спрятал лицо в его волосах. — За столько лет не нащекотался? — глухо спросил он. — Ты же всегда все делал для того, чтобы меня морально изнасиловать. Одни твои измены обошлись в несколько пачек успокоительного. — Что было — то было. Не отрицаю. Но я тебе никогда не изменял. Я мог отменить свидание в последний момент, я мог разыгрывать драму на пустом месте, но измен никогда не было — не наговаривай на меня. — В плотском смысле, может, и не было… — Что ты имеешь в виду? — Ты знаешь. Мана пробормотал что-то неразборчивое, что, видимо, должно было означать: нет, я понятия не имею, о чем ты. Гакт тяжело вздохнул. Снова, как и много лет назад, больно кольнула в сердце игла ревности и обиды; захотелось не то свернуть Мане шею, не то прижать к себе еще сильнее и никогда больше не отпускать. — Ты знаешь, о ком я говорю, — повторил Гакт, стараясь не выдать эмоций. — Ты был влюблен в него. Всегда. Но тебе было сказано, что мальчики не нужны, даже в платье… А я просто подвернулся под руку. Я же видел, как ты на него смотришь… Думаешь, мне легко было засыпать рядом с тобой, зная, что все твои мысли с ним, а не со мной? Я убить вас обоих был готов… — Прекрати! — вскричал Мана, оттолкнув от себя Гакта и вскочив на ноги. — Это удар ниже пояса! И если уж на то пошло, то ты тоже по нему сох. Да! Знаю, ты считаешь меня бесчувственной куклой, но я не слепой! Мне, каково мне было видеть, что вы чуть не целуетесь у всех на глазах?! — Ты преувеличиваешь, — перебил его Гакт, все еще закрывая лицо от света. — Такого не было никогда. Но ты прав, если тебе так легче. Закрой эти чертовы занавески! — Не ломай комедию. Не настолько у тебя чувствительные глаза. Выпьешь? — Да. Водки. — Поездка в Россию на тебя плохо повлияла… Кстати, как дела у того высокого белого парня? — У него недавно группа распалась. Гакт тяжело поднялся с кровати, принял из рук Маны рюмку и задернул все-таки шторы. — Да ты мастер по разваливанию групп, — съехидничал Мана. — Твою группу я не разваливал. Эта группа — тоже не моя работа. — Неудачная шутка, прости. Кампай? — Кампай. Гакт залпом осушил рюмку и закурил электронную сигарету. Мана стоял у мини-бара, цедил сквозь зубы виски со льдом и скучающим взором следил за парком от сигареты Гакта. Гакт сидел на кровати, широко расставив ноги, курил и тоже следил за парком. Молчание ощущалось тяжелой мрачной тенью. Оба чувствовали себя неуютно: разговоры о прошлом всегда пробуждали болезненные воспоминания. — Я всегда любил тебя, — сказал вдруг Гакт, словно бы даже не Мане, а отвечая своим собственным мыслям. — Только вот в ответ я получил — ни-че-го. Давай, расскажи мне, что ты не бесчувственная кукла… Мана встретился с ним взглядом, допил виски и тихо ответил: — Ты хоть знаешь, чего мне это все стоило? И не надо строить из себя… — Он помолчал. Налил себе снова, сделал глоток и продолжил: — Я тебя ужасно ревновал… Ужасно было понимать, что мы друг друга ревнуем — к одному и тому же человеку. Гакт поднялся и подошел к нему. Крепко обнял. — Я знаю… Но уйти пришлось мне. И это со мной он потом не хотел общаться… А когда я набрался смелости ему позвонить… Он осекся на полуслове, нашел губами губы Маны и поцеловал его. Мана нервно прижался к нему, отвечая на поцелуй. — Ты что, плачешь? — спросил он, отстранившись. — Нет. — Гакт взял его лицо в ладони. — Скажи мне честно: ты любил меня, или так, от безысходности? Мана устремил на него пристальный взгляд и посмотрел ему в глаза, едва заметно улыбнувшись. — Я не могу тебе сказать. — Почему? — Рассвет. Нам пора просыпаться.