Карнавал надежд

—Фелисити, — он уже привык просыпаться с ее именем на своих губах от нехватки кислорода. Во снах снова и снова смотреть в глаза того, кто однажды принес ему смерть, медленно падать вниз с заснеженного края скалы. Быть охваченным одной лишь мыслью: он не сдержал данного ей обещания. — Оливер! — она уже привыкла просыпаться, распахивая глаза, подскакивая на кровати, судорожно хватая воздух ртом. Слыша жесткий голос Ниссы, чувствуя ладони Джона на своих плечах. Быть охваченной одной лишь пустотой: она так и не сказала ему самого главного. Он задыхался. Но ее ему не хватало больше, чем кислорода. Она обнимала себя холодными руками, моля, чтобы когда-нибудь ее еще хоть раз обнял он. — Фелисити. Тогда он мог думать только о ней. Она была единственным лучом света в той холодной пещере. Ее имя стало его молитвой. — Оливер… Единственным лучом, делавшим комнату чуть менее темной, была слабая лунная дорожка, чудом пробившаяся сквозь резко и зло задернутые шторы. Его боль стала ее слезами. До того момента, когда, обернувшись, все, что она видит – его поникший силуэт и усталый взгляд, обращенный на нее. Глаза, как зимнее небо, еще холодные от уже тающего отчаяния. До того момента, когда, одолев половину лестницы вниз, все, что он видит – светлый хвостик, взметнувшийся от поворота ее головы. И самые красивые глаза на свете, заблестевшие от слез под тонкими стеклами очков. Его объятия и рыдание, вырвавшееся из ее груди. Ненапрасные молитвы. Словно карнавал надежд. Надежд на то, что когда-нибудь его боль угаснет, превратится в едва тлеющий огонек за невозможностью исчезнуть бесследно. Что когда-нибудь дорожки слез на ее щеках испарятся безвозвратно. Надежд на возможное «когда-нибудь».