Бонсаи и странности

— Коджаку помешался на своих бонсаях, — жалуется Аоба Рену. Больше ему-то и пожаловаться некому — то, что теперь он регулярно бывает у Коджаку и зачастую задерживается на ночь, должно оставаться в тайне. Хотя все и без того знают — Рен бы мог сказать. Но лучше пощадить чувства Аобы: тому и так жутко неловко. В последнее время слишком много вещей, связанных с Коджаку, вошли для него в разряд «стыдно», и, конечно, это не дело Рена. Разумный Помощник не станет лезть в личные дела своего хозяина и друга. Все равно ему в них ничего не понять. Для Рена остается загадкой, почему Аоба стонет, когда Коджаку играет с ним на кровати или в ванной, прижимаясь губами к его шее, груди, животу, члену — так, будто хочет укусить. Это не стоны боли, Аобе не плохо, иначе Рен понял бы. Но это не стоны боли, и Рен не понимает. Ни того, почему Аоба пытается сдерживать их, несмотря на то, что никто, кроме Коджаку, и, возможно, Рена с Бени, его не услышит; ни того, почему Коджаку улыбается, смущенно и одновременно едва ли не польщенно, когда Аоба шепотом отчитывает его за «непомерные аппетиты». Что за аппетиты, Рен не понимает тоже. Большую часть времени Коджаку ведет себя совершенно обычно — если не считать тех моментов, когда Аоба почти силком усаживает его смотреть ужастики. Ужастики Коджаку не любит, терпит только, чтобы сохранить уважение Аобы, от диких воплей, доносящихся с экрана, шарахается. Один раз даже попытался взобраться Аобе на руки в особо напряженный момент — тот чуть попкорн не рассыпал. В еде Коджаку, кстати, очень умерен, так что с аппетитами у него все в порядке. А вот Аобу всякий раз пытается накормить до отвала. Как на убой, думает Рен, но делиться своим мнением с Аобой не спешит — этого не сделает ни один разумный Помощник, пока хозяин сам не попросит. Единственной настоящей странностью Коджаку можно назвать бонсаи — тут Рен полностью согласен с Аобой. — Он дает им имена, — тем временем продолжает свою исповедь Аоба. — Знаешь, как тот, вишневый, обозвал? Рен не знает. Зато прекрасно помнит, как рассыпались по простыням унесенные ветром розовые лепестки, когда Коджаку прижимал Аобу к кровати после их первой настоящей ссоры. Увидев эти лепестки, Рен предпочел отвернуться; услышав слабое возражение Аобы, заглушенное поцелуем, и последовавшее за этим позвякивание расстегнутого ремня — погрузился в спящий режим. В конце концов, Рен всегда был разумным Помощником. — А еще, — признается Аоба с некоторой неловкостью, — в последнее время он мне везде мерещится. Даже твоя шерсть… — Аоба осторожно гладит Рена по голове. — Понимаешь, мы с ним договорились несколько дней не встречаться, отдохнуть друг от друга. Я сам настоял. Но… Аоба замолкает. Рену не нужно ничего объяснять — как раз это он понимает прекрасно. Аоба настоял на том, чтобы не встречаться с Коджаку, когда узнал, как тот назвал свой бонсай. Но вытерпеть несколько дней не может. А договариваться о преждевременной встрече ему не позволяет гордость. Как разумный Помощник, Рен не может вмешиваться в личную жизнь своего хозяина и друга. Тишину, воцарившуюся в комнате Аобы, прерывает знакомая мелодия. По тому, какое выражение появляется на лице Аобы, когда он торопливо нажимает на кнопку ответа, можно понять, кто именно звонит. С каким намерением звонит Коджаку, Рену известно заранее. …Когда на следующее утро Коджаку задерживает уходящего Аобу на пороге и целует его, одной рукой продолжая опираться на косяк, Рен как раз пытается сосчитать количество ступеней на лестнице, по которой ему предстоит спуститься. — Сказать Коджаку, будто Аоба просил ему позвонить, было хорошей идеей, — говорит сидящий неподалеку Бени. — Как ты догадался, что больше двух дней они не продержатся? Рен делает вид, что не услышал, и продолжает смотреть прямо перед собой. Рен очень разумный Помощник. А разумный Помощник не станет смотреть на плоды трудов своих, чтобы себя не выдать.