Прочь из пустоты

«Конечная. Пассажиры должны покинуть поезд», — Луиза распахнула глаза. Уже не первый месяц жизни в Берлине, а она вечно умудрялась проезжать свою остановку: в городском транспорте всегда клонило в сон, особенно зимой. Девушка вздохнула. Ещё пару секунд назад она гуляла по несуществующему лесу, набирала полные пригоршни снега, наблюдала за потоком машин с дорожного моста. «Конечная. Пассажиры должны...» — «Да слышу, слышу», — мысленно перебивая монотонное объявление, Луиза вышла из вагона. Пальцы машинально перебирали бахрому на краю чёрного шарфа. Предстояло разведать новую станцию. Только бы не заснуть опять по дороге обратно. Поезд привычно громыхал по рельсам, Луиза считала остановки и вспоминала недавний сон. Лес казался очень знакомым, мост тоже. Девушку осенило: ей ведь уже снилось это место раньше — причем не так давно. Только в прошлый раз там, кажется, был ещё один человек, или мозг придумал это только что? Сказать было сложно. Она охотно осталась бы в том лесу ещё на час, или два, или на целый день: проезжая часть не отвлекала, душа успокаивалась, голова освобождалась от мыслей об учебных проектах, наступало будто некое безвременье. А скоро календарная весна, наверно, весной там тоже хорошо… Тем временем объявили нужную остановку. «Я подумаю об этом завтра»*, — любимая цитата всегда спасала от лишних размышлений. Так же, как и сейчас. Зимний лес вернулся в ту же ночь. И в следующую. И ещё. Навязчивый образ будто пророс в подсознании, вытеснив все остальные сновидения. Но чувство безмятежности ушло, сменившись смелой мыслью, что место вполне реально и она непременно найдёт его. Сон пришёл снова, и она успела осмотреть заснеженный мост со всех сторон, пройти вдоль дороги в обоих направлениях, но дорожных указателей нигде не было, машины не останавливались на её сигналы, а уж о том, чтобы встретить здесь пешехода, не было и речи. Луиза, почти отчаявшись, вернулась на мост и присела на обочину. Пространство начало расплываться и преломляться, словно глаза смотрели сквозь гранёное стекло. — Я могу помочь? — чей-то мужской голос прозвучал очень далеко и глухо, оставляя от слов, скорее, только смысл, а не звуковую оболочку. — Что это за место? Я... я заблудилась, — проговорила Луиза первое, что пришло на ум, чувствуя, что находится уже между сном и явью. — Луизенхоф. Отсюда до Ораниенбурга минут десять езды. — Луизенхоф? — не смогла сдержать удивления девушка. Только вопрос предназначался, по-видимому, уже стенам. Образы растворились окончательно, мобильник показывал пять утра, а небо за окном было чернее бездны, в которую Луиза иногда проваливалась во сне. Луизенхоф, так ей сказали? Если это место носило её имя, поэтому её так тянуло туда? Студентка подорвалась с постели, ухватила ноутбук и нырнула обратно под одеяло. Глаза щурились от яркой подсветки, пока на экране лениво загружалась онлайн-карта транспортных схем. Берлин — Ораниенбург — Луизенхоф! Намеченная после занятий прогулка вдоль Шпрее отменялась: впереди были совсем другие географические открытия. Луиза освободилась, когда уже начинало вечереть. Сорок минут на электричке, метания по заснеженному вокзалу Ораниенбурга, наконец-то тёплый автобус и дорога в неизвестность. — А скоро остановка «Луизенхоф»? — поинтересовалась девушка, по привычке теребя шарф. — Скоро, скоро. Вы же меня уже спрашивали, — спокойно отозвался водитель, степенного вида дядюшка, годящийся Луизе в отцы. — Как подъедем, я скажу вам. А, кстати, видите дорожную развязку впереди? Почти приехали. — Да, вижу! Спасибо вам большое. — Не за что. Удачи. «Но ведь в прошлый раз не было остановки? — раздумывала Луиза, провожая автобус взглядом. — Или я просто не дошла до неё?» Но место из её снов уже близко. Та самая дорога посреди леса. Долгожданное чувство ирреальности. Девушка помедлила: на мосту, спиной к ней, стоял молодой человек. От контраста чёрной одежды и белого снега рябило в глазах даже в сумерках, и высокая фигура незнакомца маячила стереографической картинкой. «Ну во-о-от, куда ни придёшь, везде люди, — внутренний голос никогда не упускал случая немного поворчать. — Хотя что ты всё, как маленькая. Ну, поздороваешься, если что. И всё на этом». Несколько неуверенных шагов. Что за давящее чувство внутри? Незнакомец отвлёкся от мыслей, заслышав хруст снега под чьими-то ногами, и обернулся. Луизу словно обожгло. Она могла поклясться, что будет помнить этот эпизод ещё много лет: на мосту, собственной персоной, стоял Свен. Свен Фридрих, музыкант, чей мир Луиза втайне любила до беспамятства и заполняла им мнимую пустоту мира собственного. Она чувствовала каждый его звук, каждый образ, каждую деталь, любое новое творение было личным праздником, а неудачи на сцене ощущались, как свои. Но поделиться этим сокровищем было не с кем. Университетские друзья только пожимали плечами: ну да, мол, музыкантик красивый, поёт хорошо — не более. Но сильнее всего Луизу мучила вина за то, что она только берёт — эмоции, ощущения, вдохновение — и ничего не может дать в ответ. Она переехала в Берлин не только ради учёбы — здесь Луизе хотелось увидеть Свена своими глазами, познакомиться при удобном случае и, самое главное, попробовать самой поймать высокую творческую волну, ведь в родном городе человека, к которому питаешь безмерное уважение и восхищение, это казалось проще всего. Но пока ей не везло ни с тем, ни с другим. О немногочисленных концертах она узнавала слишком поздно, либо всегда выпадали более значимые дела. А творческая волна, приходя обычно поздно вечером, растворялась в море сновидений, не успевая вылиться ни в строчку, ни в эскиз. И теперь Фридрих стоял перед ней на дорожном мосту, такой родной — и, вместе с этим, такой далёкий — и наверняка недоумевал, что эта девушка в десяти шагах от него забыла в такой глуши. Луиза задала бы Свену тот же вопрос, но не могла решиться даже взглянуть в глаза своему великому вдохновителю. Свен, в свою очередь, наблюдал за ней с искренним любопытством. Ведь только сегодня, уже в своём сне, он подсказывал ей название своего излюбленного места, Луизенхоф, после чего девушка растворилась в воздухе тенью. Студентка и сейчас была похожа на тень: в своей тёмной куртке она почти сливалась с вечерним лесом позади. Молчание затягивалось, но Луиза ощущала то же безвременье, что и во сне, хотя происходящее и без того напоминало очередной сон. Ей на секунду показалось, что, если сейчас кто-либо из них не заговорит, она сойдёт с ума. Неожиданно для себя она рухнула на колени, прямо на снег, и заплакала. В этот момент по всей дороге зажглись фонари. Девушка взглянула снизу вверх: один из фонарей находился как раз за спиной Свена, и разливавшийся свет через пелену слёз казался Луизе его нимбом. Не ангелом ли называла она музыканта — не столько за красивую внешность, сколько за красивую душу? «Улыбайся, ангел, улыбайся», — часто твердила она, когда видела его потерянным в мыслях или усталым на фотографиях. «Ангел» и в самом деле сдержанно улыбнулся, приблизился к незнакомке и протянул ей руки, чтобы она могла встать. — Прости... — выдохнула Луиза. — Простить... за что? — с удивлением в голосе спросил Свен, но рук не опустил. Луиза только осторожно коснулась его прохладных ладоней и прильнула к ним лицом. «Твои руки создали столько прекрасного в этой жизни... моей жизни... И ты всегда будешь её частью. И я так хотела бы, чтоб ты доверял мне так же, как я доверяю тебе... Друг...» — проносилось у неё в мыслях, но разве можно сказать это вслух? Неприлично, неподобающе, нельзя. Свен присел рядом с ней и заключил её руки в свои. Двое замерли. — И всё же... за что простить? — нарушил молчание музыкант. Осторожный тон словно вернул Луизу к ощущению мгновения. Запас слёз иссяк, мокрые щёки мёрзли на февральском ветру. Озвучить свою сокровенную печаль? В голове запестрили сотни «А если…», все слова внезапно стали казаться пустыми и аморфными, но попробовать стоило. — За то, что... За то, что исследую… твой мир. Каждый день. Ведь это неправильно, наверно… Но мне так хочется ответить чем-то на это глубокое чувство прекрасного, которое ты даёшь мне, но это, наверное, невозможно. — Знаешь, ты первый человек, который вообще просит прощения за такие вещи. Девушка промолчала. — Давай хоть на мосту сядем, а то всё это... так странно, — Фридрих поднял Луизу на ноги. Молодые люди сели у ограды, и девушка прислонилась к высоким холодным прутьям. За последние несколько минут все её силы словно исчезли в космосе, который молочно-чёрным полем расстилался высоко над магистралью. — Как ты решила прийти сюда? — Свену и впрямь хотелось узнать, как эта незнакомка из последнего сна материализовалась перед ним против всяких ожиданий. — Ты не поверишь, наверное, — ситуация и вправду была странной, но для Луизы это был момент истины. — Мне снился этот лес, и эта дорога, и этот мост... несколько раз снились. Но сегодня было немного по-другому. Мне так хотелось узнать, что это за место, и... — И я спросил, могу ли чем-нибудь помочь. Луиза ошеломлённо взглянула на Свена. А он, воодушевившись, продолжил: — И ты сказала, что заблудилась, и я сказал, что это Луизенхоф. Потом ты хотела сказать ещё что-то, но просто… исчезла, — музыкант легко махнул рукой. — Значит, это ты был!!! Нет, не бывает же так! — девушке стало казаться, что у её сна наконец-то пошла вторая серия. — Ну… Вообще мне нравится здесь, — Свен по обыкновению рассмеялся. — Ой, прости, не спросил даже, как зовут тебя? — Луиза. Поэтому я так и удивилась, когда ты сказал про «Луизенхоф», после этого я просто обязана была сюда приехать! — Мне можно не представляться, наверно, — Фридрих широко улыбнулся. — Вообще забавно встретить Луизу в Луизенхофе. — Ага, — отозвалась девушка, задумавшись и уставившись куда-то в пространство. Фары машин внизу сливались в поток крупных и мелких искр, будто кто-то зажёг праздничную иллюминацию по случаю удивительной встречи. — А, да, по поводу того, что ты сказала... Ты, наверно, думаешь, я разозлился, или обиделся, или что-то такое — нет. Вообще нет. Наоборот... Если я могу кому-то помочь тем, что я делаю, то для меня это счастье, настоящее… Просто это было немного, не знаю... неожиданно. Странно. — Я рада. Я действительно рада, что это так, — тихо ответила Луиза. — Сегодня как-то всё странно. Даже теперь. Даже то, что, как бы, дело к ночи, и я сижу тут с тобой на мосту, и мы о каких-то странных вещах разговариваем. — Но здесь такое... безвременье, — Свен снова рассмеялся, стараясь сбросить напряжение между собеседниками. — Безвременье? Ты прямо мои мысли читаешь! Я всё время здесь это чувствовала. Во сне, в смысле, и... сейчас тоже. — Лично для меня в безвременье и пишутся хорошие песни. И мне всегда жаль выходить из него. — А вообще часто бываешь здесь, в Луизенхофе? — Последнее время часто, — Свен помолчал, словно раздумывая о том, говорить или нет. — Я написал здесь новую песню, но мне что-то в ней не нравится. С музыкой всё отлично, а с текстом никак. Наверное, даже демо делать не буду, если не придумаю, как переписать. — Делай, как считаешь нужным, — Луиза сгорала от любопытства хотя бы прочесть её, но попросить об этом ей казалось очередным преступлением. — А про что она? — Про пустоту. Точнее, про мечту из неё выбраться. Я бы, наверно, так и назвал её: «Прочь из пустоты». Луиза решила задать вопрос, который внезапно возник у неё в голове. — Свен, а по-твоему «безвременье» и «пустота» — это одно и то же? — Хм-м... хороший вопрос! Я не задумывался об этом. Но раз уж ты спросила... не знаю, скорее нет, чем да. Безвременье — это когда тебя не беспокоит внешний мир. Не звонит телефон, никто ничего от тебя не требует, ты предоставлен сам себе. Медитация, в некотором роде. А пустота... Пустота — это тоже когда не беспокоит внешний мир, но при этом ты потерял что-то очень важное. Часть себя, или часть мира, или... не знаю... — Думаю, я поняла, — кивнула Луиза. Свен благодарно улыбнулся. У него плохо получалось излагать философские идеи, но зато отлично получалось закладывать их в песни. — Я вот тут подумал. Я тебе сейчас дам почитать эту песню, только не рассказывай никому, хорошо? Если фаны узнают, а я её так и не доведу до ума, мне снова будут ездить по мозгам за то, что, мол, прячу тут секреты и делиться не хочу. — Да, конечно! — обрадовалась Луиза. И шёпотом прибавила: — Даже объяснять не нужно... Перед глазами девушки предстал потрепанный листок белой бумаги, исписанный чёрными чернилами во всех направлениях. Луиза поняла, что она никогда до этого момента не видела почерка Свена. А почерк, в самом деле, был находкой для графолога: какие-то буквы походили на завитушки, какие-то были просто палками и крючками, одни строфы ползли вверх, другие вниз, рядом со строками встречались какие-то символы и пометки, значение которых мог знать лишь сам автор. Только Луиза морально приготовилась расшифровывать эти лабиринты слов и знаков, как Фридрих со смехом перевернул листок в её руках на обратную сторону. — Не-не-не, подожди, там не читай, вот здесь читай. Здесь чистовой вариант. Ну... более-менее чистовой, — пояснил музыкант. — Д-да, хорошо, спасибо! — с улыбкой отозвалась Луиза. Ей с трудом верилось, что всё это правда. Что она сейчас первой прочтёт новое творение, написанное руками, в которые она плакала ещё час назад. Что человек, чью лёгкую манеру разговора она знала только по многочисленным интервью в сети, сидит рядом с блеском любопытства в травянисто-зелёных глазах. «Как кусочек живой природы посреди городской зимы», — подумалось девушке. Свен нетерпеливо поднял брови, и собеседница поспешила перевести взгляд на рукопись. Глаза заскользили по строчкам, иногда останавливаясь на той или иной закорючке, впрочем, смысл легко угадывался даже в самых неразборчивых местах. Герой, в самом деле, мечтал выбраться из пустоты и надеялся, что образ любимой спасёт его. Они вместе знавали и горести, и радости, но её жизнь оборвалась, или кто-то погубил её — толковать эти недосказанные фразы и размытые образы можно было бесконечно. Луиза снова прослезилась. Герр Фридрих снова создал изящную комбинацию красоты и грусти. — Это настоящая история? — Нет, конечно. Если бы я знал всех, кто умирает в моих песнях, я бы давно умер сам. Молодые люди переглянулись. Девушка, глубоко вздохнув, протянула листок Свену. — Если ты, правда, хочешь знать моё мнение, то это что-то невообразимо прекрасное и... очень сильное. Я, правда, не знаю, как это должно звучать... Но это уже не так важно. Ты молодец. Я бы обязательно дала миру услышать её. Свен всегда смущался, когда люди плакали в его присутствии, а ещё больше — когда плакали под его песни. Но в то же время для него это был лучший комплимент. —Над ней ещё надо подумать, но в любом случае спасибо тебе. Луиза не нашлась, что ответить, и снова кивнула. Ей самой не хотелось выбираться из этой точки пересечения времён и пространств, но в голову так и лезли тревоги о том, как она будет возвращаться домой. Тот маршрут, которым она добиралась сюда, наверняка не ходил по ночам. Свен словно прочёл её мысли: — Я думаю, нам пора выдвигаться. Через пятнадцать минут будет автобус до центра. Я немного отвык от общественного транспорта, честно говоря, но моя машина сейчас на ремонте… Нам ведь по пути? О таком счастье Луиза и мечтать не могла. Бесценно было сидеть и беседовать о тонких творческих материях, но она также находила особое очарование в вечерних и ночных дорогах, особенно в компании дорогих ей людей, а Свен был дороже их всех вместе взятых. Жёлтый автобус прибыл с истинно немецкой пунктуальностью. Ехать предстояло около часа, может, чуть меньше. Пассажиров было мало, да и те дремали под тихое бульканье магнитолы. Фридрих помахал водителю: — О, привет, Пауль! Доброй дороги. — Здарова, Свенни! — отозвался из водительской кабины весёлый мужик, по пропорциям напоминавший пончик. — Хы-хы, смотрю, сегодня это ты удачно выбрался. — Да ну ты, как всегда — музыкант дёрнул бровью. — Это подруга моя, Луиза. Лучше сделай погромче, я у тебя там что-то клёвое слышу. «Это подруга моя, Луиза...» — впечаталось девушке в память. Сегодняшний день принёс столько новых впечатлений, что у Луизы уже не хватало сил удивляться. Пауль прибавил громкости, и салон автобуса наполнился старым добрым олдскулом: потусторонние The Sisters of Mercy, таинственные The Cure, гипнотические Joy Division и ещё какие-то группы, утонувшие во времени, названий которых Луиза не знала. Впрочем, её сейчас беспокоило другое: глаза начали предательски слипаться, но она боялась сомкнуть их, боялась, что всё это исчезнет: карта Берлина на окне, пустые сиденья, водитель-шарик, Свен рядом, задумавшийся о чём-то. Но чёрная дыра сновидений была сильнее, висок Луизы встретился с холодным стеклом автобуса, и картинка отключилась. — Конечная. Пассажиры должны покинуть салон, — объявили беспристрастным голосом. — Что? — пробормотала Луиза спросонок с сильным чувством дежа-вю. Кажется, несколько дней назад она точно так же уснула в электричке. Только в прошлый раз её голова не лежала... на плече у Свена Фридриха. — Луиза, мы приехали, — мягко сказал Свен. Пара вышла из автобуса навстречу пронизывающему ветру, кружившему за собой одинокие снежинки. Фасад недостроенного** вокзала отражал уличный свет каждым своим стеклом, и здание, казалось, было сложено из огромных ледяных кубов. Засмотревшись, девушка простодушно поинтересовалась, куда её попутчику ехать дальше, совсем забыв о том, что он никогда не распространяется о своём доме и прочих личных вещах. — Мне до Панкова, я там живу, — так же просто ответил Свен. — А тебе? — В Шёнеберг. Кажется, пора прощаться. — Ага. Странный сегодня день, хотя я уже это говорил, наверно, — Фридрих в который раз рассмеялся. — Мы увидимся? — произнесла Луиза не то вопрос, не то утверждение. — Я бы так сказал: «Когда мы увидимся?» Ну, я не знаю, на самом деле. Мы сейчас начали работу над новым альбомом. Правда, это тоже небольшой секрет, ну, да ладно. Но мы в любом случае увидимся, рано или поздно. — Тогда последний вопрос. — Да, конечно. — Можно тебя обнять? В такие моменты Свену тоже становилось неловко, но и отказать он не мог. — Можно. Эти волшебные секунды показались Луизе вечностью в миниатюре. Не было ни снега, ни ветра, ни строящегося вокзала, ни автобусов, которые должны были развезти их по разным концам Берлина. Безвременье? Настоящее на этот раз. — Отпускай меня уже, что ли, — в красивом, звучном голосе скользнула усмешка. — Ой, прости, — Девушка отстранилась от музыканта и по поправила шарф. — Ты сегодня и так много извинялась, — Свен едва заметно подмигнул. — Кстати, твой автобус пришёл. Луиза только кивнула с улыбкой. Ей всегда казалось, что это универсальное «да», не требующее мучительного подбора слов и не выдающее дрожащего голоса. Расположившись у окна, она не удержалась от того, чтобы помахать на прощание своему удивительному собеседнику этой ночи. Он, в свою очередь, поднял руку в прощальном жесте, и автобус тронулся, оставляя Свена во тьме берлинских улиц. Альбом, получивший название «Still», вышел в последний день июня — и день последнего экзамена Луизы. Фридрих оказался прав, и группа старательно молчала все эти месяцы. «Вот и сделаю себе подарок на закрытие сессии», — решила студентка и с воодушевлением отправилась на штурм музыкальных магазинов. Победу в который раз принёс «Сатурн» на Александрплатц. Луиза не утерпела и распаковала диск прямо на улице, как раз у любимого фонтана с его солнечными брызгами. «Ты тоже солнечный...» — подумалось ей, как только глаза выхватили фотографию Свена в буклете. Пальцы перелистнули ещё несколько чёрных и белых страниц. На мгновение показалось, что на последнем развороте мелькнуло её имя. «Благодарности: ... Луизе из Луизенхофа». — «Не может быть!!!» Девушка перевернула коробку. В списке незнакомых пока песен последняя значилась бонусом. С колотящимся сердцем Луиза прочла название: «Прочь из пустоты». Из своей пустоты она уже выбралась. Почти… Впереди ещё было самое важное событие дня, лета, года — презентация альбома в клубе Постбанхоф. Быть новой встрече, новому обмену улыбками и вдохновением. И в ту же ночь Луиза напишет своё первое стихотворение — о зеленоглазом ангеле над Берлином.