That's no-no

Ким Чживон не может выразить масштаба своей благодарности компании и Epik High, как не может и осознать, насколько счастлив он сейчас разъезжать по Европе из-за концертов с Born Hater, видеть снег в таких количествах и проводить бессчетное число минут в компании своего лучшего друга, с которым их поселили в потрясающе красивом и уютном номере. Разве что есть маленькая загвоздка. Бобби уже месяц думает только о Ханбине. И сегодня — ровно тридцать один день, как Чживон бегает от своих мыслей, пытается бороться с ненормальным наваждением и спокойно смеяться, лежа с Биаем в одной кровати. К нему хочется прикасаться, его хочется целовать, много и долго, с ним хочется до тупого просто держаться за руки под столом во время обеда со всей остальной бандой. Но нет, Ким Ханбин слишком серьезный, взрослый и рассудительный, чтобы с ним вообще можно было поделиться наличием в собственной голове подобных диких идей. Ким Ханбин как дурак радуется снегу и хочет валять в нем Чживона. Кто из них тут взрослый?.. Следует пропустить вопрос — снег делает идиотов из всех, кто еще сохранил в душе наивного ребенка, которому для счастья не нужно ничего, кроме снежных завалов. Биай не становится исключением: он чувствует себя весьма странно, пока задерживает взгляд на ярких от мороза щеках Чживона, зашедшего в номер со своей вечно сияющей улыбкой и огромным зарядом радости и позитива. — Ты видел, сколько там намело? — Бобби подходит к синему витражу с большим подоконником, у которого стоит Ханбин. — Ага, — кивает Биай, глядя, как друг снимает перчатки и кладет их на батарею. — Ты в снежки без меня играл, гаденыш?! — Ты что! Это только в параллельной вселенной, — Чживон поднимает руки в защитном жесте. — Я грохнулся на повороте просто. Совместное хихиканье. — Тогда ладно, — соглашается Ханбин, — живи. Тем более, уже стемнело. Бобби машинально приводит его волосы в беспорядок с довольным выражением лица, но Ханбин ловит резвую руку и убирает ее в сторону, приводя в замешательство. — Ты сейчас странный, — усмехается Чживон и обнимает Биая, чтобы отбросить все неуютные вопросы недопонимая. Но быть так близко к нему слишком... — Включи свет, — Ханбин хочет оттолкнуть Бобби, но сразу понимает, что не нужно. — Так красиво, — выдыхает на замерзшее стекло Чживон, не сумев придумать ничего лучше. — Какое-то сказочное путешествие, не находишь? Биай грустно кивает. — И никто не будет знать обо всей этой сказке. Чживон подается вперед внезапно, но у Ханбина отличная реакция. — That's no-no, — удается выпалить первое попавшееся в голове, когда рука резко ложится на чужую грудь, слегка отталкивая. — But why? — Без английского, Чживон, я нифига не понимаю, — хмурится. — Потому что. — Это не ответ, — улыбка. Среди этих ненужных фраз Биай вдруг задумывается: а почему же нет? — Но, если учитывать, что никто не будет знать о том, что здесь происходило... — Только ты и я. Чживон не дает времени на ответ и целует, настойчиво, разбивая малейшие идеи о сопротивлении — да Биай и не думает противиться своим же желаниям, он отвечает на поцелуй со всем пылом, который способен вложить в него, а в следующую секунду оказывается на подоконнике. Подхватив Ханбина под бедра, Бобби сажает его на широкую поверхность и продолжает целовать так, что тот теряет все логические связи мироощущения, упрямо полагая реальность перевёрнутой. Биай вынужден оторваться, чтобы вдохнуть воздуха, и, крепко прижимая к себе Чживона, тут же обжечь горячим дыханием его шею, пряча в ней лицо. Ничто сейчас не способно отвлечь Бобби или настроить его на любой другой лад. Он продолжает целовать Ханбина, но не в покрасневшие губы; он жадно ловит каждый свободный сантиметр кажущейся голубоватой через цветное стекло, в сочетании с ослепительно белым снегом за окном, кожи. Чживон целует под линией челюсти, вызывает легкую дрожь смазанным прикосновением возле уха и не сдерживает себя в порыве провести языком по застывшему в напряжении кадыку. Бобби чувствует это напряжение. — Ханбин, — вкрадчивый, без единого намека на усмешку, шепот, — пожалуйста, отпусти себя. — Отпустить? — тот самый кадык нервно дергается, когда Биай поднимает глаза на своего друга. Во взгляде Ханбина явный вопрос. Но не о сути и значении произнесенного слова, а о том, что будет после. Намного более после, чем все, что успевают представить они оба на ближайшие пару дней. — Просто расслабься. Рядом с Чживоном всегда комфортно, и он в который раз доказывает это, беря в ладони лицо своего вечного и любимого лидера. Имевшее место быть смущение разом испаряется, и Биай всматривается в темные глаза напротив. — Я не... Нет. Бобби слишком хорошо его знает. — Тебе нравится? — нежно поцеловав пухлые губы. Ответ становится очевидным с неловким движением бедер назад, ближе к стеклу и как можно дальше от Чживона. И тот с огромным трудом соглашается следовать правилам, делая вид, что ничего не заметил. Биай кивает, вызывая неописуемый восторг, и кладет свои ладони поверх рук Чживона. — Тогда в чем дело? — тихо и мягко спрашивает он, поглаживая большим пальцем щеку Ханбина. — Но мы же друзья. И парни. И крутые реперы, которых телочки хотят толпами. И... идиоты. Исчерпывающие объяснения. Плевать Бобби на них хотел. И больше, чем разнести в хлам заодно и все эти гребанные стереотипы, он хотел снова поцеловать Ханбина. Он не мог рассчитывать на большее, но наглой ложью будет заявление, что он об этом не задумывался. От секундной мысли Чживону становится жарко, и он опускает голову, упираясь затылком в грудь Биая и пытаясь скрыть выступивший на щеках румянец. — Про идиотов самое весомое, братишка, — нервно усмехается он, сжимая бедра Ханбина. Биай улыбается раскинувшейся за спиной Чживона темноте и дает ему пару мгновений собрать в кучу ворох ненужных дум, очерчивая мышцы на плечах подушечками пальцев. — Я так вечно могу стоять, — Бобби поднимает голову и притягивает Ханбина к себе, крепко обнимая и снова целуя. Он не давал подобных команд, но его руки уже оказываются под футболкой Биая, гладя спину, а язык мгновенно врывается в чужой рот. Как во сне (и Чживону всерьез кажется, что он спит) он снова подхватывает Ханбина на руки и через пару шагов опускает его на кровать. Пространство и время претерпевают серьезный сдвиг в голове Чживона, потому что ему слишком хорошо для того, чтобы путаться во сне и реальности. Единственное, что важно — Ханбин здесь, Ханбин с ним, и Ханбин реален. Проваливаясь сквозь незначительные сомнения и опасения, Ханбин засыпает с широченной улыбкой, прижимаясь к накаченной груди очень важного для него человека. Которого он всегда будет называть другом, что бы ни происходило. Который светится еще ярче, чем это вообще возможно, постоянно прокручивая в голове произнесенное на сбитом дыхании лежащим рядом с ним телом — «That's yeah... Yes».