***
Ночная трасса и наша с тобой вечность затягивается на долгие два часа; мы едем практически молча, а я пытаюсь не показать всего своего страха. Я боюсь тебя, Фэш Драгоций. Ты псих, обиженный на эту сраную жизнь, а еще ты не думаешь об окружающих тебя людях, поэтому сейчас мы едем так быстро, что ветер свистит в ушах; не дай нам погибнуть, я слишком тебя люблю. Стрелка спидометра перевалила за двести десять. — Ты боишься? — спрашивает меня он, а я смотрю на него; идеальный. — Боюсь. Больше ты не говоришь ничего, а я так хочу, чтобы всё это прекратилось. Чтобы ты полюбил меня также сильно, как я люблю тебя, одумался и остановил эту сраную машину. Тогда я бы поцеловала тебя прямо в машине, как в романтических фильмах; еще я бы ударилась головой об крышу машины, а ты бы стал смеяться звонко, поглаживая мою голову; ты бы выводил круги на моей спине, а я бы любила тебя так, как никто никогда еще не любил. Почему ты не можешь поверить в то, что это реальность? Это может быть нашей реальностью.baby let me love ya, love ya, love ya*
***
Скорость не уменьшается, лишь колеблется иногда, становясь то чуть выше, то возвращаясь к отметке 210. Из-за такой бешеной скорости не видно ничего, кроме тумана, который даже не туман, а а деревья, дорожные знаки, автозаправки. Я ненавижу наши отношения, Фэш Драгоций. Почему мы не можем быть такими, как все? Почему мы не можем держаться за руки, гулять по парку, кормить долбаных уток и встречать вместе рассветы? Почему мы должны сейчас ехать неизвестно куда только потому, что все в этой жизни для тебя — плохо? Ты для меня — слишком хорошо, а я для тебя — все еще плохо. Я чувствую, как к горлу подступают слезы и боюсь задохнуться раньше времени; тебе плохо, но почему ты даже не можешь дать мне шанс попытаться сделать твою жизнь лучше? — Ты помнишь, как мы познакомились? — тихо спрашиваю я. — Ты была в голубом, а я случайно пролил на тебя диетическую Маунти Дью, которую нёс своей девушке, — он начинает смеяться, но не как обычно, а, скорее, горько. — Смешно, ведь тогда я думал не о том, что испортил чье-то платье, а о том, что Маришка будет кричать, если через три минуты не я принесу ей ее напиток. Внутри все сжимается при мысли о Марине Резниковой; стерва. — Почему же тогда ты извинился? — Потому что мне показалось, что ты готова расплакаться. — Придурок. Он смеется.***
Мы не идеальны; мы проживаем эту жизнь так, как считаем нужным; мы ошибаемся, мы влюбляемся, мы теряем; мы думаем, что это ненормально. Мы теряемся в толпе и кричим о том, как душно и можно ли пройти, но пройти нельзя, нас прижимают к грязной земле и затаптывают. Мы — это наши необдуманные действия и слова, сказанные иногда верно, а иногда нет. Поэтому, когда Фэш спрашивает, была ли я счастлива с ним, я киваю. Мое сердце плачет, моя душа хочет другого конца, мое тело готова открыть дверь и выпрыгнуть из этой машины, забыть навсегда психа Фэша Драгоция и поспать. Конечно же, ничего из этого я не делаю. Перебираю пальцами ремень, а после отстегиваю его. К черту. — Ты псих, Драгоций, но я тебя люблю. Он улыбается, но молчит; увеличивает скорость, мы несемся там быстро, а потом все просто обрывается. Ты не позволил мне тебя любить.***
Василиса Огнева умирает в 4:07. Фэш Драгоций остается жив по счастливой случайности, но долго находится в коме. Надежда практически потеряна, когда он все-таки открывает глаза. И первое, что говорит он: «Я тоже тебя люблю».