Чашка кофе на столе, Пара сапог у двери. Крохотное сердечко На замерзшем стекле, Этой ночью мы снова цари. Чашка чая на окне, Кошка ушла к двери. На безымянном колечко Напоминает о тебе, Этой ночью запру замки. Чашка кофе на столе, Пара сапог у двери. Крохотное сердечко На обледенелой груди, Этой ночью царем будешь ты.
Ночь мягкой кошачьей лапой постучалась в окно, просясь внутрь теплой, по-домашнему уютной комнаты. Звезды ярко засверкали на небосводе, затмевая собой уходящие солнечные лучи заката. Выглянула луна. Маша приложила раскрытую ладошку к подоконнику, наблюдая за тем, как лунный свет медленно покрывает её собой, выделяя в темноте. Он тенью настигал на неё, давил, охлаждал, делая совсем безжизненной на вид. Спустя пару секунд её накрыла теплая ладонь Володи, отняла от подоконника и прижала к своей груди, согревая. Маша оторвала взгляд от окна и посмотрела во влюбленные глаза Володи, стоящего напротив. Девушка сделала шаг вперед, прижимаясь к нему. Мягкая ткань заношенной футболки, в которую был одет мужчина, показалась ей теплой и нежной, а его руки слишком горячими. Они проходились по телу огненным кнутом, дарящим нежность и боль одновременно. Он не согревал, не обжигал, но причинял боль и дарил радость. - Машенька, - прошептал Володя, прореживая пальцами распущенные локоны девушки. Она невольно вздрогнула, сильно зажмурила глаза. Здравый смысл твердил ей, что так больше не может продолжаться, что она должна отпустить покойного мужа и начать жить полной жизнью. Но как можно, если сердце вопит от боли, если по утрам глаза хотят видеть именно его и никого другого. И это нежное: «Машенька», - говорить должен он, и только он. Володе было явно легче. По крайней мере, именно так думала Маша, не зная, что на самом деле творится в душе у этого весельчака. - Володь, скажи, - он осеклась, поджала нижнюю губу, не разрывая объятий, и продолжила, - ты не считаешь себя предателем? - Немножко, - мужчина с легкостью приподнял её и посадил на подоконник, - но они умерли, понимаешь? Нужно отпустить их, – он подошел вплотную, приложив ладонь к её щечке. – Как бы нам обоим не было больно от этой мысли, но их не вернуть. Уже ничего не исправить. Маш, если ты еще не готова… - Я готова! – чуть ли не вскрикнула девушка, зажав ему ладошкой рот. Володя удивленно уставился на неё. Коря самого себя за этот обман. «Нужно отпустить». Нужно. Но разве он сделал хоть, что-то для этого? Нет. Он просто прицепил к себе чуть ли не наручниками практически точную копию Светы. Не подозревая, как же сильно сам похож на Дмитрия – покойного мужа Маши. «По скорей бы кончилась зима. На улице безумно холодно, а в землянке еще холоднее, - подумал он, перекатывая из ладони в ладонь прикуриватель из заброшенного автомобиля, стоящего недалеко от дороги. Большие, широкие руки покрывали потемневшие от времени мозоли, поросшие сверху темной коркой, похожей на кору деревьев. Он с трудом мог вспомнить времена, когда его ручки были совсем маленькими, мягкими, похожими на руки мамы. Тогда же он был больше похож на детей и мог играть с ними, хоть и не в полной мере. Ведь все смеялись над ним. Он имел привычку всегда молчать, отвечая и кивком, имея лицо неправильной формы, плохо видел, был немного неуклюж. Кто знает, может, если бы врачи вовремя вмешались, то смогли бы остановить процесс мутации клеток, и сейчас он бы не жил в лесу в дали ото всех. Да, маленькие дети бывают очень жестоки, не понимая взрослых вещей, но еще жестче бывают взрослые, судящие по внешности, не желая заглядывать в душу. Он протянул руку к пустой металлической кружке, помятой им же с одной стороны. Это получилось случайно, из-за его неуклюжести. Ему было очень жалко и обидно - эта чашка была его единственной, второй такой у мамы не было, а из другого материала непременно разбилась бы, упав на пол. Но она и такой нравилась ему. По внешности не судят ни людей, ни вещи. Да, она была помятой, но своих свойств не утратила, по-прежнему ровно стояла на столе, как родная ложилась в большую, неправильную руку, вмешала в себя много чая, который приносила мама, оставляя его, надолго горячим. – Почему же она так долго не приходит? Прошла неделя. Может, что-то случилось? Может ей стало плохо и люди в белых халатах увезли её? Только не это, пожалуйста. Все люди в белом злые, плохие. Они могут причинять лишь боль другим. Может, этот мальчик что-то сказал, и ей стало плохо. Неужели он не видит своего счастья?» Не успел он взять в свободную руку кусок черствого хлеба, как скрипнула дверь землянки. На пороге появилась замерзшая женщина в черном пальто и высоких сапогах. Она выдохнула столб пара прошла внутрь и закрыла за собой дверь. Увидев её, он вскочил с пенька, служившего ему стулом, взревев, как дикий зверь. Женщина выдохнула очередной столб пара, подошла к нему и положила руку на плечо, успокаивающе поглаживая. Он сел обратно, издавая более тихие, ласковые звуки, похожие на мурчание очень большого кота. - Извини, что долго не приходила, - заговорила она, - вот, я принесла тебе поесть, - она поставила на стол большую сумку с хлебом, печеньем и конфетами. «Мама», - он зарычал громче. - Все хорошо, тише, тише, - зашептала она, поглаживая его по свалявшимся волосам. – Егорушка, перестань ходить к этой девочке. Если они увидят, они убьют тебя. Егор покачал головой, насколько это было возможно, давая понять, что не перестанет. Ведь эта девочка была его единственным другом, впервые за много лет. Она не боялась его, приносила сладкие булочки, которые почему-то не черствели, разговаривала с ним, рассказывала все-все-все, не умокая ни на минуту. Он уже знал практически обо всех работниках пансиона, также о том, что в теперь Детский дом зовется "Логосом" и его маму там все называют очень сложно – Галиной Васильевной. Эта девочка, Надя, говорила, что Галина очень строгая, но в тоже время добрая. Это он и так знал. Она всегда была с ним доброй и нежной. Когда отец и мать отказались от него из-за уродской внешности, она приняла его, успокаивала, учила писать, читала сказки на ночь. Но он был глупым, не хотел видеть её любви, душа тянулась к родной маме, которая не хотела видеть уродца. Он не хотел причинять ей зла, не рассчитал силы, награжденной от природы. Она ударилась головой и упала замертво. - Не выходи из землянки. В лесу сейчас не спокойно. Пообещай мне, что не выйдешь, - настояла она. Он зарычал, кивнул и обнял стоящую напротив приемную мать за талию, утыкаясь головой в грудь. Галина обняла его за голову, поглаживая по спине, по щекам её покатились слезы. Каждый раз, приходя к нему, она плакала, оттого что не могла взять с собой. Женщина не хотела, чтобы он замерзал в этом лесу. - Я принесла тебе горячего супа и чая, - она разорвала объятья и принялась выкладывать еду из пакета. Артём посмотрел в окно, прижимая хрупкую девушку к своей груди. Её опущенные плечи и грустный взгляд заставляли его смотреть в окно, а не любоваться её красотой, как обычно. Парень приподнял её и посадил на подоконник. Алиса забралась на него с ногами, оставаясь в его объятьях. Девушка грустно посмотрела на его руку, обнимающую её за плечи. Она была погружена в холодный лунный свет, который придавал его коже бледность, делал почти такой, как у неё. Такой будто бы он никогда в жизни не был на солнце. Алиса отвела взгляд и уткнулась носиком в его ключицу, обняв за шею. - Тём, не надо, - умоляюще прошептала она. - Алис, это моё решение, - строго произнес парень, прижимая её к себе. Девушка зажмурилась. Она не хотела думать о том, что может или потерять его, или быть с ним всю жизнь. Только это будет уже не он. Уже не её Тёма. Тот станет сильнее, бледнее, намного умнее, и любви в нем останется намного меньше. - Я тебе не позволю! – она всхлипнула, находясь на грани истерики. - Только не смей плакать, - он разорвал объятья и быстро стер несколько слезинок, скатившихся по её щекам. – Я думал, что ты сильная. Не рушь мой идеал. - Тебе, значит, можно рушить мой идеал и добровольно становиться машиной для убийств, а мне нельзя, да? - Не утрируй, - Тёма улыбнулся и прижал её к себе снова. – Все будет хорошо. Девушка взяла себя в руки, перестала плакать и сильнее обняла его. Она-то знала, что хорошо уже не будет. Павел с трудом открыл глаза, прищурился и посмотрел перед собой. Потолок его комнаты медленно то расплывался в стороны, то снова «становился» на место. Мужчина попытался поднять голову, но из-за острой боли в затылке тут же положил её обратно. Он смутно попытался вспомнить, что с ним было вчера, но все тщетно. Вдруг на его лоб легло мягкое, влажное полотенце. От него резко пахло уксусом. Пара капель воды скатилась по вискам мужчины, и он почувствовал, как боль заметно утихает. Павел моргнул несколько раз, на этот раз перед его лицом возник образ человека. Из-за расфокусированного зрения и яркого солнечного света он не смог увидеть, кто это. Лишь почувствовал, как кончики волос незнакомца случайно коснулись его оголенных плеч. Спустя пару минут боль полностью прошла. Павел открыл глаза, принял сидячее положение и посмотрел перед собой. На краю кровати сидела Анна, держа в руках мокрое полотенце. Девушка смочила его в тазике с водой и положила на голову, не сопротивляющегося мужчины. Павел удивленно смотрел на неё. - Как ты себя чувствуешь? – улыбнувшись, произнесла она. - Уже лучше, - он поднял руку и снял с головы небольшое, насквозь пропитанное водой полотенце. – Что случилось? - Два дня назад, во время пробежки, я нашла тебя замерзшим в лесу. - Господи, - мужчина закрыл глаза руками, вспомнив, как напивался в лесу, - кто-нибудь еще меня видел. - Мы с дворником перенесли тебя в твою комнату. Я сказала Виктору, что ты заболел, так что можно сказать, никто. Павел облегченно выдохнул и на радостях изо всех сил обнял девушку. Аня невольно улыбнулась и покраснела. Не каждый день полуголый мужчина обнимает её. Опомнившись, он отпрянул, робко извинился и снова облокотился о подушку. - Два дня назад? - У тебя была высокая температура. Двое суток ты пролежал в лихорадке, я уже хотела вызывать скорую, но ты очнулся. Не думала, что компрессы с уксусом помогут. Павел кивнул, соглашаясь, оправдывая все её действия. Скорая сказала бы, что это алкогольное отравление и упекла его в диспансер. А Виктор после того, что случилось, не стал бы возражать. Он не хотел видеть бывшего лучшего друга. - Ань, спасибо, я и не знаю, как тебя отблагодарить за все это. - Да, ладно тебе. Друзья должны помогать друг другу. Павел снова обнял её, хотел сказать что-то еще, но вдруг осекся, вспомнив, что он видел ночью в лесу. Максим подошел к двери библиотеки, глубоко вздохнул и вошел. Вдоль стеллажей туда-сюда ходил его приемный отец – Петр Морозов, главный инвестор школы. Мужчина разговаривал по телефону, очень эмоционально реагируя на каждую фразу собеседника. Максим застыл в дверях, опустив голову, как первоклашка, не вслушиваясь в разговор. Его мысли были заняты другим. Петр гневно крикнул на подчиненного, велев ему разбираться самостоятельно с проблемой, и сбросил вызов. Он посмотрел на сына, немного успокоился и заговорил спокойно. - Привет, Максим, что-то случилось? Парень нехотя покинул свои мысли, посмотрев на отца, сделал несколько шагов вперед. - Привет. Да нет, ничего. Просто узнал, что ты здесь и решил повидаться. - Да, я очень рад тебя видеть, - мужчина отвернулся, намереваясь сделать еще один звонок. - Пап, скажи, а кто мои настоящие родители? – внезапно выпалил парень, убрав руки в карманы. Петр замер на месте, посмотрел перед собой, медленно повернулся. - А с чего это начало тебя интересовать? Мужчина мысленно проклял покойную жену, которая рассказала сыну о том, что тот приемный. Это рушило все его планы. - Просто стало интересно. Возраст такой, знаешь ли, - в свойственной ему манере произнес Максим. - Сынок, если честно я не видел лично этих людей, никакой информации о них у меня нет. Может твоя мама, царствие ей небесное, что-то и знала, но этот несчастный случай… - Это не несчастный случай! – крикнул парень, сам не понимая, откуда в нем, взялась эта злость, что вспыхнула так внезапно и так же быстро угасла, уступая месту страху. Петр в несколько шагов преодолел расстояние между ними и изо всех сил ударил сына по виску. Потеряв равновесие, Максим упал на пол, прижимая ладонь к виску и морщась от боли. - Не лезь в то, чего тебе не понять! – огрызнулся мужчина, не зная, что все это время за ними наблюдали. Маша стала случайным свидетелем этой неприятной сцены. Девушка с жалостью посмотрела на ученика и, увидев, что Морозов двигается к выходу, скрылась из виду. Максим с трудом поднялся на ноги, опираясь рукой о стол. В голове зашумело, перед глазами потемнело, удар пришелся по самому опасному месту. Парень посмотрел в сторону выхода. Прозвенел звонок на урок. Морозов сморщился и осторожно, держась на стенку, двинулся в сторону выхода, затем к кухне, решив, что если он приложит лед, то боль утихнет, да и синяк не появится. Максим искренне надеялся на то, что там обязательно кто-нибудь будет: Галина Васильевна, повар, кто-то и помощников или уборщица на худой конец, - сам он в таком состоянии ничего найти не сможет. Но к его несчастью там никого не было. Парень плюхнулся на стул, на котором обычно сидела Галина Васильевна, и откинул голову назад, все еще держась за неё. Он сморщился. Боль волнами накатывала на него. В этот раз отец не пожалел силы на удар, видимо он прошел по самому больному или самому важному. Максим вздрогнул, почувствовав, как по виску начал рекой разливаться холод и облегченно выдохнул. Через пару минут боль перестала давить и он смог открыть глаза. Около него стояла Маша. Девушка держала на его виске кусочек льда. На столе стояла миска с еще двумя, медленно таявшими кубиками. - И часто у тебя такие приступы бывают? – спокойно произнесла она. - Какие приступы? - Ты, кажется, от головной боли загибался или нет? «Как она здесь оказалась?» - Максим прикрыл глаза. - Да, от неё, - еле-еле смог выдавить из себя он. Максим замолчал. У его пострадавшего виска медленно таял кусочек льда, даря прохладу, прогоняя боль, затем его сменил второй. Парень не сразу понял, что его голову подпирает живот учительницы. - Кажется, я задала вопрос, - снова заговорила Маша. - Нет, не часто, - ответил он, понимая, что имеет в виду учительница совсем не приступы боли. - Тебе стоит рассказать кому-нибудь. Нельзя такое терпеть. Максим ужаснула тому, каким холодным тоном она говорила с ним, но не разозлился, не обиделся. Он уже давно понял, что эта девушка имеет множество масок, с легкостью меняет их. Парень был уверен в том, что с дочерью девушка ведет себя иначе. Зная, что он её сын, она иначе обращалась бы с ним. «Я должен найти доказательства, я должен рассказать ей. Я хочу знать, почему она бросила меня», - думал парень, прижимаясь затылком к животу матери. - Еду я заказала, костюмы и цветы тоже, - отчитывалась Галина, стоя перед Виктором в его кабинете. – Думаю, мы готовы к празднику. - Да, вы правы, - кивнул мужчина, улыбаясь. – Думаю, эта ночь Двух лун будет лучшей за последние пять лет. Женщина кивнула, ни она, ни мужчина еще не подозревали, что эту ночь они действительно запомнят надолго.Во мне живет твой бес, Он не дает мне покоя. Он убеждает, что пришел с небес, Строит из себя героя. Он голубоглазый, С большими рогами. На лицо чумазый, Говорит стихами. Ходит важно, величаво, Строит из себя ковбоя. Его стихи звучат лукаво, Он говорит, что я король прибоя. Убеждает продаться, Пасть наземь, взлететь… Земной страсти отдаться, В глаза смерти посмотреть. Тычет в спину рогами, Подгоняя вперед. Впивается больно клыками, Зазывая в полет. Я упираюсь, бес злится, рыдает, Теряя надежду, меня искусить. Я начинаю молиться, рыдая, Бес смеется, я успел полюбить. Бес знает, что я полечу, Рано или поздно поддамся. Моя душа ему не по плечу, Но искушению я придамся. Бес знает, Бес шепчет Тебе о прощенье, Ветер волосы треплет, Ты на моем посвященье. Тихо плачешь, склонив Свой прекрасный лик. В зале играет знакомый мотив, Знаешь, мой грех не велик. Таких тысячи, сотни. Единицы Для этого зала. Меня окружают самоубийцы, Звон и крик металла. Бес был уверен в своей победе, Он знал, что ты – его ключ. Что Нет никого прекрасней на свете, Ты – его любимое божество. Во мне живет твой бес, Он не дает мне покоя. Я думал, ты пришла с небес, Но ты оказалась дочкой прибоя.