Вечерний и наклонный Передо мною путь. Вчера ещё, влюблённый, Молил: «Не позабудь». А нынче только ветры Да крики пастухов, Взволнованные кедры У чистых родников. Весна 1914, Петербург ©Анна Ахматова
В холле, как всегда, было много народу, поэтому Максим с легкостью затерялся в толпе. Он без эмоционально наблюдал за сестрой, стоящей рядом с бабушкой. Прошло две недели с тех пор, как он стал свидетелем той ужасной сцены в лесу, когда стая собак разорвали на части его учителя математики. Макс дивился самому себе. Он убедился в том, что его настоящие родители были убийцами, его родная сестра убийца, но отвращения парень не чувствовал. Лишь ощущение правоты. Эти люди были правы, убивая. Они правы сейчас и будут таковыми завтра. Так надо. Это в порядке вещей. Он начал понимать, что ничем не отличается от них. «Первый раз ты чуть не угробил бабушку, а теперь убил маму!» Максим вздохнул. Пока что парень не вспомнил этого момента их прошлого, но, надо полагать, это и была та самая бабушка. Женщина уже довольно преклонных лет, которые были очень ей к лицу. Каждая морщинка, каждый седой волосок вкраплённый меж угольных локонов непременно шли ей. Женщина была не высокой и стройной. Каблуки исправляли такую оплошность, как небольшой рост, а длинная чёрная юбка в совокупности с легким, одетым не по сезону плащом, как нельзя кстати подчеркивала талию. Столь легкая одежда говорила о том, что женщина не привыкла перемещаться пешком или на всеми любимых маршрутках. В подтверждение этому около крыльца стояла машина с водителем. Довольная Соня стояла рядом с бабушкой, держа её за руку, и внимательно вникала в их с Виктором разговор. Мужчина уже полчаса высказывал свои соболезнования женщине, которая мало походила на убитую горем мать. Она высокомерно смотрела на директора, изредка кивала, когда начинала говорить, непременно поднимала правую руку вверх, плавно жестикулируя. Непроизвольно Максим сравнил её с розой, чьи шипы на вид острые, но не защитят цветок от лютых морозов. Для этого нужна теплица. У этой розы была теплица и, похоже, не маленькая. Наконец, разговор подошел к концу. Женщина попрощалась и, не дождавшись ответа, направилась к выходу, крепко держа Соню за руку. Девочка обернулась и быстро отыскала в толпе снующих туда-сюда учеников брата. Она добро улыбнулась, помахала ему и лишь тогда позволила бабушке окончательно вывести себя из пансиона. Максим выдохнул порцию воздуха, понимая, что сил на улицу выходить нет, а значит, сегодня он выкурит на одну сигарету меньше. Парень бросил жалобный взгляд на Виктора, который искренне переживал смерть подруги, и поднялся наверх. Все тело ныло. Жутко хотелось спать. Он мельком вспомнил про то, что Рома лепетал ему утром. Парень был очень взволнован, что-то про похищение, какой-то телефонный разговор… Максим не стал вникать. Не хотелось. Последнее время его мысли занимала сестра и любимая девушка, которая очень переживала за него, такого черствого и бесчувственного. Парень поднялся на второй этаж, без стука вошел в комнату девочек, как знал, что никого кроме Лизы там нет. Девушка спала на неразобранной кровати. Максим улыбнулся. Прошел и лег рядышком с ней, прижимая к себе. Последний месяц вымотал его эмоционально, парень уже не знал, куда ему податься и чего там требовать. Он быстро заснул. А через несколько минут комната начала наполняться газом. Когда луна взошла над "Логосом", лес стал выглядеть особенно зловеще. На освещенные холодным светом поляну выползли существа, которые были явью лишь в детских кошмарах. Но, так же как сны не всегда плохие, чудовища не всегда страшны. В каждом есть что-то доброе. Лишь немногие дети могут рассмотреть это. Тяжелые еловые ветви раздвинулись в стороны, и в зловещем лунном свете показалась темная фигура. Оно двинулось вперед. Снег громко хрустел под тяжелыми ногами, мешковатое пальто с капюшоном скрывало все признаки, по которым можно было определить не только личность человека, но и его пол. Существо двинулось к одному из входов в подземелье, даже не старясь, замести за собой следы. Этот вход представлял собой небольшую землянку, внутри которой скрывались металлические двери лифта, действующего только по специальному коду. Оно знало код. Рука медленно поднялась. Пальцы, обтянутые кожаными перчатками не спеша ввели нужный код, и двери раскрылись. Тяжелые пехотинские ботинки так громко ступили внутрь, что со стороны могло показаться, что лифт не выдержит их. Со скрежетом трос сдвинулся с места. Оно тяжело дышало, сопя. А чудовище может простудиться? Двери раскрылись на нижнем этаже. Двое охранников, встретивших его около лифта, покорно расступились, пропуская, будто бы хозяина. Существо прошло мимо них, открыло первую попавшуюся дверь, за которой оказался склад. Оно уверенно прошло в угол, достало с одной из полок две коробки фиолетовых пробирок и небрежно сунуло в широкие карманы. Охранники стояли, опустив головы, так и не сдвинувшись с места. Оно вошло в лифт. Все было так легко. А какие-то идиоты целые планы строили по проникновению сюда. Подготовка, дрессировка и ничего более.Холодная ночь над угрюмою Сеной, Да месяц, блестящий в раздробленной влаге, Да труп позабытый, обрызганный пеной. Здесь слышала стоны и звяканья шпаги Холодная ночь над угрюмою Сеной, Смотрела на подвиг любви и отваги. И месяц, блестящий в раздробленной влаге, Дрожал, негодуя, пред низкой изменой… И слышались стоны, и звякали шпаги. Но труп позабытый, обрызганный пеной, Безмолвен, недвижен в речном саркофаге. Холодная ночь над угрюмою Сеной Не помнит про подвиг любви и отваги, И месяц, забыв, как дрожал пред изменой, Безмолвен, раздроблен в речном саркофаге! 10 августа 1895 ©Валерий Брюсов