Поднебесный

      Минуло много дней с тех пор, как соловей допел свою последнюю песню и пропал. Императору очень хотелось думать, что с ним все в порядке, но на душе все равно было тоскливо: ведь птичий век недолог...       Каждый вечер он запирал двери покоев, прогонял слуг, сам расшнуровывал золотые туфли, раскидывал руки, позволяя тяжелой мантии стечь на пол, снимал давящий головной убор и босиком шел на балкон. Там он устраивался поудобнее, подложив руку под голову, и созерцал лениво гаснущее солнце, думая о своём, позволяя мыслям неспешно перетекать из одной в другую. Ему очень не хватало переливчатых трелей и веселого щебета, которые раньше сопровождали его размышления. Он даже сам пробовал насвистывать мелодию, но бесполезно. Его удручала отнюдь не тишина.       В редкие минуты слабости император начинал жалеть, что занимает столь высокое положение. Столько всего он взвалил на свои плечи... За его спиной была целая страна, многочисленный народ Китая. Сын Неба приходился отцом тысячам тысяч неразумных детей, нуждавшихся в твердой руке, защите и покровительстве. Погруженный в заботы о них и о государстве, император, хозяин необъятных земель, почти никогда не покидал пределы дворца. Стоило ему отлучиться, вокруг начинали мелькать кровь, пепелища, коленопреклоненные пленные, изломанные знамена... Липкие, вязкие от опиатов взгляды, ползущие по спине, льстивые улыбки, шумные площади... Война и торговля были почти всем, что заполняло окружающее пространство.       Именно поэтому ему так не хватало маленькой говорливой птички, которая была готова поведать ему все тайны большого мира. Соловей пел о дальних странах, о таких же, как он, могучих правителях – в коронах, обручах, тюрбанах, капюшонах. Пел о войнах, о победах и поражениях. О чудных зверях и фантастических птицах, о монументальных храмах, вонзающихся в небо. Пел о красоте природы, о пороках и добродетелях. Обо всём.       Вскоре коротать вечера в тишине и одиночестве стало совсем невмоготу. С подачи болтливых придворных слухи о состоянии императора быстро расползлись по стране. одним прекрасным утром, снова, как до появления соловья, к дворцу потянулись театральные труппы, музыканты, певцы, книгочеи, циркачи и многие-многие другие, готовые развеять тоску правителя. Каждый думал, что уж он-то справится с этой задачей.       А император поглаживал искусственного соловья и ловил свое отражение на гранях драгоценных камней.       Дни сменяли дни, артисты – певцов, певцы – танцовщиц. Каждый вечер император готовился узреть новое представление, и каждый раз неизменно разочаровывался: люди пытались изобразить то, что он видел и знал давным-давно. Красивые декорации и костюмы не оживляли старые легенды, в кривляньях он не находил ничего забавного. Не было новых танцев, новых песен. Заключенная в книгах мудрость, которую он раньше весьма ценил, вдруг стала очевидной истиной.       Триста шестьдесят четыре раза он спускался в тронный зал, усаживался, заинтересованно склонив голову на плечо, и столько же поднимался к себе, раздосадованный и усталый. Ни одно представление не смогло расширить границы мира, в котором он находился. На триста шестьдесят пятый он прошел мимо нужной двери и направился сразу к себе. День выдался напряженный и очень тяжелый, и император не хотел наслаждаться очередной порцией бессмысленных развлечений.             Он лег на кровать, в чем был – в длинной мантии, остроносых туфлях, потрудившись снять лишь головной убор, звякнувший о столик нефритовыми подвесками. Император раскинул руки, тут же потерявшиеся в длинных рукавах, и прикрыл глаза. Он уснул быстро, но его всю ночь терзали смутные, бесцветные, бессвязные, тревожные сновидения... Из белого тумана, окутавшего его сознание, вырастали огромные, черные, бесформенные чудовища, угрожающе нависшие над его крошечной фигуркой. Рык, скрежет когтей, невесомые прикосновения, неразличимые шепотки изводили, изнуряли, лишая покоя даже во сне...       Разрывая в клочья белесое марево, в его сознание волной ворвалось бесконечное голубое небо. «Спи, мой друг, - зазвучал знакомый и долгожданный голосок. – Тебе нужно набраться сил. Множество бед и испытаний еще выпадут на твою долю. Ты познаешь великие печали и горести во искупление прошлых деяний, а сейчас спи, Поднебесный» - и маленькая серая птичка бесстрашно порхнула на плечо.       Император попытался было что-то сказать, но не смог разомкнуть губ. Радость от встречи, сотни вопросов и теплых слов так и остались внутри него.       Соловей не взглянул на него. Его взор был устремлен куда-то за пределы пространства.       Обернувшись, император увидел, как неожиданно нахлынувшее небо насыщает молочную пустоту новыми, яркими красками. На своем хвосте оно притащило закаты и рассветы, звезды, радугу, облака, молнии и тучи, и расставило все по своим местам.       Соловей удовлетворенно чирикнул и, наконец, запел.       На его зов спустились с небес двенадцать золотых драконов о двенадцати лапах, извергающие из пасти тонкие струи огня. Их золотая чешуя полыхала под солнцем, ослепляя исполинских чудовищ, а острые загнутые когти уверенно рвали в лоскуты черные дымные тела. Очистив пространство, они описали несколько кругов вокруг императора и вознеслись переплетшимися лентами, чтобы замереть золотыми изваяниями на крыше чудесного храма, взявшегося будто из ниоткуда.       Теперь, когда вокруг стало чисто, из-под земли начала пробиваться молодая трава. Землю стремительно покрывали поля, луга и леса. В чащи начали приходить звери, прилетать птицы, новые реки наполнились рыбой, моря – подводными гадами.       Перед храмом расцвели удивительной красоты цветы, разрослись сады, раскинулись пруды и ручейки. Император, до этого заворожено созерцавший изменяющийся мир, повинуясь трелям, прошел внутрь и поднялся на самый верх. С балкона он увидел, как пространство дорисовывает в самом себе последние детали: звезды выстраивались в неизвестные созвездия, на деревьях завязывались плоды, а тучи стремительно тяжелели, готовясь омыть все благодатным дождем.       И чем прекраснее делался мир внутри, тем легче становилось у императора на душе.       Увлеченный, он и не заметил, как смолкла песня.       «Ты пообещал отпустить меня по первой просьбе, - произнес соловей. – Так вот, время настало. Не тоскуй по мне, мой друг – я не пропаду. Тебе многое предстоит сделать для себя и своего народа, не забывай об этом. Ты перенесешь много боли, но и радости познаешь немало, а сейчас хватит печалиться и лишать себя того немногого, что тебе доступно! В прошлый раз ты видел саму Смерть, и остался жив. Сейчас я хочу, чтобы это место стало твоей Надеждой».       «На то, что все рано или поздно закончится благополучно?» – мелькнула мысль у правителя.       «Возможно» - чирикнул соловей и снялся с плеча. Император слишком поздно понял, что его друг исчезает навсегда, и его окрик безрезультатно рассеялся в вышине.       Сверкнула молния, и на землю стеной воды обрушился ливень. Прозрачные потоки вымывали страх и беспокойство перед собственной участью, оставляя лишь решимость преодолеть предсказанные невзгоды. Перестук дождинок убаюкивал, погружая в некое подобие транса, и перед тем, как император сомкнул глаза, он услышал уже едва различимое:       «Когда-нибудь ты к этому придёшь...»       Он проснулся в удивительно хорошем расположении духа. Печали ушли, тревоги забылись. Внутреннее солнце полыхало жаром, придавая уверенности в собственных силах.       Его действительно ждало очень много дел.