Плод желанный

Неладно нынче в Слободе… ох, неладно! Весь дворец притих, смеха лишний раз не услышишь. А все потому, что Басманов Федор, царев любимец, второй день ходит букою. Хмуро осеннее небо, хмуры давно растерявшие листву деревья, и даже стены белые кажутся нынче хмурыми, потускневшими. Хмур и Федор – не подступись. Забросил все потехи, все сидит в своей горнице, ногти пилит, да всякий час посылает глядеть: не скачет ли гонец? Да все без толку – не везут желанное, хоть и еще вчера должен был воротиться посланный. Пуще хмурится Федор, брови собольи в черту сводит: «Вот только явится холоп нерадивый, ужо попотчую плеткою!». Да токмо браниться что проку – распута осенняя на дворе, как ни спеши, а всё ни колесу, ни полозу… Невелика, скажете, птица – царский кравчий Басманов. И то верно, невелика. А все ж захандрит младой кравчий – так и во всем дворце нелады. Опричная молодь уж из караульной носу не кажет: приметит Басманов, что кто без дела болтается, так тотчас дело сыщет, да такое, что как и сделать, не враз придумаешь. А как быть – хоть и не прямой начальник Федор Алексеевич, а попробуй приказа его не выполни! Нет, беда, когда кравчий не в духе. Да гонца все нет запропащего, а без того ничто Федора не веселит. Уж и сам государь, не глядя, что не царское это дело, спустился до поварни, да сам лично указал напечь ватрушек сдобных, Федяшиных любимых самых. А Федя что ж? Запустил Феденька белые зубы в румяное печиво, улыбнулся – да без веселия: «Не того, - говорит, - мне нынче надобно, а чего жду – того никак не дождуся!». Ватрушку, впрочем, все ж умял до крошечки, и за следующей потянулся – пока из печи горячи да пышны. Ласков государь до Феденьки – не разгневался. «Что ж за беда, - на то молвит, - чудо мое ты причудное! Бери, что желается – нешто во всем дворце царском утехи тебе не сыщется?». «Не сыщется, государь! – отвечает. – Того, что мне нужно, в целом свете в одном басмановском хозяйстве водится». Ох, неладно в Слободе! Глядишь, и вовсе б учиниться какому дурну, коли б не увидели наконец из окна высокого: скачет, скачет долгожданный гонец из Елизарова, да в тороках везет желанную ношу. Аж три холопа вперегонки побежали – Федора Алексеича радовать, в дверях лбами столкнулись да растянулись все три на пороге. А Федька-то Басманов – то увидав, без докладу понял, перескочил, резвый, через холопов позашибшихся, что через трупы безгласные, да вприпрыжку сбежал с крыльца высокого. У гонца своего, не дав поклониться, цап корзинку – хотел подзатыльник отвесить, за промедление, да забыл на радостях. К государю бегом вбежал, корзинку драгоценную к сердцу прижимая: «Вот, - говорит, - за чем посылал, чем тебя, государя, хотел порадовать!». Весел Федяша сделался, уж бровей не хмурит, улыбается во все зубы белые, а глаза-то сияют – что ясны звездочки. И сам пред государем все завязки развязывает, с корзинки заветной холстину откидывает. А в корзинке той, один к одному лежат, что в царской сокровищнице – яблочки желтые, осенние, басмановские. Собой невелики, с кулачок девичий, а то и помене, ровны да гладки, и цвету – что тусклое золото. А уж как сладки да душисты – в целом свете других таких не сыщешь, только в саду Басмановском, что в селе Елизарове. Улыбается Федя, корзинку царю поближе придвигает: «Отведай, государь, не пожалеешь!». А сам от нетерпенья на месте чуть не прыгает. Выбрал государь яблочко, надкусил. Хотел любимцу чего-нибудь молвить – да глянул и рассмеялся только: не ответит теперича ему Федяша! Ой, не скоро ответит! Разве что когда яблок в корзине той наполовину убавится. А то разве ж гоже с царем с набитым ртом разговаривать?