***
Ипну был просто чудовищем. Одаренный как будущий маг, он притягивал к себе духов, как магнит. Для шейда его маленький мальчик всегда был оплетен целым коконом из тянущихся к нему нитей, напоминающих белесых червей, изучающих его, просящихся в неокрепшую детскую душу. Талант сына мирно дремал в нём, как и он сам в своей крохотной постели, но эти твари лезли к нему в сны, превращая их в кошмары, отражали детское сознание, пытаясь исковеркать, извратить его тогда, когда он был так мал и слаб, так невинен в своих простых грезах. Отогнать всех тварей Дурза не мог даже в Гиллиде. Вернее мог, но не после четвертой весны. Чем больше трещин образовывалось на скорлупе, одевавшей силу сына, даже не знавшего её глубины, тем больше сущностей стремилось к нему, и тем больше становилось среди них злобных, жадных до силы и власти. Шейд прекрасно знал, как называется этот дар, вернее эта сторона дара. Сонм духов. И ещё лучше Дурза знал, что никто из подобных волшебников не перешагнул черты и двух десятков лет. Нельзя жить закованным в латы постоянно. Рано или поздно какая-нибудь неумная душа подселится в это хрупкое тельце, направляя его по пути трансформации. Сонмы могут достигать поистине внушительной силы, потому что способны тянуть её из духов, привлекая себе все новых и новых слуг, и они становятся самым разрушительным типом шейдов. Поэтому даже когда сонм рождался в благородной семье, его следовало умертвить заблаговременно, до становления. Но мало у кого из этих обреченных деток были такие родители, каких посчастливилось иметь Ипну. Дурза чистил своего птенца, «выщипывая» из его окружения паразитов, мечтающих овладеть разумом и телом маленького мага. Пока малыш спал, шейд мог безболезненно осмотреть его окружение и изгнать лишних духов, если уж не мог отогнать всех. Но с каждой луной их становилось больше, даже шейд уже пресыщался выпитой из темных сущностей силой, которая выплескивалась в приступах болезненного гнева или животной похоти. Дурза стыдился себя перед Аварис, потому что от его злого бессилия ей отливалось как минимум половина. Он должен был защищать ребенка, он дал слово, это было самое мало, чем он мог загладить перед малышом свою вину за то, что стало с его лицом и руками. За то, что его будет презирать последний нищий в этой проклятой стране просто потому, что его отец – шейд. Пожалуй, был единственный грех, которого шейд Дурза за собой не знал – это уныние.***
Угроза проникновения паразитов миновала. Полушейду шёл уже пятый год, но хлопот от него у его родителей не убавлялось. Здоровье сына шейда было очень слабым. Хрупкое тощее тельце Ипну из последних сил цеплялось за жизнь, отставая в развитии от своих сверстников. Девицы Торнака, которых мастер над оружием Гиллида наплодил аж шесть светловолосых голов, пытаясь зачать сына, которого природа не пожелала ему дать, в этом возрасте уже скакали по внутреннему двору, как королевские племенные кобылки, а сын шейда едва-едва доползал до своего «гнезда» из подушек и перин, которое отец устроил ему глубоко под землей, чтобы солнце не тревожило его глаз и бледной шкурки. Пока Ипну был младенцем, он рос правильно, набирал вес, но после отлучения от материнской груди этот процесс замедлился. Он плохо усваивал положенную ему пищу, его часто тошнило, а аппетит и вовсе отсутствовал, потому что каждый приём пищи приносил больше боли, чем удовольствия. Кормить полушейда только человеческой едой было совершенно недостаточно, тем более он часто категорически отказывался есть. Дурза лечил и силой кормил его, когда мальчишка капризничал, чтобы тот не заморил себя голодом. Немного позже шейд, наблюдая за тем, как Ипну деловито облизывает поцарапанный палец, понял, чего не хватало его драгоценному мальчику, чтобы расти, и это открытие его совсем не порадовало.***
Ипну зашипел, выкручиваясь в руках отца. Шейд молча обхватил его за подбородок, прижав тонкие ручки вдоль тела, и поднес к тонким губам плоскую чашу, в которых подавали подогретое вино. В чаше плеснулась янтарно-желтая густая жидкость, пахнущая как очень густой бульон, который варила для Ипну мама, но эта гадость была не бульоном. Вязкая, горьковатая, она вызывала тошноту вернее, чем любая еда, как будто его тело отвергало это питье, которое отец вливал ему в рот. Но нужно было потерпеть пару часов, чтобы отрицательный эффект компенсировался возможностью как следует наесться и избавиться от слабости в сухих мышцах. Раньше пить эту штуку, которую отец называл «лекарство», можно было совсем чуть-чуть, хватало пары капель, которые шейд ронял из флакона на неровный кусочек желтоватого сахара, после чего испорченное сладкое сокровище вручалось в закованные в металл пальцы Ипну. Лекарство портило вкус, растворяя сладкие кристаллы в сердцевине, но боковушки стоили того, чтобы потерпеть. Всего пара капель ради целого осколка удовольствия. Но половина чашки была совершенно ничем неоправданна, даже если в неё под тоскливым взглядом Ипну бросали тот же кусок сахара. Непередаваемая утрата богатства, превращавшая его в тошнотворную гадость на пару тонов слаще. И даже если бросали два куска, от чего жидкость становилась тягучей и вязкой, как мёд, ситуация не улучшалась. Мёд делал лекарство только противнее, а сахар уже не искупал такого количества отвратительной субстанции. Сын шейда плевался и шипел, оскаливая маленькие острые зубы, но в глубине души понимал, что такая демонстрация агрессии не производит на отца ни малейшего впечатления. Ребенок был прытким и проскользнул в обхвате крепких рук шейда, сорвав несколько бисерин с расшитого полукафтана, но тут же был пойман и снова приткнут к носом к чашке. - Давай не будем капризничать, Джарзла. – спокойно заметил отец. – Ты же знаешь, что я могу приказать тебе выпить лекарство. – лицо Ипну недовольно сморщилось, вспоминая ледяную хватку воли отца. – Нам двоим будет гораздо проще, если ты выпьешь его сам. Ипну дёрнулся, надеясь соскользнуть с расшитого покрывала и удрать в другую комнату, где можно будет отсидеться, пока отец не уйдёт по своим делам, но в этот раз его держали крепко. - Джарзла, ты тратишь моё время. Джарзла-Джарзла! Ипну заворчал, на кромке лекарства от его вдоха пошли волны. Мальчик собрал волю в кулак, попытавшись отрешиться от предстоящих ощущений, и дал быстро опрокинуть в себя отвратительную чарку. Волна тепла пошла по горлу, вызывая приступ тошноты, живот скрутило от горячей боли, как будто он выпил кислоту, и она плавила его изнутри. Полушейд упал на бок, поджав острые коленки к животу, как будто эта поза могла помочь ему успокоить боль внутри, сдавив её слабыми мышцами, на бледном лбу выступила прохладная испарина, во рту стало горько и вязко. Тонкие сильные пальцы отца ласково потрепали пушистую макушку ребенка, вытаскивая из темной массы волос наружу ярко-красные прядки. - Ты можешь быть послушным, малыш. – когтистые пальцы легли ему на голову, как будто Ипну схватила за затылок пасть огромного пса. – Отдохни и поспи, потом твоя мать тебя как следует накормит, хорошо? – пальцы, как исполинский паук, начали массировать затылок, потягивая сведенные болезненной судорогой мышцы лба. – Я навещу тебя через три дня. – дыхание, бывшее чуть теплее комнатного воздуха, коснулось его уха, раздув волосы рядом. Красноволосый колдун, закончив мучить странную двуцветную голову Ипну, поднялся и вышел, прихватив с собой опустевшую чашу. В просвет неплотно закрытой двери комнаты, щурясь на вертикальную полоску света, Ипну видел его высокую стройную фигуру. Отец приобнял мать, уже пожелавшую ему спокойно ночи, что-то сказав ей на ухо и взяв за предплечье. Ипну знал этот жест. Он означал, что шейд хочет подняться с ней наверх, пока их сын будет спать после приема вязкой гадости. Ипну не был уверен, чем родители занимались наедине, но подозревал, что это было что-то нехорошее, потому что мать всегда выглядела поникшей и сильно уставшей после этого. Полушейд очень любил свою мать, а отца видел редко и больше побаивался. Ипну неловко поднялся на тонких руках, оскалив остренькие зубки и сощурив красные, подслеповатые глаза, желая напроситься пойти с ними наверх. Но отцовские прикосновения к волосам*, оставившие запах смолы и растертой в пальцах полыни, и выпитое лекарство спутывали мысли. Веки полушейда тяжело опустились, изображение в скудном свете свечей стало блекнуть. Он зевнул и поудобнее устроился на набитом гусиным пухом одеяле. В конце концов, он может сходить с ними наверх и через три дня, чтобы узнать, чем там занимаются родители. *У Дурзы есть свои способы укладывать на ночь непослушных детей, и небольшие снотворные чары он часто «вплетает» в волосы Ипну, чтобы тот не выбирался из своей комнаты раньше положенного срока.***
Джарзла никогда не хотел пить сыворотку. Она раздражала его тело, но пока эта была единственная вещь, которая действовала на его тело также эффективно, как и на искусственное тело шейда. От грубой крови, пахнущей металлом, его сына выворачивало наизнанку сразу и без всякого полезного эффекта. Но через несколько часов после приема сыворотки человеческой крови мальчишка легко наедался досыта несколько дней подряд, мышцы начинали развиваться под бледной кожей, используя полученный животворительный импульс для роста, двухцветные волосы становились не такими жесткими, как солома, а какая-нибудь очередная болячка, которые сын шейда собирал на себя, как бездомная собака – репей, теряла свою силу и отступала. Малыш думал, что это просто очередной малоприятный отвар, который шейд готовил по своим книгам в лаборатории в замке. И, принимая в расчет, сколько вреда приносили Ипну его благочестивые мозги, Дурза искренне считал, что чем дольше сын будет так думать - тем лучше. А что будет дальше? Сколько-то времени Дурза сможет сдерживать сына, но он будет расти, так же как будут расти его способности. Даже сейчас первые всполохи магии чувствительны для самого шейда, а что будет потом, когда сын окрепнет? Если те, кто составляет три четверти Дурзы, тоже потянутся к Ипну, и шейд перестанет контролировать себя, разрываемый между жаждой крови и своими жалкими потугами отцовской любви? Он может убить Ипну. Случайно, просто неудачно уронив хрупкого ребенка. Дурза не простит себе этого. И сделает всё, чтобы этого не допустить, даже если ради этого придется выслать единственного наследника за три тысячи лиг отсюда, на другой конец света. Только вот где найти то место, где может быть в безопасности ребенок, рожденный от великого шейда Дурзы и Повелителя Мертвых? Мерно бежит песок между двумя колбами, шурша и переливаясь в свете свечи… И его осталось очень мало…