Долгожданная встреча

Ипну провёл острыми когтями по камням: сталь со стоном процарапала камень, как четыре кинжала. Металл разогрелся от трения и изменил свой запах. Мальчишка вскочил, подтянулся руках, уцепившись за большую цепь на стене, просунул над ней свои тощие ступни, сполз, чтобы звенья оказались под коленями, и отпустил руки. Детское тельце, тощее, как высушенная рыбка, раскачивалось вдоль каменной стены. Ни дать ни взять палачи забыли снять со стены повешенного, и он высох под солнцем и дождём. Глядя на Ипну сложно было сказать, что он вообще жив – он был худ настолько, что кожа обтягивала едва ли не кости, глаза, прикрытые тонкими веками, безвольно качающиеся руки, кожа, напоминавшая сухой пергамент, - всё это выглядело как иссыхающие останки так и нерасцветшей жизни. Как будто семечко проклюнулось, обманутое первым дождём после засухи, а потом не выдержало тягот жизни в пустыни и увяло, так и не став тем, чем могло стать. Его маленькие детские руки были закованы в сложные металлические перчатки, как в пыточный инструмент, пальцы которых заканчивались металлическими колпачками, вытянутыми в длинные когти, как будто перед смертью его мучили, ускоряя увядание и так слабосильного начала. Сейчас, когда он болтался вверх ногами, стало видно ещё одно уродство – распределение цветов в его волосах было нарушено, и каждый десятый волос был не темным, как первые девять, а алым, как кровь. Ближе к шее доля красных волос становилась больше, как будто кровь сочилась из его пестрого затылка ежечасно. И кончики. Кончики волос, как только они отрастали, теряли свой цвет и тоже краснели. Люди не бывают пятнистыми и полосатыми, как кошки. Впрочем, у людей нет огромных черных когтей, глаза не бывают красными, а во рту острые разве что четыре зуба, а не весь ряд, кроме восьми, которыми и жевать-то не очень получается. Только рвать и грызть удобно, а жевать плоскими зубами нужно. Словом, исходя из этого сравнения, Ипну скорее кошка, чем человек. Но пока Ипну был слишком увлечен раскачиванием на цепи, и слишком мал, чтобы осознавать то, насколько он некрасив – в конце концов, ему недавно исполнилось только пять весен. Да и происхождение Ипну оставляло желать лучшего – где это видано, чтобы сыновья почти-мертвецов рождались красивыми? Мальчик выгнул спину и поскреб руками по полу. Вис вниз головой успокаивал его головные боли, из-за которых он не мог выспаться. Может быть, если поспать, вися на цепи, то и утром голова не заболит и Голоса в ней немного утихнут? Папа сказал строго: «Никого не пускать в свою голову». Ипну понял, что это очень важно, и поэтому отклонял все очень даже заманчивые предложения Голосов. Впрочем, иногда они предлагали ему скучные шутки – власть, кровь, золото, души, магию… У отца Ипну было это всё в избытке, и в результате он был всегда в делах и практически не навещал сына, а уж о «поиграть» ему было велено и не заикаться. Так что все эти дары не вызывали у Ипну благоговейного трепета – от них хлопот больше, чем радости, тем более не хорошо получать подарки, когда ты их не заслуживаешь. А играть Голоса не умели. Но если Ипну не пускал в себя эти Голоса, он не отказывался болтать с ними от скуки, когда корпел над каким-нибудь очередным заданием от отца или читал. Поняв, что Голоса слышат его, он стал читать им вслух, иногда спрашивал совета и даже подружился с некоторыми. И его общество, до этого состоявшее из матери, Торнака, кормилицы и редких визитов отца, бывшего великим волшебником, расширилось многократно. Но Голоса не знали, когда на дворе светло, а когда темно, поэтому разговаривали постоянно и мешали спать. Он пробовал забивать в уши тряпки и даже волосистую массу хлопчатника из лазарета, но это совсем не помогало. Сначала Ипну пришёл в ужас – он закрывает уши, а Голоса всё ещё слышит, значит, они уже внутри, и отец снова будет недоволен, и, может быть, даже побьёт его связкой ивовых прутиков, которые очень царапаются, что называлось "поркой". Мальчик поежился, вспомнив о порке. Его лечили после наказания, но сам процесс был таким обидным и болезненным, что он с трудом удерживался от того, чтобы не всхлипывать, глотая слёзы и вжимаясь головой в лавку. А главное, он не всегда был виноват, когда страдала его спина. Отец считал наказание за свои поступки необходимой частью воспитания для сына, но ран на спине ему не оставлял, собственноручно залечивая их после наказания. Но всё равно, до залечивания-то нужно дотерпеть! И мама плакала, хотя и думала, что Ипну этого не видит, если с ним приключалась это невезение, а маму расстраивать Ипну очень не хотел. Ипну оттолкнулся ногой от стены и снова закачался на цепи. Голова болталась, как маятник, подметая двухцветными волосами пол. Сын шейда зажмурил глаза, сосредотачиваясь, и провалился в темноту. Он покачивался не на настоящей цепи, а на длинной веревке, свисающей ниоткуда в темном зале без стен и пола. Пространство спиралью уходило вниз, а мелкий свет спускался сверху, но его хватало только на то, чтобы осветит его бледные голые ноги, как у висельника. Его старые знакомые были тут. Мириады Голосов, каждому из которых соответствовал образ, были здесь, друзья – рядом, парили в высоте на его уровне, остальные – как темное море, колыхающееся под ним, там, где должен был быть пол. Как будто пол провалился до самого дня подвалов под ним. - Доброе утро. - поздоровался сын шейда, снова оттолкнувшись ногой от пустоты и раскачиваясь вниз головой над Голосами, зашептавшими в ответ. – Меня отпустили поиграть, пока не кончится час. – Голоса непонимающе зашипели тысячами вопросов, но поинтересовались, как он отмеряет час и что это такое. – Это пока песок перебегает из одной колбы в другую. – поделился недавним уроком Ипну, продолжая болтаться на своей веревке над Голосами. – Папа насыпал туда ровно столько песка, сколько упадёт через дырочку через время, которое и будет час. Час – это кусочек времени. Голоса не поняли, что такое «время» и как его делить на кусочки. И как его считать? Ипну уже собирался пуститься в свои привычные дискуссии с Голосами, как услышал ещё один, идущий сверху, оттуда, где крепилась его веревка. Полушейд прислушался. Кто-то пытался с ним поговорить снаружи. - Простите, нужно идти. Я потом вернусь. – извинился он и ловко ухватился руками за веревку, обхватил её коленями, концентрируясь. Мир закрутился, море Голосов вспенилось и воронкой ушло вниз, впитавшись в растрескавшиеся каменные плиты. Он снова висел вниз головой во внутреннем дворе крепости, и скупое солнце согревало подошвы его легких башмаков. Нет, он не ослышался. - Иди сюда, милый. – позвал глухой старческий голос, настоящий голос, голос живого. Сын шейда, заинтригованный неожиданной компанией, вмиг прилип ухом в шершавой каменной кладке. - Хочешь персик, маленький? – проскрипел голос. Мальчик наморщил нос, пытаясь рассмотреть образ человека или духа, говорившего с ним, но ему ужасно мешал магический покров на стенах, «скорлупа», отделявшая его место для прогулок от города у крепости. «Скорлупу» было запрещено царапать, ломать, ковырять, рвать, и еще пара глаголов, отличие которых от предыдущих он подписал зелеными чернилами над горящими огненно-красным буквами отца, незримо для простых людей, отпечатавшихся напротив входа. Словом, этого всего со скорлупой делать было нельзя, поэтому и увидеть неожиданного визитера он не мог: с видением сокрытого у Ипну пока дела шли не очень хорошо, особенно сквозь такие магические путы. - А можно поиграть вместе с тобой? – Ипну больше всего любил играть с кем-то чуть более материальным, чем следующая за ним по пятам «свита» из духов, часть из которых, впрочем, держалась подальше во время присутствия дома отца-шейда. От чего Ипну уже в серьез начинал думать, что его красноволосый родитель не слишком-то хороший шейд, хотя мама всегда говорила, что он добрый. Может быть, его отец обманывает маму, а она просто не может видеть того, что видит Ипну? Ипну, осознав себя как минимум будущим мужчиной, считал себя обязанным присматривать за мамой, раз уж ей не посчастливилось родиться женщиной. Отец часто говорил, что за женщинами нужно присматривать, потому что они часто ведут себя глупо. - Если ты меня пустишь, то поиграю. – согласился голос. - Но мне нельзя портить стену. – разочаровался сын Дурзы. Похоже, сегодня с ним снова не поиграет никто, кто мог бы без его помощи удержать хоть камушек в руках. На отца он давно перестал надеяться - шейд только давал ему задания и просил выйти. И запрещал сидеть с мамой, когда он приходил. Его сын доставлял ему массу хлопот и никогда не приносил пользы, и всегда мешал, когда ему исполнилось пять весен. - А ты открой мне дверцу, маленький. Ведь двери не портят стен, и папа не будет ругаться. - Я не удержу дверь в рост человека. – признался Джарзла. - Я могу раздавить тебя камнями, если отвлекусь. Это будет больно. - А ты открой маленькую дверцу. – голос стал совсем бархатным. - Один камень выдвини, и мне хватит, я дам тебе персик, а потом мы поиграем. Джарзла задумался, а потом юркнул вниз, что было силы вцепился металлическими когтями в камень, и дернул его на себя. И по инерции шлёпнулся тощую на пятую точку на пыльные камни. Предположим, первая попытка была неудачной. Джарзла поднялся, отряхнулся (быть неопрятным ему, как сыну королевского колдуна, тоже было не положено, даже если его навещали только сам Дурза и мать полушейда), и сосредоточенно принялся скрести состав, скрепляющий камни, но быстро прекратил производить чудовищный визг металла по песку. Отец сказал «не скрести, не ковырять». Но есть же и другие пути. Ипну, насупившись, опустился на колени и осторожно очертил закованным в металлический напальчник когтем один камень, старательно прорисовывая выученные знаки освобождения, и приказал ему выйти из стены внутрь двора, а его соседям вести себя так, как будто камень остался на месте. Знаки сосали из него магию, как комары – кровь, она даже в ушах застучала от напряжения. Но камень подчинился, с глухим скрипом выпав к ногам волшебника, от чего в воздух поднялось густое облако пыли, тут же забившей ноздри мальчика, и он пару раз громко чихнул. В конце концов, манипуляции с камнями всегда удавались сыну шейда на славу, и никакие путы, оплетавшие каждый сантиметр стен замка, ему помешать не могли. - Хороший мальчик, - похвалил голос, и в образовавшееся отверстие просунулась бледная рука, усеянная серебристыми волосками, и увенчанная аккуратными загнутыми когтями. Когти окончательно убедили Ипну, что даритель, бросивший ему неизвестный предмет, названный «персиком», не может желать ему чего-то плохого. Раз у руки есть когти, как у самого сына шейда и как у отца, то он того же рода, что и они. Никто не убивает себе подобных, тем более отец говорил, что они «редкие». А людей, гномов, эльфов и ургашей магия отца сюда не пускала, хотя Ипну страсть как хотелось увидеть человека поближе. А чего ему опасаться от другого шейда, что ему тут за интерес? Хотя, жалко всё-таки, что к нему пришел не человек. Пока все общество Джарзлы состояло из матери, отца и Торнака, учившего его хоть как-то владеть своим нескладным телом в упражнениях с деревянным мечом. Ещё мама иногда тайком водила Ипну поиграть к дочкам Торнака, но они уже давно там не были с тех пор, как Ипну случайно поцарапал подружке щеку. Ипну извинялся, как мог, и заживил порез, но остался след, от чего на него злились все, кроме мамы. «Персик» (такого богатства Ипну пока не видел и в руках не держал – его кормили только тем, что разрешал отец) был круглым, мягким, вкусно пах и имел бороздку между двумя румяными щеками. Ипну осторожно подобрал плод, стараясь не поцарапать его своими когтями, закованными в металл. От «когтей» вверх по пальцам шли металлические пластинки, повторяющие членики латной перчатки, ползли вверх по ладоням и застегивались на хрупких детских ладонях, как крепления у пыточного стола. Да и вообще вид у этих пренеудобнейших приспособлений был пугающим, как будто кто-то намеренно обрек ребенка на постоянную пытку в железных перчатках. Но Ипну, хоть и не одобрял того, что отец сделал с его руками, понимал, что это наказание заслуженно: отец уже устал вправлять ему вывернутые суставы пальцев и сращивать кости, хотя часть повреждений сын шейда тайком залечивал сам, чтобы не выводить занятого родителя из себя лишний раз. А всё потому, что снова виноват был сам Ипну: его собственные черные когти росли длинными и твердостью не уступали адамантину, а вот пальчики, на которых крепились эти лезвия, были слабыми и хрупкими, от чего при любом неудачном движении застревали и цеплялись везде, причиняя Ипну массу болезненных ощущений, а иногда доходило и до переломов. А отец поставил ему сверху металлический каркас хоть и больно, но один раз, подточив когти, и больше руки не болели. И острые кончики легко покатывали по пыльным плитам неожиданный подарок. - А что делают с персиками? – поинтересовался Ипну, крутя в руках полученный подарок, и силясь увидеть своего неожиданного благодетеля в дыру от камня. - А ты откуси кусочек и узнаешь. – посоветовал голос. Ипну деловито понюхал незнакомый предмет в своих руках. Почему бы и не попробовать, в конце концов?

***

Кошка, приняв свой исходный облик, присела на стройных ногах, заглядывая в дыру в магической стене. Серебряная красавица проскользнула бы внутрь, чтобы проверить свою работу и послушать иссякающее дыхание, но её тут же обожгла магия, скреплявшая стены – старые замки запрещают магическим тварям путешествовать сквозь их стены. Ублюдок шейда должен был быть очень силен, если смог вытащить камень из стены так быстро. Впрочем, был силен. Мальчик был послушным. Надкушенный плод выпал из подрагивающей в судороге руки, скованной в металлические когти. И какой отец наденет это на своего ребенка, будь он хоть трижды шейд? Желтые глаза напряженно сощурились. Шейдово отродье в этом возрасте больше всего напоминало бледную худющую лягушку. Ступни и ладони слишком длинные для его роста, плечи ещё детские, грудная клетка узкая, живот такой тонкий настолько, что вызывал опасения, что при небольшом давлении он прилипнет к позвоночнику с той стороны. Руки-ноги тонкие, как палочки. Видно, природа наградит полушейда высоким ростом, как у его отца, но пока она мучила и так тощее тело, вытягивая кости. Лицо в рамке пушистых волос, как будто измазанных концами в крови, было худым, как у болезненного ребенка, нос – слишком тонкий и длинный, лоб высоковат для детского лица, разве что глаза, не будь они лишены пигмента в области радужки, могли бы быть красивыми, но и тут мальчишке не повезло. Налитые кровью сосуды, незамаскированные собственным цветом, делали его глаза кроваво-красными, болезненными и, судя по всему, подслеповатыми на ярком свету. Словом, красила это чудовище только мягкая предсмертная маска судороги на лице. Яд был хорош и дорог. Незаметен на вкус, на запах, не имел отношения к магии, чтобы не вызвать подозрений у ребенка волшебников, и убивал качественно и быстро. Себастьяна нагнулась, всматриваясь в лицо мальчишки – пены изо рта пока не пошло, но времени уже должно было хватать, чтобы результат стал необратимым. Конечно, Аварис было жалко: кошка, больше жившая в образе сварливой старушки в поселке между стенами замка, успела подружиться с ведьмой до того, как её обрюхатил шейд. Мало того, что ведьму, уже покрытую рисунком из тонких шрамов по бокам, регулярно насиловал хозяин замка, так ещё и приплодом от королевского пса стал сонм, который очень быстро превратится в очередного кровожадного безумца. Катастрофическое невезение! А матерью сонма, спящей погибели для сотен, всегда быть тяжело: это как быть матерью заранее мертвого ребенка. Сбежала бы Аварис в горы, как советовала бы ей кошка, и вышла бы там замуж хоть за одного из Близнецов – были бы все дети живы и здоровы. И не пришлось бы старой кошке исполнять это пренеприятнейшее поручение – убивать щенка шейда до того, как он отрастит свои зубы и когти и умоется в чужой крови. Но приказ есть приказ, и если старой шпионке Стражи приказали убить мальчишку, зачатого от семени шейда, то она его выполнила. Себастьяна не была первой, кто пытался добраться до двухцветного щенка, и не всем удалось выбраться живыми из рук шейда, охранявшего покой своей норы на пустоши. Но она была первой, которая справилась. Длинный хвост нервно дернулся от движения во дворе. Кошка присела и взлетела на крышу соседнего домика. Дело сделано.

***

- Послушай меня, пожалуйста. Кровь не приходит уже второй раз. Дурза согласно кивнул и лёг ухом на живот Аварис, вытянувшейся перед ним на постели в одной рубашке. Его ведьма и вправду выглядела подозрительно после того, как он разделил с ней чашу с «глотком истинной любви» - зельем, купленным у знакомого мага, которое, как он надеялся, сможет компенсировать ненадолго недостатки формы шейда и его чувств. Тогда он не мог прекратить любить её несколько часов к ряду, едва успевая отдышаться от своих нежных порывов и почти сразу начиная новую игру. Но, видимо, помимо практически лучшей ночи, которую шейд и некромант провели в объятиях друг друга, оно имело и неожиданные последствия. Шейд смаковал ласку оседлавшей его бедра женщины, и часто возвращался к этому сладкому воспоминанию, но эта «любовь» исторгала из шейда гораздо больше, чем те несколько прозрачных капель, которыми он мог благословлять свою женщину обычно. И не пропади этот золотошкурый прохвост куда-то без вести, Дурза обязательно бы нанес этой маломерной ящерице ещё один визит, чтобы она более детально прописывала «побочные эффекты» того, что ему продает. Но сделанного не вернешь. Острый слух позволял шейду улавливать даже самые тонкие колебания (и часто приводил в чудовищное раздражение в шумном Урубаене), разносимые кровью по телу женщины, музыку которого он знал наизусть лучше всяких баллад. Недаром же он столько часов дремал щекой на этом белом животе, чтобы сейчас не уловить эха нового сердца, которое звучало вместе сердцем Шадии? Дурза нахмурился, и женщина под ним нервно завозилась, подозревая, что что-то пошло не так. - Что? Я ошиблась, или плохо с ребенком? - Снова. – коротко сообщил ей Дурза о подтверждении их общих подозрений, но темные брови снова сошлись у переносицы, делая шрамы на лбу ещё причудливей. – Но я не чувствую Джарзлу.

***

- Сделай же что-нибудь! – взмолилась женщина перед шейдом, заламывая руки над постелью, в которой скорчился их общий сын. – Умоляю, что-нибудь, только спаси его. Дурза не ответил ничего, устало смотря на подрагивающие от боли веки Ипну. «Что-нибудь» он сделал сразу. Сейчас он сделал всё. Просто против фазиса он действительно не мог ничего сделать по-настоящему, а именно этой дрянью истекал злосчастный надкушенный фрукт, который шейд в сердцах раздавил сапогом во внутреннем дворе. Шейд мог замедлить действие яда, но что толку, если противоядия нет? Ах, если бы всё было так легко, как в сказке! Одного поцелуя безумно любящей матери хватило бы, чтобы прогнать этот сон, похожий на трупное окоченение. Любой цветок, любое волшебное растение было к услугам их мальчика, Дурза бы достал для него все из-под земли или с небес. Если бы только существовало то, что помогает против фазиса. Шейд был силен, но не всесилен - как боевой маг, он обладал разрушительной мощью, но в целительстве, увы, не был искусен. Шейды не лечат сложных повреждений, их тела устроены так, что все раны закрываются на них сами. Да и не знал он о том, чтобы магия лечила от этого яда. Сон. Долгий, бесконечный сон - вот то, что он мог предложить своему долгожданному наследнику в качестве исцеления. Но как это можно сказать его матери, как смириться с тем, что «светлые создания» дотянулись до его ребенка прямо под носом у шейда… А как просто было это предотвратить… Нужно было просто запретить их послушному мальчику брать что-то у чужих. Но Ипну не знал «чужих». Все те, кто мог ему что-то дать, были либо его мать и отец, либо вездесущий, но верный Торнак и подслеповатая кормилица. Шейд верил в то, что создал для Ипну идеальное безопасное место под своим крылом, где он мог бы окрепнуть, но снова ошибся. Длинные пальцы с нечеловеческими когтями теребили и сжимали серебристый волос, выпавший из той шкуры, которую Дурза лично снимет со старой бестии как только выйдет отсюда. По кусочкам.

***

- Иди спать. – женщина с трудом подняла голову с покрывал у постели сына, глядя на шейда почти ослепшими от слез глазами. – Ты убиваешь себя и вредишь второму ребенку. - Отвези его к королю. К Морзану. Отвези его, спаси, милый, спаси.- Дурза слышал это уже тысячу раз, и уже устал отвечать на это тем, что Морзан ничем помочь не может, а путь в столицу им заказан. Гальбаторикс, получив в руки усыпленного ядом сонма, либо уничтожит его, чтобы забрать силу, либо попытается вырастить из него стоящего прислужника на замену Дурзе, разрушив личность Ипну трансформацией в шейда. Но Аварис не желала слышать ничего, или верить в то, что ничего не изменится, если она проспит хотя бы несколько часов, встав с колен у постели сына. Ведьма была крайне полезна, как помощник, кроме тех случаев, когда она обезумевала от любви к Ипну. И это безумие длилось уже третий день и третью ночь. - Ты не в себе. – шейд проверил дыхание Ипну и поднял женщину от постели сына. – Иди спать. - Отдай мне посох. - Нет. - Ради него, - помутневшие от горя глаза скользнули по тонкому лицу сына, - отдай мне посох. - Ты не знаешь, что случится. Это опасно. – шейд властно взял женщину за руки, не давая их отнять. – Ты не имеешь права рисковать собой и двумя детьми, глупая женщина. Сначала доноси. - Он может не дожить до дня родов, - женщина, кажется, уже перешагнула черту отчаянья. – Ты, даже ты сам не знаешь, сколько сможешь сохранять Ипну во сне. А что будет, когда ты снова уедешь?! А если я умру этими родами без тебя, что тогда, Дурза? Шейд поджал темные губы, пересеченные вертикальным шрамом, тревожно осмотрев сына. Женщина, хоть и не спавшая сутками, говорила правду. Он не хотел рисковать, но не мог гарантировать того, что сын будет в неизменном состоянии месяцами. Она хотела рискнуть собой, им, нерожденным ребенком, но это давало минимальный и непредсказуемый шанс на успех. Она все больше убеждалась в верности этого решения, он все больше сомневался в решении своём, а сыну не становилось лучше. За эти дни он отказал ей больше трех десятков раз. Но на тридцать первый шейд согласился, и в его руке возник белый посох с навершением в виде остова человеческой головы. Череп имел черты лица, которое он так часто гладил и целовал в последние годы, - лица самой Аварис, подтверждая источник её силы. Их руки встретились на теплой древесине, когда он вернул жезл его хозяйке. Залог её верности, который он взял раньше, чем залог любви. И лучший проводник для магии, какой можно придумать. Схиллс был способен поддерживать тела некромантов годами, хотя и жрал солидную толику силы. Дурзе такой артефакт только вредил – сосал силу, но добавлял немного. Для Аварис он был необходим. Ипну было запрещено даже прикасаться к схиллсу до этого, потому что никто из его родителей не хотел знать, к чему приведет попытка «напоить» схиллс чужой для него магией сонма, которой просто фонтанировал их пестрый мальчик. Шадия вздохнула, кивнув своему красноволосому мужу и вечному компаньону по ворожбе. Обычно он принимал более рискованные решения, а она была осторожнее. Но они зашли в тупик. Поэтому даже если Ипну вытянет силу из неё вместе с жизнью (что он вполне удачно делал вместе с молоком, ведь ведьма едва-едва успела восстановиться после его кормления, а сыну шел шестой год) – нужно было рискнуть. Ей не было жалко лишиться силы ради сына. Жалко было второго ребенка, но Ипну она любила на шесть лет дольше, как бы ужасно это не звучало. Нерожденного она могла потерять, как и первого, а ради Ипну она была готова на любые жертвы. - Рано или поздно посох перешел бы к нему, - ненатурально спокойно заметил шейд, сложив кончики когтей вместе. – А тебе я не дам умереть так просто, женщина.

***

Тонкие когтистые пальцы крепко обхватили раскалившуюся изнутри деревяшку. Схиллс выгнулся, зашипел, растягиваясь и изгибаясь в руках Ипну, как будто мальчик сжимал в руках исполинскую гадюку. Древесина стремительно темнела, как будто пламя, вспыхнувшее внутри посоха, обугливало его изнутри, проступая в расколах, отщепах, изливаясь наружу ослепительным светом. Посох стал едва ли не в полтора раза длиннее, подгоняя себя под нового владельца. Схиллс перешел на отчаянный визг, как будто он был живым существом, испускающим дух, «огонь» добрался до головы, оплавляя её, как и полагалось при смене хозяина, но голова посоха растекалась, удлиняясь и изгибаясь, что говорило о том, что форму черепа она возвращать себе не собирается. Полог кровати вспыхнул, по простыням тоже побежали всполохи. Аварис, которую трясло не хуже, чем посох в руках Ипну, дернулась потушить огонь, но её остановили руки шейда, хотя до этого ведьма больше благодаря им и стояла. - Подожди. Посох начал гаснуть, утверждаясь в своей новой форме, и форма эта была настолько отлична от старой, что ни давало никакой гарантии в результате. Схиллс не оживляет. Он может лечить своего хозяина и продлевать ему жизнь. Но не оживлять. Минуты медленно ползли в повисшей тишине спальни. И тишину расколол кашель. Ипну приподнялся, выронив посох и постукивая себя в грудь. Дурза поймал его, и надавил на низ грудной клетки, вытолкнув застрявший в горле кусочек… персика. Не проглотил отравленный кусок до конца, паршивец, а просто подавился им. Подавился проклятым отравленным куском персика! - Мама? – похоже, трое суток сна позволили Ипну выспаться на славу. – Мама… – красные глаза недоуменно обозрели всклоченных, обессиленных и безумно счастливых отца и мать полушейда, что окончательно сбило его с толку, поэтому из множества вопросов он задал первый пришедший на ум. – А почему у тебя белое в волосах? Я опять уснул на солнце, да? – завидев рядом с собой отца, Ипну нахохлился, ожидая очередной взбучки за то, что он снова заставил всех волноваться понапрасну. Дальнейшие вопросы приободрившегося и соскучившегося по родителям сына шейда утонули в мантии Дурзы, когда он вжал в свою грудь своего бездумного, глупого, но определенно одаренного мальчика, потому что шейд в этот раз наплевал на то, что он старался не ласкать мальчишку, чтобы его разбаловать. Один раз можно. Впрочем, Ипну совершенно не был против того, чтобы быть зажатым между своими родителями мощным захватом рук отца, даже если расшитый нагрудник неприятно корябал ему щёку. В конце концов, это было самое безопасное место на свете, которое Ипну мог себе вообразить. А на вышитых простынях остывал, покрывая золотую сердцевину корочкой угольно-черных чешуй, переплавленный в магии сонма посох, длинная стройная шея которого несла уже не четыре, а целых восемь позвонков* и заканчивалась не менее длинной головой, увенчанной черепом какого-то животного, все больше и больше напоминавшей череп крупного дракона. *Чем больше позвонков на посохе – тем выше ранг мага и его потенциал. У Аварис, например, посох имел четыре целых позвонка и зачаток пятого.

***

- Дай это сюда! – властный голос шейда только подгонял Ипну, уносившего с собой свою завернутую в полотно ношу подальше от алых отцовских глаз. – Джарзла! Сын шейда не считал нужным отвечать отцу, потому что с ним они больше общались мыслями, чем при помощи слов, а если отец начинал повышать на него голос, то лучше было тратить время не на разговоры, а на сокрытие запеленатого и перевязанного тельца, которое полушейд выудил из водостоков в замковых подвалах. Она убежала, он её нашел. Исходя из этого, Ипну имел на свою новую игрушку вполне достаточно прав, чтобы не соглашаться отдавать её отцу, от голоса которого его ноша содрогалась, как от раската грома. - Сын! – шейд мог легко нагонять беглеца, даже не переходя на бег, один его шаг был равен минимум двум шагам его колченого детища. – Что это у тебя в руках? – дыхание шейда никак не изменилось из-за необходимости быстро спуститься по лестнице в подвал, где предпочитал спать и прятаться ребенок. – Ты что, играешь с этой падалью, как с куклой?! С куклами Ипну не играл, хотя и видел их у девочек. Куклы были для него скучноваты и очень далеки от реальности. Зачем ему куклы, если у мамы и отца целая коллекция преинтереснейших костей, из которых он сам соберет любую «куклу», которую пожелает? Полушейд юркнул в двери своей комнаты, закрывавшейся волшебным знаком «убежище», и осторожно пристроил свою «пациентку» в изголовье постели, на которой был разбросан целый ворох пестрых подушек. Конечно, вылазка в лазарет была рискованным делом, особенно когда дома был отец. Но у него совсем закончились нужные мази, а ожоги на теле подобранной кошки ещё не закрылись до конца. Сначала он хотел попросить у матери ещё немного, но потом сообразил, что мама попросит показать ту новую порцию ссадин и порезов, которые нужно будет лечить на бледном теле Ипну, а что ей покажешь, кроме обгоревшей морщинистой кошки? Кошка, которую он выловил, была ещё живой, и ей было больно, поэтому, «услышав» её в водостоках темниц, сын шейда не поленился перепачкаться в скользкой грязи и плесени по уши, но достать несчастное существо. Осмотрев её, он даже не сразу понял, какого цвета у неё была шерсть, потому что шерсти этой почти не осталось – сгорело все, как будто кошке вздумалось кончить свою жизнь в роли факела. Отрастить новую поверх закрывшихся ожогов юный целитель и ученик некроманта не смог – слишком много и глубоко прогорело старое тельце, вот Ипну и кутал её в «пеленки», на которые изодрал две свои старые рубашки (что не одобрила бы уже мама) пока животинка не окрепнет. Отец не одобрил бы все с самого начала и до конца – кошек он в последнее время на дух не выносил, а уж тратить на них драгоценные мази, рубашки и время и вовсе счел бы проступком, достойным порки. Но судя по тому, как пошел волнами и потек на пол знак на двери, порка к нему стремительно приближалась. - Джарзла. – высокий темный силуэт отца тенью выделялся в дверном проеме, подсвеченном настенными факелами. – Ты начинаешь вести себя плохо. Шейд в два шага оказался рядом с Ипну, отодвинув рукой тяжелый полог постели. Ипну был едва ли больше половины роста своего высокого отца, и выглядел тонким, лишенным перьев птенцом по сравнению со своим хищным родителем. Как всегда, жалкое подсушенное ничтожество, способное вызывать одно разочарование. И по какому несчастливому стечению обстоятельств именно Ипну судьба предназначила быть сыном могущественного волшебника, желавшего от него успехов во всем и сразу? - Объяснись. – Ипну сложил закованные в металл руки за спиной, упрямо наклонив голову вниз. – Джарзла, ты меня разочаровываешь. – болезненный красноватый взгляд едва заметно сместился в сторону от мысков сапог отца, как случалось с Ипну в минуты раздражения: про разочарование он слышал ежедневно. – Если ты будешь продолжать молчать, – полушейд чувствовал волю отца, скользившую вдоль барьера вокруг его мыслей, - мне придется тебя наказать. Снова. Но он готов был быть наказанным, чтобы закончить свое небольшое дело, редкий поступок, который казался ему хорошим и достаточно безвредным. Почему бы не вылечить простую обычную кошку, которых много бегает по стенам замка, неужели это так ужасно, так недопустимо, чтобы обязательно наказывать его за это? Впрочем, если бы он был уверен в том, что отец не взбесится даже из-за этой мелочи, он бы и не стал таиться. Честно говоря, лучшими днями в замке были те дни, когда родитель Ипну отправлялся куда-то по срочному делу. Замок жил тихо без своего хозяина, и мама тогда становилась почти полностью свободна для Ипну, ну, кроме разве что тяжелого живота, в котором созревал его будущий брат или сестренка. Но Ипну был заинтригован перспективой появления второго ребенка, поэтому с животом он мирился гораздо охотнее, чем с присутствием великого шейда. - Последняя попытка сделать разумный выбор. – шейд уже терял терпение от маленького упрямого паршивца. – Зачем ты её прячешь?! Ответа Дурза так и не дождался, и сам сделал первый шаг к постели, которая пахла чужим в комнате сына. Но сын, его послушный и стеснительный мальчик, предупредительно поднял вверх ладони, прося не нарушать границы его маленького логова. Углы рта шейда презрительно опустились вниз: сын совсем разболтался за время его отсутствия. До этого он ни разу не осмеливался препираться с Дурзой, да и мал ещё, чтобы спорить. Ну, посмотрим. Щитовые чары у него были на редкость негодными на последних уроках. Тонкий металлический коготь прочертил в воздухе вспыхнувшую зеленым вязь кругового «щита», в который уперся старший шейд. - Не эффективно. – прокомментировал Дурза, и черный коготь одним точным движением «проколол» щит, который с едва уловим свистом начал терять свою толщину и объем. – Давай-ка ещё раз. Это было невыполнимое условие. Ученику даже второго круга никогда не поднять второй стены в столь короткий срок. Будь это возможно, не теряли бы маги самых талантливых своих учеников от простых стрел и копий в первых же сражениях. Защита. Все всегда забывают о простой защите от материального, увлекаясь колдовством. А строить её ой как не просто. - Если построишь щит, оставлю тебе эту падаль. – Дурза хотел больше подстегнуть желание сына совершенствовать свои навыки, а не заставлять его совершать невозможное, а потом забрать уже вонючую обгорелую тварь, но его пушистый пестрый мальчик, кажется, не знал об этих ограничениях. Ипну не изменился в лице и не двинулся с места, только две длиннопалые ладони слегка разошлись в стороны, возводя очередную преграду, по струнам которой текла чужая магия. Мальчик пока также не знал, какими порциями стоит выпускать свою энергию, поэтому блики начали метаться по путам все быстрее и быстрее, не находя себе места, пока пара не столкнулась на одной струне и по стене под изумленным взглядом полушейда не пошла истекающая жаром трещина. Ипну недовольно накрыл прореху когтистой перчаткой, зло посмотрел на старшего шейда, улучившего брак в работе, и недовольно приподнял верхнюю губу, показав острые зубы. Если бы сын шейда мог увидеть себя в этот момент со стороны, он пришёл бы в огромное огорчение от того, насколько остро он был похож на Дурзу.

***

Аварис почувствовала, что в подвале что-то случилось. Ипну только-только начал заниматься с отцом, поэтому все его разрушительные трюки находили цели в обстановке комнаты, коридоров и всего, что не успеет скрыться вовремя из поля зрения. За фигурное разбивание кувшинов и стрельбу огненными шариками по мелким яблокам, которые полушейд подбрасывал в воздух одним движением пальца, с Ипну у них уже был серьезный разговор. Сын пообещал тренироваться только во дворе, и с новыми упражнениями – только в присутствии матери или отца. Ипну даже в столь юном возрасте вел себя сознательно и свято соблюдал данные матери обещания. Так что шипение и возня в коридоре были явно не к добру. Чудовищный грохот, сотрясший коридор, заставил её сердце упасть. Последние недели перед родами делали её совсем не такой подвижной, какой нужно было быть матери молодого мага, но шум разорвавшегося заклятья солидно прибавил ей ходу, хотя и пришлось держаться за стену. - Милый?! – Шадия закашлялась от дыма, силясь и одновременно боясь найти внутри любимую двухцветную голову. – Ипну, ты здесь?! – перед глазами плыло от головокружения и волнения. Но ответ был довольно очевиден, потому что это драгоценную двуцветную голову со всем, что к ней прилагалось, выпустил из своего плаща её не менее разрушительный в быту супруг. Гром уже грянул, потому что Ипну выглядел очень виноватым, а шейд – достаточно близким к точке кипения. Но вместо бури шейд издал хриплый звук, расколовший напряженную тишину, и… рассмеялся.

***

Ну, пожалуй, женщина не так уж сплоховала, когда родила ему полосатого сыночка. За такой подарок Дурза готов был простить ей все хлопоты, которые просто изматывали их почти все детские годы полушейда. Но какой талант! Будет чем гордиться, когда парень подрастет и выйдет в свет. Ипну опешил от смеха вместо подзатыльника, но быстро вывернулся из крепких рук отца, и, уже не отвлекаясь на «нежелательных свидетелей» сосредоточенно завозился среди подушек, проверяя сохранность своего сокровища, которым действительно оказалась очень старая, очень морщинистая и очень лопоухая и когда-то пострадавшая в огне кошка. Лицо шейда окаменело, когда он встретился взглядом с наглыми золотистыми глазами, которые смотрели на него с такой злобой и таким презрением, которое едва не изливалось наружу из этих золотых озер. Хотя голова с этими озерами ослаблено лежала на плече Ипну и едва-едва втягивала воздух. Ведьме даже на мгновение показалось, что между шейдом и кошкой происходит какой-то неслышимый разговор, и происходит явно на повышенных тонах. - Выкини эту падаль немедленно. – коротко сказа шейд, поморщившись от отвращения. Ипну нахмурился и покачал головой. - Сказал: «Разрешу оставить кошку, если сделаешь второй щит». Она моя. - Я подарю тебе новую кошку. Красивую и молодую. – шейд склонился к самому носу Ипну, положив руки на колени и не очень умело пытаясь заключить со своим юным учеником сделку. - Или собаку. Ты же хотел собаку? - Мне нравится она. – такой подозрительно ласковый тон отца провоцировал скорее на сопротивление, потому что Ипну уже ожидал какого-то подвоха. – Хочу оставить эту кошку. - Это – дрянь. – рука шейда с черными когтями властно потянулась за безвольно висевшей в руках Ипну кошкой, все ещё вкладывавщей все свои силы в злобный взгляд и дыхание. - Отдай её мне. - Ты обещал. – Ипну был непреклонен и пытался изобразить уверенность в себе, хотя и не удержался от короткого взгляда на мать в поисках поддержки. – Папа, ты обещал! Шейд мучительно обвел лишенными зрачков глазами потолок комнаты. Не будь он так рад новому успеху своего мальчика, и проклятая наглая тварь уже летела бы сейчас из самого высокого окна Гиллида. Ей вообще полагалось сдохнуть гораздо раньше, но бабка была упорной и живучей. Но на что она рассчитывала, проглоти её тьма, если думала, что сможет уйти из замка, покусившись на его главное пестрое сокровище?! Конечно, несколько месяцев в застенках пошли ей на пользу, да и шкурка была снята почти подчистую, как он и обещал, но Дурза категорически отказывался смириться с тем, что так некстати удравшая тварь останется в живых. Это невозможно. «Не расстраивай его, пожалуйста», - услышал он кроткое мысленное обращение жены. «Я убью её, когда он уснет. Случайно попадет в котел на кухне, или детишки затаскают на веревке», - багровые глаза гневно сощурились, прожигая кошку. «Себастьяна больше не причинит ему вреда. А сына ты очень расстроишь». «Пока она жива, она будет причинять вред нам всем. Она его видела. Она знает, на что он способен. Какого дьявола я должен дать ей уйти?! Или ты забыла, чего стоили проделки этой дряни?!» «Она обязана ему жизнью». «У кошек короткая память. И мало мозгов и совести». «Она будет ему полезна. Кошки-оборотни хорошие спутники для молодых волшебников, а у Ипну совсем нет друзей». «Я ей не верю». «Но ты же можешь сделать так, чтобы Баст не могла его предать?». «Беременность размягчает тебе мозги, Аварис. Я не хочу создавать впечатление, что кто-то, кто поднял руку на Джарзлу, может остаться в живых». «Об этом знаем только мы с тобой. Оставшись с нами, она станет предателем для убийц, она уже сможет к ним вернуться. Отдай Ипну кошку, пожалуйста, любимый. Ты всегда сможешь её убить». - Ладно! – рявкнул Дурза, строго посмотрев на Ипну. – Но ты будешь выхаживать её сам. Сам будешь готовить для неё лечебные составы, менять повязки, чистить раны, наращивать кожу, и если ты ошибешься, и она сдохнет – сам же и похоронишь. – Ипну согласно закивал, гордо посмотрев на свой наконец-то официальный обгорелый трофей. Он будет учиться у матери всему, чему возможно, чтобы его новая приятельница поправилась в кратчайшие сроки. – И за твою дерзость ты переберешь и перемоешь все старые колбы и флаконы, чтобы ты начинал думать раньше, чем откроешь рот. – Ипну приуныл при мысли о трёх шкафах со стекляшками, которые стояли в комнатах отца. Кажется, на следующую прогулку по замку в поисках очередных секретных мест и удачных укрытий он не выберется ещё очень и очень долго… «Считай, что ты тут навечно, старуха. И благодари мальчишку, что он вбил себе в голову, что ты стоишь хотя бы волоса с его головы». Себастьяна шейду не ответила, хотя потом часто сочиняла лучшие варианты ответа на это заявление проклятущего красного кобеля. Слишком много сил требовало лечение, которым занимался её незадачливый спаситель и так и неудавшаяся жертва, совершенно не подозревавшая, что у некоторых кошек есть очень много секретов. И все свои силы она потратила на то, чтобы шейд не думал, что она сдалась и на этом рубеже. Она не сдалась. Кошки никогда не сдаются. Но вот про короткую память и совесть красный пёс явно приврал.

***

- Мама, а можно будет выйти с тобой в город? – Ипну, получив выход своей энергии в качестве посоха, быстро набирал обороты в непоседливости и любопытстве, да так, что Дурза и Аварис уже не всегда поспевали за ним. Утром он мог поджечь гардины в комнатах, практикуясь в метании огненного шара, а вечером отправиться на прогулку по крышам Гиллида, заставляя старшего шейда выпрыгивать на скользкую черепицу за своим сокровищем, мысленно проклиная радости отцовства. А между утром и вечером был ещё целый день для практик, возни на «ведьминой кухне», где полушейд просто поселился, не отходя от матери, беспорядка в библиотеке, скачки по цепям в темнице и много, много другого, чем только может заняться сын колдуна. Словом, насколько Ипну хватало сил, настолько сильно он вмешивался в жизнь родителей, следуя за ними, как маленькая собачка, и едва не виляя хвостом от удовольствия. Он давно хотел жить именно так, и у него накопилось ужасно много дел, выполнять которые до этого не позволяло здоровье. - Милый, не торопись с едой, - она даже не успела договорить, как Ипну поперхнулся, но шейд, по лицу которого пробежала судорога, оказался быстрее и крепко хлопнул Ипну по спине. Нет уж, второго такого трюка нервы шейда уже не выдержат. - Больно, - проворчал Ипну, почесывая железными когтями ушибленную спину. – Это же просто вода. - Ешь… вилкой. – процедил сквозь зубы Дурза, вернувшись на своё место за столом. – И молча. – багровый взгляд упал на высунувшуюся над поверхностью стола уродливую морщинистую голову с такими большими ушами, что они определенно должны были слышать все на свете. - И посади треклятую тварь на пол, а не за стол!