Кто тебя поймёт?

      Обито жил в чёрно-белом мире. Одно из двух: хорошо или плохо, друг или враг, любовь или ненависть.       Какаши жил в мире миллионов различных оттенков серого, где не было белого цвета, чтобы контрастировать с чёрным, где все краски смешались. Ничто больше не имело значения, потому что не важно — любовь или ненависть, друг или враг, — в результате всё это могло принести только боль.       Поэтому Обито никак не мог понять Хатаке. Раз они товарищи по команде, значит, Какаши должен видеть в нём друга, правильно? Но Какаши скорее рассматривал его как врага, нежели как друга.       Обито так и не успел понять: Какаши пытался с ним подружиться, но по-своему.       А правда была в том, что Хатаке никак не мог привыкнуть к появлению в его мире кого-то помимо сенсея.       Особенно его выбивали из колеи любые прикосновения, он просто не понимал их значения. То, как Обито приобнимал его за плечи после тренировки, мягкие, едва заметные прикосновения Рин к его руке, плечу или талии, шутливые драки, дрожащие пальцы, зашивающие его раны, дружеские хлопки по спине, поцелуи в щеку, объятия… Какаши не знал, как на все это реагировать, поэтому просто уходил от контакта, огрызался, просил оставить его в покое, черт побери!       Он сам не знал, почему иногда просыпался в общей палатке, крепко обнимая себя за плечи. И почему иногда во сне прижимался к Рин или Обито или к ним обоим, не мог разобраться со сна, где чьи руки и ноги.       Какаши был ребёнком и всё делал неправильно. Многие его поступки окружающие воспринимали как жестокие нахальные выходки сына предателя.       Минато, который видел страдания Какаши, никогда не повышал на него голос. Как бы ни был не прав Хатаке, сенсей не мог заставить себя отругать его, потому что прекрасно понимал, что события прошлого заставляют ученика поступать так.       По правде сказать, Какаши и не умел вести себя по-другому. Минато много раз говорил с ним об этом, ведь Учиха попадал в неприятности из-за провокаций товарища по команде, так же часто доставалось и от самого Какаши. Хатаке ни слова не понимал из этих нотаций, с лица его не сходило растерянное выражение. Наверное, было уже слишком поздно учить его адекватно реагировать. Как он может понять чувства окружающих, если он со своими-то разобраться не мог?!       Однажды, по-детски реагируя на потерю, Какаши залепил Обито пощечину — что-то более личное, чем простой удар, нанесённый по причинам, известным лишь Какаши.       Обито посмотрел на него глазами, полными слёз, и зарыдал, уткнувшись в плечо Рин, оплакивая гибель его дяди.       Какаши со злостью посмотрел на них и убежал, чтобы никто не заметил его слёз.       Обито в объятиях Рин зарыдал еще сильнее, ведь он не понимал, за что Какаши его так ненавидит. Что он сделал не так? Это несправедливо.       Дома Какаши тоже расплакался, ведь теперь ему некого было терять, он просто не знал, что теперь делать. Чем он заслужил такое? Это несправедливо.       Как-то Рин осталась дома, а Минато отозвали с миссии по срочным делам. Какаши с Обито решили, что безопаснее поставить палатку и заночевать, дождавшись возращения сенсея.       Но случилось то, чего Какаши не ожидал: ночью он услышал робкий шёпот Обито. Тот просил взять его за руку.       Убеждённый, что ему показалось, Какаши не отреагировал и перевернулся на спину. Он увидел распахнутые в панике глаза, в которых застыли слезы, и протянутую к нему дрожащую руку товарища.       — Я боюсь, — сказал Обито, всхлипывая.       Какаши не стал спрашивать, чего боится его десятилетний товарищ. Ночь — время для раздумий, и Обито, наверное, боялся всего, что могло (и не могло) случиться.       Он долго смотрел на Учиху, а потом с ворчанием отвернулся и пробормотал:       — Спи уже, плаксивый ребёнок.       В темноте Обито едва заметил руку Хатаке, протянутую из-за плеча. Улыбнувшись, он придвинулся поближе, переплетая загорелые пальцы с бледными пальцами Какаши.       Подушечка пальца принялась успокаивающе поглаживать его руку, на это Какаши старательно не обращал внимания. Это всего лишь нужно Обито.       И это не имело никакого отношения к легкости, с которой он начал погружаться в сон, и к тому, как расслабились напряженные мышцы.       Потом Обито обвился вокруг него, и их сплетенные руки оказались на груди Какаши, прямо над сердцем, теплый живот прижался к его спине, но Какаши был слишком сонный и думал лишь о том, что ему хорошо и спокойно, что это приятное тепло прогнало ночной холод. Он прижался к Обито и, почувствовав, как тот прижимается к нему в ответ, погрузился в сон.       Утром их руки были всё ещё сцеплены, а ноги переплетены под одеялом.       Их сенсей обрадовался, что они наконец-то поладили (хоть самую малость), что даже не стал ругать их за потерю бдительности, ведь они совершенно не заметили его. Но это не означало, что он не поддразнил их, тем более они, кажется, не могли определить: кто же из них испугался темноты. Конечно, Минато и Рин знали, что это был Обито, но было так приятно видеть, как Какаши берёт вину на себя.