Take my hand and never be afraid again

Когда я с трудом открыл глаза, то солнце ещё не поднялось. Окно не было закрыто со вчерашнего вечера, и потому холод, наполнивший все пространство комнаты, вынудил проснуться так рано. Вставать из-под одеяла совсем не хотелось, пусть даже оно не особо помогало, но там, за его пределами, было ещё хуже. Но мне все же пришлось подняться, одёрнувшись, когда ноги коснулись ледяного пола, чтобы закрыть окно, я потянул одеяло за собой, не желая погружаться в морозный воздух. Закрыв окно, снова вернулся на ещё неостывшую кровать, комната даже прогрелась за ту пару минут, что я сонно пялился в пол. Небольшая, пять на четыре, с высокими потолками и одним окном ровно посреди стены — она даже не моя собственная, с этой комнатой совсем ничего не связано, потому что я торчу здесь только неделю. Хотя, не думаю, что что-то может измениться и спустя пару месяцев. Это так утомительно скучно! Сколько я себя помню, то не было и дня, который бы я провёл не в больнице с тех пор, как мне исполнилось тринадцать. То есть, чёрт возьми, да, это продолжается уже чуть больше пяти лет, и вся эта больничная скука по условию должна бы уже проспиртовать меня на столько, чтобы получалось не замечать ее или, о боже, начать получать удовольствие, но нет. Стены всё еще продолжают давить на меня. Но вся эта скука лишь небольшой промежуток потраченного времени прежде чем, спустя месяц или в лучшем случае два, мама снова сгребёт меня в охапку и отвезёт в соседнюю больницу, соседний штат, соседнее ещё-что-нибудь, в надежде на то, что вот там-то у меня точно случится ремиссия. Иногда, когда мы приезжаем в новую больницу, мне кажется, что я тут уже был, в самом начале, может, лет в тринадцать там или в пятнадцать. Ну, правда, когда-нибудь больницы должны закончиться, и тогда всё пойдёт по кругу. Мои вещи были всё ещё рассованы по пакетам, сложенным в пакеты, что были запиханы в чемодан заботливыми и торопливыми руками моей мамы еще неделю назад. И мы проехали четыре штата, чтобы оказаться именно в этой больнице. Правда, есть во всём этом кое-что, что никогда мне не наскучит: сколько мне придётся торчать здесь на этот раз? *** — Ты уверен, что тебе больше ничего не нужно? Может что-то из еды или вещей? Ты не забыл свою зубную щетку в прошлый раз? И постоянно мой там руки, мало ли что? Будь осторожнее, хорошо? — Мама, прекрати, — пытаюсь остановить я весь этот не прерываемый поток наставлений и беспокойства, но, естественно, безуспешно. Если для неё это место «самое лучшее», если здесь «самые лучшие врачи» и вообще «все необходимые условия для того, чтобы я поправился», то зачем так переживать? — Не хочу оставлять тебя, просто тут же совсем чужие люди, ты никого не знаешь, что если тебя будут обижать? Я приеду к тебе на следующей неделе, если будет что-то срочное, то звони мне. В любое время, хорошо? Чувак, если ты там наверху существуешь и видишь это, то заставь это прекратиться, окей? — Мааам, я всё понял, — улыбаюсь я ей, обнимая, и пытаюсь успокоить. Не знаю, зачем я вообще открываю рот, и кого это волнует? Уж точно не её. — Таблетки от головы в кармане сбоку, от живота там же, снотворное в пакете внутри чемодана. Бинты, ватные диски, салфетки, дезинфицирующее средство, зубная паста, крем для рук… Зачем мне крем для рук? .. — …бритва, гель, бельё, журналы, все эти твои баночки… Что? Но это ведь я складывал. Стоп… Мама видела журналы? Чёрт возьми, мне провалиться под землю сейчас, или когда она начнёт перечислять что-нибудь ещё интереснее?! — Мам! — А? .. Что? — Хватит уже, я понимаю, ты там всё по пунктам в голове расписала, только я уже слышал это сотни раз, кажется. Каждый раз ты говоришь одно и то же — я не какой-нибудь там овощ, чтобы не помнить, что ты говорила в прошлый раз! Ну правда, сколько можно?! Я уже почти взрослый человек, по крайней мере в памяти держать кое-что умею, а она ведет себя так, будто мне и трех не исполнилось, честное слово! — Ладно, ладно. Тоже мне, посмотрите-ка, нервный мальчик, — смеётся она, взъерошив мои волосы. Ну, ладно, на эту женщину действительно просто нереально обижаться. Или просто я такой слабохарактерный, в конце концов. — Я обещаю, что тут же позвоню тебе и среди ночи, если на меня косо посмотрит какой-нибудь плохой дядя или украдёт мой крем для рук. — Вот так бы сразу! Эта женщина не понимает сарказма, когда он связан с её «маленькой проблемкой» по поводу планирования моей жизни? Серьёзно? Окей, когда-нибудь я смогу смириться с этим окончательно. Например, сейчас. — Ой, всё. — Не всёйкай мне тут. Мою любовь к ней просто словами не выразить, особенно в такие моменты, когда мы спорим, потому что она становится невероятно милой, когда пытается меня воспитывать. И, честно говоря, мне даже жаль, что у меня не было нормального детства. Среднюю и старшую школу я тоже пропустил, но вот это меня как раз совсем не печалит, судя по тому, что мне приходилось слышать от других, место это похуже всех тех, какие мне когда-либо приходилось видеть. Сожалею о том, что у меня не было полноценной семьи. Не было из-за меня. Отец ушёл от нас, когда мне было двенадцать, и мама видела одну из причин моей болезни в этом. Мне хотелось быть очень сильным для неё тогда, чтобы поддержать, чтобы даже в двенадцать быть таким мелким мужиком, знаете, который может постоять за всех и вся, защитить, избавить от всех трудностей и всё такое прочее. Проблема была в том, что я не мог этого сделать. — Я уже санитарам отдала твой чемодан, в комнате разберешь, хорошо? — оторвала меня мама от всех ненужных мыслей. — Да, конечно. Я тут же почувствовал крепкие и тёплые объятия и понял, что мы прощаемся. Как и всегда. И пусть я привык к этому, но не был рад тому, что мама оставляет меня здесь. Она думала, что так будет лучше, но всё это давно перестало мне помогать. Так что, я проведу свое время с незнакомцами. Таковы обстоятельства, и это конечный пункт. — Люблю тебя. — Я тоже тебя, не волнуйся, скоро ведь встретимся, — ответил я, обнимая её в ответ. — Мальчик мой… Уже совсем взрослый стал. Нет, ну серьёзно, невозможно не улыбаться. Когда её машина отъехала достаточно далеко, я постоял на улице ещё несколько минут, пока мои руки окончательно не замёрзли. Стоял конец октября и погодка была, мягко говоря, та ещё. Мне пришлось зайти внутрь здания. Окей, Фрэнк, внутри не так уж и плохо. Если не считать вон того странного чувака, который мочится в самом дальнем углу коридора. Или дрочит? .. Боже, парень, куда ты вляпался на этот раз?