panacea

Жарко. Минсоку невыносимо жарко. Пот с него течёт уже не просто ручьями, а целым Ниагарским водопадом. Горло раздирает, словно вчера на ужин он схомячил парочку морских ежей и закусил их кубиками льда. Нос отказывается дышать и Минсок жадно втягивает горячий воздух ртом. Нужно встать с постели, заварить чаю с мёдом, может, с малиной, ну или с тем, что сможет найтись в его квартире, потому что, вообще-то, все стратегические запасы «вкусных» лекарств закончились пару дней назад, а просить кого-то купить необходимое как-то неудобно (хотя на самом деле просить просто некого). Минсок вытягивает руку из-под одеяла и тянется к тумбочке около кровати, попытки, эдак с пятой, нащупывает градусник, который так хорошо вписывается в ландшафт из россыпей разноцветных таблеток, липкой кляксы от пролитого пару дней назад сиропа и миниатюры Пизанской башни из кружек. Солнечный свет, льющийся сквозь грязное оконное стекло, больно режет по воспалённым глазам, когда Мину приходится их раскрыть из-за недовольного писка градусника – тридцать девять и девять. Кажется, это уже его постоянная температура тела, которая по несколько раз в день выводится на монохромном дисплее. Он думает, что надо было застрелиться в самом начале, а заодно пустить пулю в лоб врачу в студенческой поликлинике, отказавшемуся вовремя открывать больничный. Собрав всё своё мужество и героизм, он встаёт чтобы открыть форточку. В комнате пахнет потом и таблетками, и от этого запах его уже выворачивает. Свежий воздух остужает раздражённую слизистую. Минсок заходится громким кашлем, согнувшись пополам. Голову пронзает резкая боль в висках, раскраивает ему череп, вышибает мозги, и взрыв пульсацией отдаётся в уши. Хочется свернуться на полу калачиком и скулить от ноющей боли, вот только это не поможет (он проверял). Парень зашторивает поплотнее окна, чтобы полностью не сгореть под палящим солнцем, выпивает дежурную горстку таблеток, а затем спешит обратно под надёжную защиту одеяла и подушки, где его с распростёртыми объятиями дожидается верный друг - Морфей. Громко. Противный звук дверного звонка вторгается в его сон, нагло разрушает призрачный морок. Ким никого не ждёт... Парень решает, что кто-то просто ошибся квартирой, и зарывается лицом в подушку. От громких звуков появляется резкая боль в висках. В глазах всё темнеет, а затылок наливается тяжестью. Навязчивый гость тарабанит в дверь, продолжая терзать звонок. Мин думает, что надо было застрелиться в самом начале, а заодно пустить пулю в лоб врачу студенческой поликлиники, отказавшемуся вовремя открывать больничный. От звона, что, кажется, звучит у него в голове, никуда не деться. Мин мечется по кровати, извивается змеёй, падает, запутавшись в одеяле, а затем, со стоном, поднимается. Шлёпает босиком по холодному полу, съедаемый желанием сказать пару ласковых настырному гостю. А лучше молча заехать дверью по переносице, ИБО НЕФИГ. - Какого ху… - зло шипит он, выглядывая в подъезд, но слова застревают бурлящим комом в горле. - Привет. Хань смущённо улыбается, прижимая правой рукой к груди банку мёда, а в левой держа пакет апельсинов. - Привет, - кивает Мин, загораживая собой вход в квартиру. Во-первых, прячет царящий внутри срач, а во-вторых, пусть Хань катится на все четыре стороны, как и обещал месяц назад, истерично визжа, что ноги его больше не будет в этой квартире, и что Минсок - редкостная сука. - Мне ваш староста сказал, что ты болеешь, и попросил передать конспекты. Он, наверное, не знает, что мы расстались… - тараторит Хань, разглядывая бледное осунувшееся лицо бывшего. Сердце по-прежнему предательски дрожит за клеткой рёбер, и Лу ничего не может с собой поделать. - Наверное, - согласно кивает Мин. У него ноги подкашиваются, и по телу проходит крупная дрожь – то ли от растущей температуры, то ли от Ханя, но думать об этом совсем не хочется. Он обхватывает себя за плечи, думая, что ничем не выдаёт своё плохое самочувствие. Но от пытливого взгляда Лу так просто не скрыться, - он мгновенно понимает, в чём проблема, и чуть ли не вталкивает Мина внутрь квартиры, а следом просачивается сам. Бросает на пол пакет апельсинов, которые на деле оказываются мандаринами, вручает остолбеневшему напротив парню баллон с мёдом и начинает стягивать с себя ботинки. У Минсока предательски дрожат руки, а по лбу градом скатываются бисеринки пота, но Хань ведь эгоистичный олень и ничего не заметит? Глупо. Глупая надежда, потому что Хань замечает всё... Младший целует Мина во влажный лоб, задерживая губы парой секунд дольше, чем требуется для определения температуры. Лухан буквально заталкивает сопротивляющегося парня в спальню. Мин активно протестует, ибо мелкий охуел в край, он не имеет никакого права, и вообще, пусть валит на все четыре, как и обещал месяц назад, истерично визжа, что ноги его больше не будет в этой квартире. Эгоистичный олень укладывает Минсока в кровать, суёт градусник подмышку, а сам тем временем меняет пододеяльник, потому что этот «вонючий и впитал всех твоих микробов». Мин брыкается и кричит, что они живут в свободной стране, и со своими микробами он волен делать, что хочет, а Хань, если ему что-то не нравится, может потеряться. /На самом деле Мин не знает, правда он этого хочет или просто ущемлённая месяц назад гордость проснулась и теперь брыкается. / Хань смеётся, укрывает Кима одеялом с диснеевскими принцессами, отбирает пищащий градусник, хмурится. По морщинке, залёгшей у младшего на лбу, Мин понимает – пиздец прибыл. Тридцать девять и девять? А может и все сорок? А какая разница? - Хань… - растерянно тянет он, - Хань, сколько? Лу натягивает дежурную улыбку, которая, того и гляди не выдержит, треснет по швам и осыпется острыми осколками на пол. - Жить будешь, - отвечает он, просовывая Минсоку между губ очередную горькую таблетку. – Поспи, - ласково проводит подушечками пальцев по щеке. У Ханя внутри волнуется целое море, он попросту не знает, что делать. Выдай градусник ему тридцать семь или тридцать восемь с копейками, он отпоил бы Мина чаем с мёдом, откормил мандаринами и куриным бульоном. Но градусник показал все сорок! И он не знает, что, блядь, делать. У Мина аллергия на большинство жаропонижающих, и это реально проблема! Если бы он нашёл в себе силы парой дней раньше, можно было бы этого избежать? Рука сама собой тянется к телефону и набирает номер, который он поклялся больше никогда не набирать. Лу нервно теребит штору на кухне, когда паршивец на другом конце (наконец-то!) соизволил ответить. - Доктор О, чем могу вам помочь? - Это я, - говорит Хань, под гробовое молчание в трубке. - Се, подскажи, пожалуйста, как сбить высокую температуру без лекарств? - Что случилось? Хочешь, я приеду? – Взволнованно лепечет Сехун, обрадованный столь неожиданному звонку. - Нет. Это для Минсока, - виновато объясняет Хань. Выдержка Сехуна даёт глубокую трещину, осыпается песчинками на пол. Он молчит пару секунд, потому что ни мыслей, ни слов не осталось. Потому что больно так, что хочется кричать. Потому что обидно так, что хочется забиться в дальний угол и послать Ханя к чёрту, сменить номер и исчезнуть из этого города навсегда! Но Сехун не такой, он не слабак, и, возможно, однажды даже порадуется за парня. - Я сейчас скину смс-кой название лекарства, оно сейчас то, что тебе надо, им обычно младенцев лечат. Думаю, поможет. Его нужно принимать пять раз в день, постельный режим, ну и стандартное: витамин С, чай с малиной, молоко с мёдом и свари ему какой-нибудь жирный бульон, - голос практически не дрожит, и за что доктор О мысленно себе аплодирует. - Понял, - кивает Хань, - спасибо. Никогда за все двадцать четыре года своей жизни Хань не испытывал такого омерзения к самому себе. Он, как паук, сплёл липкую паутину, да сам в ней и увяз, утянув за собой дорогих людей. Он не имеет права так поступать ни с Мином, ни с Сехуном, но он слишком эгоист и не может оборвать все концы. Возможно, однажды, когда чувство вины прогрызёт его насквозь, он исчезнет навсегда, купит билет до Пекина и растворится. ~ Когда Мин просыпается, Ханя нет. Только килограмм мандаринов, банка мёда и кипящий на плите куриный бульон, как подтверждение, что всё не сон. Обидно. Ким капризно шмыгает носом, ставит греться чайник и берётся за один из конспектов, что принёс Лу. Впервые за долгое время голова не раскалывается, и это – настоящее блаженство, на самом-то деле. Конспекты – дико занудные, написаны непонятным почерком, но лучше, чем ничего. И парень упорно вчитывается в строки, хотя мысли его бродят далеко, где-то около Ханя, который теперь неизвестно где. Может с Сехуном, а может и с кем-то другим. Лу - не образец верности, а Мин - не идеал выдержки. Их любовь осыпалась серым пеплом и растаяла в облаках, подхваченных ветром быта. Но всё-таки Мин надеялся, что Хань ещё вернётся, потому что болеть под его командный тон довольно весело. И так уютно, что Минсок готов даже терпеть дурацкий пододеяльник с принцессами и с видом мученика глотать куриный бульон. За первой кружкой чая идёт вторая, потом третья, а потом Ким сбивается со счёту. Значение иероглифов, выведенных на бумаге в синюю клетку, ускользает от его понимания, а где-то внутри всё кипит – то ли от беспокойства, то ли от злости (на себя самого). Внутри Мина борются две личности: одна хочет простить Ханя (в очередной раз), а другая - гнать в шею. /Но разве это имеет значение, если он не вернётся? / Но Хань возвращается, уставший и злой, потому что пришлось оббегать пол города в поисках дурацкого лекарства. Но, возможно, эта пробежка была ему необходима, чтобы привести мысли и чувства в порядок? Мин сидит в углу кухонного дивана, пытаясь не выдать своего облегчения. На нем растянутая домашняя майка и шорты с ананасовым принтом. У Минсока растрёпанные волосы и нечищеные зубы, но у Ханя предательски щемит сердце, и он понимает, что никогда-никогда не сможет покинуть эту квартиру так, чтобы насовсем. Мин вздрагивает и смотрит затравленным щенком, а во взгляде ясно читается: "Я думал, что ты не вернёшься." - Привет, - кивает Хань, выключая на плите забытый бульон. Мин растягивает губы в счастливой улыбке. Когда Хань рядом, задёрганный и уставший, прогонять его не хочется совсем. Хочется обнимать, целовать до иступления, спать под одним одеяло, переплетать тонкие пальцы, гладить холодными ладонями впалый живот... Хочется, чтобы всё по-старому. Ещё ведь не поздно, да? - Ты что-нибудь ел? – Спрашивает Лу, критично рассматривая армию из пузатых кружек. - Нет, - еле слышно отвечает Мин. - Подожди минут двадцать, я приготовлю суп. Тепло. Тепло окутывает Ханя, когда чужие руки обнимают его поперёк живота, и Мин прижимается близко-близко. Кладёт голову на плечо и утыкается носом в сонную артерию. Лу забывает, что вообще когда-то умел дышать и мирно плавится от такой долгожданной близости. - Останься, - горячий шёпот опаляет чувствительную кожу. – Останься со мной. Младший целует Мина в висок, переплетает их пальцы, и взгляд говорит красноречивее всяких слов. Хань обещает уютные объятия, поцелуи до иступления, клянется спать под одним одеялом, переплетая тонкие пальцы и дать погладить холодными ладонями свой впалый живот... Минсок вот уже неделю болеет гриппом, но с возвращением Ханя всё изменилось, потому что он - его панацея.